Ибо, бог весть почему, темный привкус сомнения так и не развеялся. Судмедэксперт рассуждал бойко и гладко, Лавкрафт был тактичен, пресса и широкая публика приняли официальную версию, не споря, — и однако ж Блейк был мертв, а ночью в городе объявилось чуждое существо.
Фиске казалось, что если сам он побывает в проклятой церкви, поговорит с Декстером и поймет, что именно втянуло его в это дело, если он расспросит репортеров и не упустит из виду ни одной улики и ни одной нити, возможно, в конце концов он узнает правду и, по крайней мере, очистит имя покойного друга от отвратительного клейма психического расстройства.
В результате первое, что сделал Фиске, прибыв в Провиденс и зарегистрировавшись в гостинице, — это отправился на Федерал-хилл к разрушенной церкви.
Поиски тотчас же обернулись непоправимым разочарованием. Церкви больше не было. Ее срыли до основания осенью прошлого года, земля перешла в собственность городских властей. Черный зловещий шпиль уже не ронял на холм свою тлетворную тень.
Фиске незамедлительно отправился повидаться с отцом Мерлуццо в церковь Святого Духа, в нескольких кварталах оттуда. Обходительный домовладелец сообщил ему, что отец Мерлуццо умер в 1936 году, не прошло и двенадцати месяцев со дня гибели юного Блейка.
Обескураженный, но упрямый Фиске попытался связаться с доктором Декстером, но старый дом на Бенефит-стрит стоял заколоченным. Позвонив в медицинское управление, он получил невразумительный ответ, что доктор медицины Амброз Декстер уехал из города на неопределенный период времени.
Визит к редактору раздела городских новостей «Бюллетеня» тоже ничего не дал. Фиске разрешили заглянуть в архив редакции и прочесть вопиюще короткий и сухой отчет о смерти Блейка, но двое журналистов, которые готовили этот репортаж и впоследствии побывали в церкви на Федерал-хилл, ушли из газеты на должности полегче в других городах.
Были, конечно, и другие зацепки, и в течение последующей недели Фиске выжал из них все, что мог. Справочник «Кто есть кто» ничего существенного к его мысленному представлению о докторе Амброзе Декстере не добавил. Родился в Провиденсе, прожил там всю жизнь; сорок лет, не женат; врач общего профиля, член нескольких медицинских обществ — вот и все, что о нем говорилось. И — никаких указаний на необычные «хобби» или «иные интересы», способные хоть как-то объяснить его участие в событиях.
Фиске разыскал сержанта Уильяма Дж. Монахана из главного управления: наконец-то молодому человеку удалось побеседовать с кем-то, кто подтвердил свою личную причастность к событиям, приведшим к смерти Блейка. Монахан отвечал на расспросы вежливо, но настороженно-уклончиво.
Фиске тут же выложил ему все как на духу, но полицейский так и не разоткровенничался.
— Да нечего мне вам сообщить, — уверял он. — Это верно, что я был у церкви той ночью, — вот и мистер Лавкрафт так говорит; там, понимаете ли, толпа собралась, люди буйные, иди знай, чего эти местные учинят, если раскипятятся. Старая церковь пользовалась дурной репутацией, что правда то правда; вот Шили вам много чего мог бы порассказать.
— Шили? — перебил его Фиске.
— Берт Шили — это был его район патрулирования, не мой. Но у него в ту пору воспаление легких приключилось, вот я его на две недели и подменил… А потом, когда он умер…
Фиске покачал головой. Вот и еще один источник информации можно списывать со счетов. Блейк мертв, Лавкрафт мертв, отец Мерлуццо мертв, а теперь еще этот Шили. Журналисты разъехались кто куда, доктор Декстер таинственным образом пропал. Фиске вздохнул — и продолжил гнуть свою линию.
— А той последней ночью, когда вы увидели пятно в небе, вы каких-нибудь подробностей не приметили? — спросил он. — Может, шумы какие-то слышались? Или в толпе кто-нибудь что-нибудь сказал? Попытайтесь вспомнить — все, что вы сможете добавить, будет мне в помощь.
Монахан покачал головой.
— Шум стоял тот еще, — подтвердил он. — Но гром грохотал — не приведи Господь, так что не могу судить, в самом ли деле звуки доносились из церкви, как говорится в рассказе. Что до толпы, там и женщины вопили, и мужчины бормотали себе под нос, а прибавьте к этому еще и раскаты грома и ветер — да я сам себя едва слышал, когда орал: «Соблюдайте спокойствие!» — куда уж там разобрать, кто чего говорит!
— А что пятно? — не отступался Фиске.
— Ну, пятно себе и пятно, чего тут добавишь-то? Дым, а не то так облако, а может, тень — за миг до того, как снова ударила молния. Но, заметьте, я вовсе не утверждаю, что видел дьяволов, или чудовищ, или как-бишь-их-там, как этот ваш Лавкрафт пишет в своих сумасбродных байках.
Сержант Монахан с достоинством пожал плечами и снял телефонную трубку, ясно давая понять, что беседа окончена.
Вот так до поры до времени расследование Фиске завершилось ничем. Однако ж надежды он не терял. Целый день он просидел в гостиничном номере на телефоне, обзванивая всех до одного Декстеров из телефонной книги и пытаясь разыскать какого-нибудь родственника пропавшего доктора, но все без толку. Следующий день Фиске провел, плавая в лодке по Наррагансетту: он дотошно и ревностно разыскивал «самый глубокий пролив», упомянутый в рассказе Лавкрафта.
По истечении безрезультатной недели Фиске вынужден был признать свое поражение. Он вернулся в Чикаго, к своей работе и привычным занятиям. Постепенно происшествие в Провиденсе вытеснилось на задворки сознания, но позабыть о нем Фиске не позабыл, равно как и не отказался от мысли со временем разгадать эту тайну — если там и впрямь было чего разгадывать.
Ибо, бог весть почему, темный привкус сомнения так и не развеялся. Судмедэксперт рассуждал бойко и гладко, Лавкрафт был тактичен, пресса и широкая публика приняли официальную версию, не споря, — и однако ж Блейк был мертв, а ночью в городе объявилось чуждое существо.
Фиске казалось, что если сам он побывает в проклятой церкви, поговорит с Декстером и поймет, что именно втянуло его в это дело, если он расспросит репортеров и не упустит из виду ни одной улики и ни одной нити, возможно, в конце концов он узнает правду и, по крайней мере, очистит имя покойного друга от отвратительного клейма психического расстройства.
В результате первое, что сделал Фиске, прибыв в Провиденс и зарегистрировавшись в гостинице, — это отправился на Федерал-хилл к разрушенной церкви.
Поиски тотчас же обернулись непоправимым разочарованием. Церкви больше не было. Ее срыли до основания осенью прошлого года, земля перешла в собственность городских властей. Черный зловещий шпиль уже не ронял на холм свою тлетворную тень.
Фиске незамедлительно отправился повидаться с отцом Мерлуццо в церковь Святого Духа, в нескольких кварталах оттуда. Обходительный домовладелец сообщил ему, что отец Мерлуццо умер в 1936 году, не прошло и двенадцати месяцев со дня гибели юного Блейка.
Обескураженный, но упрямый Фиске попытался связаться с доктором Декстером, но старый дом на Бенефит-стрит стоял заколоченным. Позвонив в медицинское управление, он получил невразумительный ответ, что доктор медицины Амброз Декстер уехал из города на неопределенный период времени.
Визит к редактору раздела городских новостей «Бюллетеня» тоже ничего не дал. Фиске разрешили заглянуть в архив редакции и прочесть вопиюще короткий и сухой отчет о смерти Блейка, но двое журналистов, которые готовили этот репортаж и впоследствии побывали в церкви на Федерал-хилл, ушли из газеты на должности полегче в других городах.
Были, конечно, и другие зацепки, и в течение последующей недели Фиске выжал из них все, что мог. Справочник «Кто есть кто» ничего существенного к его мысленному представлению о докторе Амброзе Декстере не добавил. Родился в Провиденсе, прожил там всю жизнь; сорок лет, не женат; врач общего профиля, член нескольких медицинских обществ — вот и все, что о нем говорилось. И — никаких указаний на необычные «хобби» или «иные интересы», способные хоть как-то объяснить его участие в событиях.
Фиске разыскал сержанта Уильяма Дж. Монахана из главного управления: наконец-то молодому человеку удалось побеседовать с кем-то, кто подтвердил свою личную причастность к событиям, приведшим к смерти Блейка. Монахан отвечал на расспросы вежливо, но настороженно-уклончиво.
Фиске тут же выложил ему все как на духу, но полицейский так и не разоткровенничался.
— Да нечего мне вам сообщить, — уверял он. — Это верно, что я был у церкви той ночью, — вот и мистер Лавкрафт так говорит; там, понимаете ли, толпа собралась, люди буйные, иди знай, чего эти местные учинят, если раскипятятся. Старая церковь пользовалась дурной репутацией, что правда то правда; вот Шили вам много чего мог бы порассказать.
— Шили? — перебил его Фиске.
— Берт Шили — это был его район патрулирования, не мой. Но у него в ту пору воспаление легких приключилось, вот я его на две недели и подменил… А потом, когда он умер…
Фиске покачал головой. Вот и еще один источник информации можно списывать со счетов. Блейк мертв, Лавкрафт мертв, отец Мерлуццо мертв, а теперь еще этот Шили. Журналисты разъехались кто куда, доктор Декстер таинственным образом пропал. Фиске вздохнул — и продолжил гнуть свою линию.
— А той последней ночью, когда вы увидели пятно в небе, вы каких-нибудь подробностей не приметили? — спросил он. — Может, шумы какие-то слышались? Или в толпе кто-нибудь что-нибудь сказал? Попытайтесь вспомнить — все, что вы сможете добавить, будет мне в помощь.
Монахан покачал головой.
— Шум стоял тот еще, — подтвердил он. — Но гром грохотал — не приведи Господь, так что не могу судить, в самом ли деле звуки доносились из церкви, как говорится в рассказе. Что до толпы, там и женщины вопили, и мужчины бормотали себе под нос, а прибавьте к этому еще и раскаты грома и ветер — да я сам себя едва слышал, когда орал: «Соблюдайте спокойствие!» — куда уж там разобрать, кто чего говорит!
— А что пятно? — не отступался Фиске.
— Ну, пятно себе и пятно, чего тут добавишь-то? Дым, а не то так облако, а может, тень — за миг до того, как снова ударила молния. Но, заметьте, я вовсе не утверждаю, что видел дьяволов, или чудовищ, или как-бишь-их-там, как этот ваш Лавкрафт пишет в своих сумасбродных байках.
Сержант Монахан с достоинством пожал плечами и снял телефонную трубку, ясно давая понять, что беседа окончена.
Вот так до поры до времени расследование Фиске завершилось ничем. Однако ж надежды он не терял. Целый день он просидел в гостиничном номере на телефоне, обзванивая всех до одного Декстеров из телефонной книги и пытаясь разыскать какого-нибудь родственника пропавшего доктора, но все без толку. Следующий день Фиске провел, плавая в лодке по Наррагансетту: он дотошно и ревностно разыскивал «самый глубокий пролив», упомянутый в рассказе Лавкрафта.
По истечении безрезультатной недели Фиске вынужден был признать свое поражение. Он вернулся в Чикаго, к своей работе и привычным занятиям. Постепенно происшествие в Провиденсе вытеснилось на задворки сознания, но позабыть о нем Фиске не позабыл, равно как и не отказался от мысли со временем разгадать эту тайну — если там и впрямь было чего разгадывать.