Моя первая жена, Эвелин, иногда звонит мне, будит среди ночи.
— Как там дети? Все хорошо? — спрашивает она. Нервничает.
У нас не было общих детей, у меня и Эвелин.
Эвелин перебывала во множестве лечебных заведений, страдала приступами острой депрессии и беспокойства, но она все еще ужасна, эта ее одержимость.
Я ничего ей не рассказывал. Ничего и никогда.
Так откуда она знает?
Может, я говорю во сне? Может, однажды ночью я признался? Или она просто чувствует что-то, сокрытое глубоко во мне — единственную истинную причину, по которой мы так и не завели детей. То, из-за чего я никогда бы этого не позволил.
Ее звонки — словно ночные птицы, прилетающие почирикать у меня над головой. Я все жду, когда они возобновятся. И всякий раз они застают меня врасплох.
Это пугает.
Как там дети?
Я давно научился не тревожить ее. Да, Эвелин, говорю я. Конечно. С ними все в порядке. Ложись спать.
Но с детьми далеко не все в порядке.
И никогда не будет.
Я постучал в заднюю дверь.
Нет ответа.
Я открыл и вошел.
Сразу же послышался смех. Он доносился из одной из спален. Мэг визжала, Рупор истерически хихикал. Уилли-младший и Донни хохотали низкими, более взрослыми голосами.
Мне нельзя было приходить — меня наказали. Я работал над моделью «Би-52», — рождественским подарком для отца, и все никак не мог приладить колесо справа. Так я провозился три или четыре часа, а потом вдруг взял и вдребезги разнес его о дверь. Примчалась мать, закатила сцену, и меня закрыли.
Мать пошла по магазинам, и я хоть ненадолго очутился на свободе.
Я пошел в спальню.
Мэг стояла в углу у окна.
Донни обернулся.
Моя первая жена, Эвелин, иногда звонит мне, будит среди ночи.
— Как там дети? Все хорошо? — спрашивает она. Нервничает.
У нас не было общих детей, у меня и Эвелин.
Эвелин перебывала во множестве лечебных заведений, страдала приступами острой депрессии и беспокойства, но она все еще ужасна, эта ее одержимость.
Я ничего ей не рассказывал. Ничего и никогда.
Так откуда она знает?
Может, я говорю во сне? Может, однажды ночью я признался? Или она просто чувствует что-то, сокрытое глубоко во мне — единственную истинную причину, по которой мы так и не завели детей. То, из-за чего я никогда бы этого не позволил.
Ее звонки — словно ночные птицы, прилетающие почирикать у меня над головой. Я все жду, когда они возобновятся. И всякий раз они застают меня врасплох.
Это пугает.
Как там дети?
Я давно научился не тревожить ее. Да, Эвелин, говорю я. Конечно. С ними все в порядке. Ложись спать.
Но с детьми далеко не все в порядке.
И никогда не будет.
Я постучал в заднюю дверь.
Нет ответа.
Я открыл и вошел.
Сразу же послышался смех. Он доносился из одной из спален. Мэг визжала, Рупор истерически хихикал. Уилли-младший и Донни хохотали низкими, более взрослыми голосами.
Мне нельзя было приходить — меня наказали. Я работал над моделью «Би-52», — рождественским подарком для отца, и все никак не мог приладить колесо справа. Так я провозился три или четыре часа, а потом вдруг взял и вдребезги разнес его о дверь. Примчалась мать, закатила сцену, и меня закрыли.
Мать пошла по магазинам, и я хоть ненадолго очутился на свободе.
Я пошел в спальню.
Мэг стояла в углу у окна.
Донни обернулся.