— Разумно. На тебя с Боброком полагаюсь. И ещё: я соберу только ближних бояр и воевод на совет. Полагаю, что всем пока знать новость ни к чему, в Москве татар полно — своих и пришлых.
— Правильно, — кивнул Бренок, — шила в мешке всё равно не утаишь, но чем позже, тем лучше.
Бренок ушёл, а к князю явился писец с доской и мешком чернильных принадлежностей на поясе. Он уселся на лавке, и князь стал диктовать послания.
Бренок же направился к товарищу своему, большому воеводе Дмитрию Михайловичу Боброку-Волынскому.
Воевода был в благодушном настроении, однако, когда узнал страшную весть, опечалился.
— А сколько воинства супротив нас собирается, рязанец не сказал?
— О литвинах, я полагаю, немного позже известно будет. Князь Рязанский обещал их задержать, на поле боя не пустить. А вот насчёт ордынцев — неведомо. Мамай землями только к закату от Волги владеет, за Крымом, да ещё наёмники будут. По прикидкам — едва ли не больше сорока — сорока пяти тысяч воинов наскребёт, если считать без рязанцев и Литвы.
— Разве это мало? — изумился Боброк. — Нам, чтобы столько же наскрести, дружины и ополчение со всех княжеств собрать надо. Да сам знаешь, Тверь пообещать может, а на поле бранное не явится. Михаил Тверской издавна к Литве тяготеет. Небось, Ягайло уже послов тайных в Тверь послал. В лучшем случае, они не придут, в худшем — войско тверское к литвинам на соединение пойдёт.
— М-да! Нет, чтобы собраться всем да и рубить Орду.
— Эка хватил, боярин! Многие князья усиления Москвы боятся, чтобы удельными князьями под рукой Дмитрия не стать. Ежели Москва поражение потерпит, так они, небось, только рады будут. А то невдомёк, что, разбив и разграбив Москву, Орда не успокоится и за них примется. Только в единении наша сила и спасение.
Воеводы достали карту. Потёртая в походах, побелевшая на сгибах кожа, тем не менее, была точна в деталях. Бояре склонились над ней.
— Где эта Красивая Меча? — Бренок сначала никак не мог найти реку.
— Да вот же она! Смотри, вот Дон, Непрядва в него впадает. Палец ниже веди. О! Вот и она.
— Теперь вижу, в дневном переходе она.
— Послушай, Михаил Андреевич, Орда против нас союз образовала, силы собирает.
— Так и князь тоже, полагаю, уже гонцов послал.
— Это всё понятно и правильно. Я вот о чём думаю. Мамай же в спину нам ударить задумал литвинами и рязанцами. Так?
— Так!
— А если и мы сей манёвр применим?
— Так у нас сил не хватит.
— Я не о том. Если с врагом Мамая, Тохтамышем, связаться? Посольство тайное послать? Мамай с войском на поле боя, в сечу ввяжется, а ему в спину Тохтамыш ударит!
— Задумка дельная. Скорее всего, Тохтамыш согласится. Такой шанс упускать ему никак нельзя!
— Разумно. На тебя с Боброком полагаюсь. И ещё: я соберу только ближних бояр и воевод на совет. Полагаю, что всем пока знать новость ни к чему, в Москве татар полно — своих и пришлых.
— Правильно, — кивнул Бренок, — шила в мешке всё равно не утаишь, но чем позже, тем лучше.
Бренок ушёл, а к князю явился писец с доской и мешком чернильных принадлежностей на поясе. Он уселся на лавке, и князь стал диктовать послания.
Бренок же направился к товарищу своему, большому воеводе Дмитрию Михайловичу Боброку-Волынскому.
Воевода был в благодушном настроении, однако, когда узнал страшную весть, опечалился.
— А сколько воинства супротив нас собирается, рязанец не сказал?
— О литвинах, я полагаю, немного позже известно будет. Князь Рязанский обещал их задержать, на поле боя не пустить. А вот насчёт ордынцев — неведомо. Мамай землями только к закату от Волги владеет, за Крымом, да ещё наёмники будут. По прикидкам — едва ли не больше сорока — сорока пяти тысяч воинов наскребёт, если считать без рязанцев и Литвы.
— Разве это мало? — изумился Боброк. — Нам, чтобы столько же наскрести, дружины и ополчение со всех княжеств собрать надо. Да сам знаешь, Тверь пообещать может, а на поле бранное не явится. Михаил Тверской издавна к Литве тяготеет. Небось, Ягайло уже послов тайных в Тверь послал. В лучшем случае, они не придут, в худшем — войско тверское к литвинам на соединение пойдёт.
— М-да! Нет, чтобы собраться всем да и рубить Орду.
— Эка хватил, боярин! Многие князья усиления Москвы боятся, чтобы удельными князьями под рукой Дмитрия не стать. Ежели Москва поражение потерпит, так они, небось, только рады будут. А то невдомёк, что, разбив и разграбив Москву, Орда не успокоится и за них примется. Только в единении наша сила и спасение.
Воеводы достали карту. Потёртая в походах, побелевшая на сгибах кожа, тем не менее, была точна в деталях. Бояре склонились над ней.
— Где эта Красивая Меча? — Бренок сначала никак не мог найти реку.
— Да вот же она! Смотри, вот Дон, Непрядва в него впадает. Палец ниже веди. О! Вот и она.
— Теперь вижу, в дневном переходе она.
— Послушай, Михаил Андреевич, Орда против нас союз образовала, силы собирает.
— Так и князь тоже, полагаю, уже гонцов послал.
— Это всё понятно и правильно. Я вот о чём думаю. Мамай же в спину нам ударить задумал литвинами и рязанцами. Так?
— Так!
— А если и мы сей манёвр применим?
— Так у нас сил не хватит.
— Я не о том. Если с врагом Мамая, Тохтамышем, связаться? Посольство тайное послать? Мамай с войском на поле боя, в сечу ввяжется, а ему в спину Тохтамыш ударит!
— Задумка дельная. Скорее всего, Тохтамыш согласится. Такой шанс упускать ему никак нельзя!