— Это мой друг, — проворчал Бахрам. — Говори, зачем пришел.
Фриадар вынул шнур. Бахрам сейчас же расплылся в улыбке.
— О! Ты вестник царя? Почему не сказал сразу?
— Слушай. — Фриадар присел на корточки. — Тут четыре узла. Так? Они обозначают: «Персы идут на массагетов».
— Что?! — Бахрам откинулся назад и порывисто схватился за сердце. — Персы?
— Да. Шах-Сафар передает тебе свое царское повеление: сегодня же разошли гонцов по всем массагетским стойбищам, предупреди все племена и роды об опасности, чтобы народ готовился к битвам. Понятно?
— Понятно. — Выцветшие глаза Бахрама забегали по сторонам. — Понятно…
— Ни слова о том, кто тебе сообщил о персах. Понятно? Прощайте.
— Стой! Сейчас мясо сварится…
— Некогда.
Фриадар вручил шнур Бахраму и вышел из шатра.
— Передай царю, что Бахрам сделает все как надо, — сказал старейшина, проводив вестника до ворот. — Мы, «орлы», свято чтим имя Шах-Сафара, нашего повелителя, да продлятся его годы!
Когда Фриадар добрался до берега и сел в лодку, на башне городища рода Орла показался воин в рогатом шлеме. Кочевник широко замахнулся дубиной, обернутой войлоком, изо всех сил ударил в тугую кожу огромного барабана. Над белыми палатками, как отдаленное громыхание грома, прокатился гул. С крепостных стен взлетели испуганные горлицы.
Кто-то позвал протяжно:
— Гани-и-и!..
— Гани! Гани! — подхватили громкие голоса.
Гани, человек с медными покатыми плечами, беспечно играл с дружинниками в кости. Едва на башне зарокотал барабан, потное лицо Гани просветлело.
— Поход!
Сын вождя оскалил белые зубы и подмигнул загорелым бородатым воинам.
Бахрам, которому своя голова была дороже всего на земле, давно не принимал участия в боях. Но это не чернило его имени перед сородичами: времена, когда кочевники избирали вождя из числа отважных воинов, проходили. Хитрая голова, а еще больше богатства, награбленные в походах на другие племена, заменяли Бахраму отвагу, и на месте своем он сидел крепко. Все опасности ратных подвигов Бахрам переложил на плечи сына. Набег сулил добычу, новые развлечения — вот почему, едва на башне глинобитного укрепления раздавался сигнал, волосатое лицо Гани озаряла диковатая улыбка.
Легко ступая кривыми ногами наездника, обутыми в мягкие сапоги, Гани быстро вошел в палатку отца и склонил косматую голову.
Бахрам прилег на шкуру оленя, недобро прищурился, полез в сумку на поясе и вынул золотую пластинку. На ней сияло изображение чужого божества в крылатом солнечном диске.
— Это мой друг, — проворчал Бахрам. — Говори, зачем пришел.
Фриадар вынул шнур. Бахрам сейчас же расплылся в улыбке.
— О! Ты вестник царя? Почему не сказал сразу?
— Слушай. — Фриадар присел на корточки. — Тут четыре узла. Так? Они обозначают: «Персы идут на массагетов».
— Что?! — Бахрам откинулся назад и порывисто схватился за сердце. — Персы?
— Да. Шах-Сафар передает тебе свое царское повеление: сегодня же разошли гонцов по всем массагетским стойбищам, предупреди все племена и роды об опасности, чтобы народ готовился к битвам. Понятно?
— Понятно. — Выцветшие глаза Бахрама забегали по сторонам. — Понятно…
— Ни слова о том, кто тебе сообщил о персах. Понятно? Прощайте.
— Стой! Сейчас мясо сварится…
— Некогда.
Фриадар вручил шнур Бахраму и вышел из шатра.
— Передай царю, что Бахрам сделает все как надо, — сказал старейшина, проводив вестника до ворот. — Мы, «орлы», свято чтим имя Шах-Сафара, нашего повелителя, да продлятся его годы!
Когда Фриадар добрался до берега и сел в лодку, на башне городища рода Орла показался воин в рогатом шлеме. Кочевник широко замахнулся дубиной, обернутой войлоком, изо всех сил ударил в тугую кожу огромного барабана. Над белыми палатками, как отдаленное громыхание грома, прокатился гул. С крепостных стен взлетели испуганные горлицы.
Кто-то позвал протяжно:
— Гани-и-и!..
— Гани! Гани! — подхватили громкие голоса.
Гани, человек с медными покатыми плечами, беспечно играл с дружинниками в кости. Едва на башне зарокотал барабан, потное лицо Гани просветлело.
— Поход!
Сын вождя оскалил белые зубы и подмигнул загорелым бородатым воинам.
Бахрам, которому своя голова была дороже всего на земле, давно не принимал участия в боях. Но это не чернило его имени перед сородичами: времена, когда кочевники избирали вождя из числа отважных воинов, проходили. Хитрая голова, а еще больше богатства, награбленные в походах на другие племена, заменяли Бахраму отвагу, и на месте своем он сидел крепко. Все опасности ратных подвигов Бахрам переложил на плечи сына. Набег сулил добычу, новые развлечения — вот почему, едва на башне глинобитного укрепления раздавался сигнал, волосатое лицо Гани озаряла диковатая улыбка.
Легко ступая кривыми ногами наездника, обутыми в мягкие сапоги, Гани быстро вошел в палатку отца и склонил косматую голову.
Бахрам прилег на шкуру оленя, недобро прищурился, полез в сумку на поясе и вынул золотую пластинку. На ней сияло изображение чужого божества в крылатом солнечном диске.