Рупор улыбнулся, зажег спичку и склонился над раковиной. Отпрянул и поднес спичку к одной из свернутых газет.
Отступил назад. Газета ярко запылала.
— Тебе лишь бы что-то поджечь, — сказала Рут и повернулась к остальным. Зевнула. — Кто хочет это сделать?
— Я хочу, — сказал Эдди.
Она посмотрела на него, слегка улыбаясь. Этот взгляд не так давно предназначался лишь мне одному.
Видимо, я больше не был ее любимчиком в квартале.
— Возьми монтировку, — сказала она.
Эдди послушался.
Они поднесли ее к огню. Стояла тишина.
Когда Рут сочла ее достаточно горячей, мы все направились в убежище.
Я не буду этого рассказывать.
Ни за что.
Есть вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем рассказать об этом. Вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем это увидеть.
Я смотрел и видел.
Прижавшись друг к другу, мы лежали во тьме.
Они забрали лампу, заперли дверь, и мы остались одни. Мэг, Сьюзен и я. Лежали на воздушных матрасах, которые Уилли-старший припас для семьи.
Я слышал шаги: кто-то шел из гостиной в столовую. Тяжелые шаги. Донни или Уилли. Потом дом погрузился в тишину.
Если не считать стонов Мэг.
Когда в нее ткнули монтировкой, Мэг лишилась чувств: вся напряглась, а потом обмякла, будто в нее попала молния. Но сейчас какая-то часть ее естества боролась за возвращение к сознанию. Я боялся думать о том, что ее ждет после пробуждения. Не мог представить себе такую боль. Только не такую. Я не хотел.
Нас развязали. По крайней мере, руки были свободны.
Я мог бы как-нибудь помочь ей.
Я задумался о том, что они делают наверху. О чем думают. Представить было нетрудно: Эдди и Дениз ушли домой ужинать, Рут лежит в кресле, задрав ноги на подушку. Уилли развалился на диване, ест. Рупор лежит на полу, как всегда на животе. А Донни сидит на кухонном стуле и, может быть, грызет яблоко.
Рупор улыбнулся, зажег спичку и склонился над раковиной. Отпрянул и поднес спичку к одной из свернутых газет.
Отступил назад. Газета ярко запылала.
— Тебе лишь бы что-то поджечь, — сказала Рут и повернулась к остальным. Зевнула. — Кто хочет это сделать?
— Я хочу, — сказал Эдди.
Она посмотрела на него, слегка улыбаясь. Этот взгляд не так давно предназначался лишь мне одному.
Видимо, я больше не был ее любимчиком в квартале.
— Возьми монтировку, — сказала она.
Эдди послушался.
Они поднесли ее к огню. Стояла тишина.
Когда Рут сочла ее достаточно горячей, мы все направились в убежище.
Я не буду этого рассказывать.
Ни за что.
Есть вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем рассказать об этом. Вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем это увидеть.
Я смотрел и видел.
Прижавшись друг к другу, мы лежали во тьме.
Они забрали лампу, заперли дверь, и мы остались одни. Мэг, Сьюзен и я. Лежали на воздушных матрасах, которые Уилли-старший припас для семьи.
Я слышал шаги: кто-то шел из гостиной в столовую. Тяжелые шаги. Донни или Уилли. Потом дом погрузился в тишину.
Если не считать стонов Мэг.
Когда в нее ткнули монтировкой, Мэг лишилась чувств: вся напряглась, а потом обмякла, будто в нее попала молния. Но сейчас какая-то часть ее естества боролась за возвращение к сознанию. Я боялся думать о том, что ее ждет после пробуждения. Не мог представить себе такую боль. Только не такую. Я не хотел.
Нас развязали. По крайней мере, руки были свободны.
Я мог бы как-нибудь помочь ей.
Я задумался о том, что они делают наверху. О чем думают. Представить было нетрудно: Эдди и Дениз ушли домой ужинать, Рут лежит в кресле, задрав ноги на подушку. Уилли развалился на диване, ест. Рупор лежит на полу, как всегда на животе. А Донни сидит на кухонном стуле и, может быть, грызет яблоко.