Мокеев сидел в командирском люке, за спиной его подымался синий дым кишлака, в котором шла женшина с дочерью. Впереди приближались рытвины и траншеи заставы, где лежала кошма и на ней Синицын с малой бескровной ранкой.
И Мокееву вдруг показалось, что к нему снова поднесли огромное зеркало с отраженной красно-рыжей равниной, с хребтами, дорогами, и он заглянул в этот туманный овал, и кто-то невидимый, грозный произнес: "Это ты! Твоя жизнь! Твое отражение!"
Сутулый, без сил, он сидел в командирском люке, смотрел, как приближается полосатый шлагбаум.
Мокеев сидел в командирском люке, за спиной его подымался синий дым кишлака, в котором шла женшина с дочерью. Впереди приближались рытвины и траншеи заставы, где лежала кошма и на ней Синицын с малой бескровной ранкой.
И Мокееву вдруг показалось, что к нему снова поднесли огромное зеркало с отраженной красно-рыжей равниной, с хребтами, дорогами, и он заглянул в этот туманный овал, и кто-то невидимый, грозный произнес: "Это ты! Твоя жизнь! Твое отражение!"
Сутулый, без сил, он сидел в командирском люке, смотрел, как приближается полосатый шлагбаум.