— А золотой водой лечи. Колодец выкопай в деревне-то и лечи! — отвечает Белун. Свистнул тихонечко, монетки враз пропали, шагнул в рожь, и был таков!
— Эй, — кричит Вася, — стой, дед! Какая вода, какой такой колодец?
— А ты не ленись, у старших поучись-поспрашивай. Скажи, старик Белун велел.
Вернулся Василёк в деревню, давай взрослых мужиков расспрашивать:
— Пойдёте со мной колодец копать? Мне надо, чтоб вода была золотая. Мужики, конечно, на смех его подняли:
— Зачудил малец! Сейчас всё бросим, станем на берегу колодец копать. Вон тебе Сылва-речка у самого порога. Хоть не золотая вода, а чисто хрусталь!
А Василек на своём стоит:
— Мне дед Белун так велел!
Тут Семёныч, пожилой уж мужик, в затылке почесал и говорит:
— Погодите смеяться, мужики. Мне отец чего-то такое про этого Белуна рассказывал. Вроде во ржи живёт. Встретится такой — поклонись, поле-то его вотчина. А попросит нос вытереть — не смейся, послушайся, тогда старик тебя золотом одарит. Ну-ко, парень, рассказывай толком!
Вася и рассказал, как всё было.
Три недели мужики по очереди колодец рыли, от бабьих насмешек отмахивались, да и над собой посмеивались. Однако вырыли колодец. Семёныч сруб берёзовый ставить не дал, и дубовый не велел, а нужен, говорит, сосновый — от него дух смоляной и в воде золотые блёстки появятся. Звонкая тогда будет водица, как золотая монетка станет в кружке звенеть.
Вот и стал у нас Васильковый колодец, васильковая вода. Катю-то Вася той водой отпоил — здоровёхонька!
— Ну, тётка Агафья! Всё у тебя к одному! Тебя послушать, так чуть заболеешь — не врача надо звать, а кликать в поле васильковых старичков!
— А хочешь — верь, а не хочешь — как хочешь! Вот доктор из больницы Василию так и сказал:
— От сосны, из которой у вас сруб колодезный, стала ваша вода лечебная. Сосновая вода, уважаемый, полезная, когда у кого дыхание сбито, и лечит она больную грудь. Вот ты Катерину и вылечил.
А как же! Скажем, загордись наш Василёк, не утри нос старичку, али того хуже — позарился бы парень на монетки, ничего бы и не было: ни колодца, ни Катюшкиной радости…
А ржаной старичок, он ведь от твоего неверия не сгинет, не переведётся! Всё будет, пока рожь в поле не переведётся, да васильки, да милое сердце у человеков… Так-то!
Сумерки над Сылвой-рекой синие-синие! Тёмно-синие засыпают леса по берегам, густо синеет высокое небо, и под синей тенью, как под большим крылом, затихает милое моё Грибушино…
Виднеются в синей полутьме, светятся одни белые ромашки у заборов, но всё до той поры, пока не вспыхнет на небосводе золотая звёздная россыпь, от которой так кружится голова…
— Тётка Агафья, глянь, звёзды нынче какие! Вон, вон одна полетела… Ах, не успела я желание загадать!
— А и ладно! До неба высоко-далеко, чего уж там загадывать. Старики, слышь, говорят: одна перелёт-трава желания исполняет… Нигде та трава не растёт, и корешка-то у неё нет. Летает себе с места на место, с края в край. Как полетит к земле, так и переливается огнём радужным — за то её с падучей звездой путают. И нету, стало быть, силы сильней, чем в той травке перелётной, да не всякому она покажется.
— А золотой водой лечи. Колодец выкопай в деревне-то и лечи! — отвечает Белун. Свистнул тихонечко, монетки враз пропали, шагнул в рожь, и был таков!
— Эй, — кричит Вася, — стой, дед! Какая вода, какой такой колодец?
— А ты не ленись, у старших поучись-поспрашивай. Скажи, старик Белун велел.
Вернулся Василёк в деревню, давай взрослых мужиков расспрашивать:
— Пойдёте со мной колодец копать? Мне надо, чтоб вода была золотая. Мужики, конечно, на смех его подняли:
— Зачудил малец! Сейчас всё бросим, станем на берегу колодец копать. Вон тебе Сылва-речка у самого порога. Хоть не золотая вода, а чисто хрусталь!
А Василек на своём стоит:
— Мне дед Белун так велел!
Тут Семёныч, пожилой уж мужик, в затылке почесал и говорит:
— Погодите смеяться, мужики. Мне отец чего-то такое про этого Белуна рассказывал. Вроде во ржи живёт. Встретится такой — поклонись, поле-то его вотчина. А попросит нос вытереть — не смейся, послушайся, тогда старик тебя золотом одарит. Ну-ко, парень, рассказывай толком!
Вася и рассказал, как всё было.
Три недели мужики по очереди колодец рыли, от бабьих насмешек отмахивались, да и над собой посмеивались. Однако вырыли колодец. Семёныч сруб берёзовый ставить не дал, и дубовый не велел, а нужен, говорит, сосновый — от него дух смоляной и в воде золотые блёстки появятся. Звонкая тогда будет водица, как золотая монетка станет в кружке звенеть.
Вот и стал у нас Васильковый колодец, васильковая вода. Катю-то Вася той водой отпоил — здоровёхонька!
— Ну, тётка Агафья! Всё у тебя к одному! Тебя послушать, так чуть заболеешь — не врача надо звать, а кликать в поле васильковых старичков!
— А хочешь — верь, а не хочешь — как хочешь! Вот доктор из больницы Василию так и сказал:
— От сосны, из которой у вас сруб колодезный, стала ваша вода лечебная. Сосновая вода, уважаемый, полезная, когда у кого дыхание сбито, и лечит она больную грудь. Вот ты Катерину и вылечил.
А как же! Скажем, загордись наш Василёк, не утри нос старичку, али того хуже — позарился бы парень на монетки, ничего бы и не было: ни колодца, ни Катюшкиной радости…
А ржаной старичок, он ведь от твоего неверия не сгинет, не переведётся! Всё будет, пока рожь в поле не переведётся, да васильки, да милое сердце у человеков… Так-то!
Сумерки над Сылвой-рекой синие-синие! Тёмно-синие засыпают леса по берегам, густо синеет высокое небо, и под синей тенью, как под большим крылом, затихает милое моё Грибушино…
Виднеются в синей полутьме, светятся одни белые ромашки у заборов, но всё до той поры, пока не вспыхнет на небосводе золотая звёздная россыпь, от которой так кружится голова…
— Тётка Агафья, глянь, звёзды нынче какие! Вон, вон одна полетела… Ах, не успела я желание загадать!
— А и ладно! До неба высоко-далеко, чего уж там загадывать. Старики, слышь, говорят: одна перелёт-трава желания исполняет… Нигде та трава не растёт, и корешка-то у неё нет. Летает себе с места на место, с края в край. Как полетит к земле, так и переливается огнём радужным — за то её с падучей звездой путают. И нету, стало быть, силы сильней, чем в той травке перелётной, да не всякому она покажется.