— Вот — божусь! — Иван, не моргнув глазом, перекрестился.
— Страмцы, — сказал князь брезгливо. — Никита!..
В круг света вошел Никита Скрипицын, внезапный и веселый.
— Здоров, есаул! Узнаешь?
Иван пригляделся к послу, узнал:
— А-а… — И поник головой, даже очень поник.
— Чего ж ты врешь, поганец?! — закричал князь. — Да ишо крест святой кладешь на себя!
— Не врали б мы, боярин, кабы вы первые злой умысел не затаили на нас, — поднял голову Иван. — Зачем с моря отсек? В царской милостивой грамоте нет того, чтоб нас окружить да побить, как собак.
— Кто вас побить собирался?
— Зачем же с моря путь заступили? Зачем было…
— Где атаман ваш? — спросил воевода.
— Там, — Иван кивнул в сторону моря. — За спиной у вас… Ты, воевода, будь с нами, как с ровней. А то обманываешь тоже, как детей малых. Даже обидно, ей-богу… И ты, служилый, ты же только грамоту нам читал: рази там так сказано! Кто же обманом служит!..
— Пошли к Стеньке! — заговорил князь. — Пускай ко мне идет без опаски: крест целовать будете. Пушки, которые взяли на Волге, в Яицком городке и в шаховой области, отдадите. Служилых астраханцев, царицынских, черноярских, яицких — отпустить в Астрахани. Струги и все припасы отдать на Царицыне. Посылай.
— Я сам пойду, чего посылать…
— Сам тут побудешь! — резко сказал воевода. — Посылай.
Иван подумал… Подошел к краю струга, свесился с борта, долго что-то говорил казаку, который приплыл с ним и сидел в лодке. Тот оттолкнулся от струга и исчез в темноте.
Воевода меж тем рассматривал стариков — Стыря и Любима, коих подвели к нему, — он велел. Вступил в разговор с ними.
— Куда черт понес — на край света? — с укоризной спросил князь. — Помирать скоро! Воины…
— Чего торописся, боярин? Поживи ишо, — сказал Стырь участливо. — Али хворь какая? — Старики осмелели при есауле: слышали, как тот говорил с воеводой — достойно. Особенно осмелел Стырь.
— Я про вас говорю, пужалы! — воскликнул князь.
— Чего он говорит? — спросил дед Любим Стыря.
Стырь заорал что было силы на ухо Любиму:
— Вот — божусь! — Иван, не моргнув глазом, перекрестился.
— Страмцы, — сказал князь брезгливо. — Никита!..
В круг света вошел Никита Скрипицын, внезапный и веселый.
— Здоров, есаул! Узнаешь?
Иван пригляделся к послу, узнал:
— А-а… — И поник головой, даже очень поник.
— Чего ж ты врешь, поганец?! — закричал князь. — Да ишо крест святой кладешь на себя!
— Не врали б мы, боярин, кабы вы первые злой умысел не затаили на нас, — поднял голову Иван. — Зачем с моря отсек? В царской милостивой грамоте нет того, чтоб нас окружить да побить, как собак.
— Кто вас побить собирался?
— Зачем же с моря путь заступили? Зачем было…
— Где атаман ваш? — спросил воевода.
— Там, — Иван кивнул в сторону моря. — За спиной у вас… Ты, воевода, будь с нами, как с ровней. А то обманываешь тоже, как детей малых. Даже обидно, ей-богу… И ты, служилый, ты же только грамоту нам читал: рази там так сказано! Кто же обманом служит!..
— Пошли к Стеньке! — заговорил князь. — Пускай ко мне идет без опаски: крест целовать будете. Пушки, которые взяли на Волге, в Яицком городке и в шаховой области, отдадите. Служилых астраханцев, царицынских, черноярских, яицких — отпустить в Астрахани. Струги и все припасы отдать на Царицыне. Посылай.
— Я сам пойду, чего посылать…
— Сам тут побудешь! — резко сказал воевода. — Посылай.
Иван подумал… Подошел к краю струга, свесился с борта, долго что-то говорил казаку, который приплыл с ним и сидел в лодке. Тот оттолкнулся от струга и исчез в темноте.
Воевода меж тем рассматривал стариков — Стыря и Любима, коих подвели к нему, — он велел. Вступил в разговор с ними.
— Куда черт понес — на край света? — с укоризной спросил князь. — Помирать скоро! Воины…
— Чего торописся, боярин? Поживи ишо, — сказал Стырь участливо. — Али хворь какая? — Старики осмелели при есауле: слышали, как тот говорил с воеводой — достойно. Особенно осмелел Стырь.
— Я про вас говорю, пужалы! — воскликнул князь.
— Чего он говорит? — спросил дед Любим Стыря.
Стырь заорал что было силы на ухо Любиму: