— Благодарю вас, как любезно. Выпью то, что предложите. Вы знамениты своим суждением в подобных делах.
За ланчем мы пришли к заключению, что сделать и впрямь можно немного, пока мы не соберем больше информации. Джордж учредил боевой фонд в размере £ 100: десять взяток по £ 5, соваемых садовникам и другим продажным работникам, которые могут держать ухо востро, и пять вознаграждений по £ 10 тем из них, кто принесет ощутимые данные. Награды крупнее, проницательно рассудил Джордж, скорее распалят воображение, нежели предоставят конкретные сведения.
Расстались мы в три; я, со своей стороны, — в том состоянии предполагаемой эвпепсии, в кое ввести способны лишь жареный омар и бутылка «Гевюрцтраминера», дополненные тем фактом, что Сэм, верный своему слову, действительно уплатил за вино.
Я поехал в Сент-Хелиер и библиотеку Музея «Сосьете Жерзэз». Говорят, заведение это частное, но я пробормотал на ушко имя многоученого Ректора, и во мгновение ока под ногами моими расцвели красные ковры.
Материал, мною искомый, распределен был широко и к отысканию труден, ибо я особенно не хотел прибегать к помощи библиотекаря, а когда я все же нашел материал, оказалось, что написан он большей частью на «патуа Жерзэ», а остальное — на древнем норманно-французском. Один пример на «патуа», я думаю, сообщит вам представление об ужасах этого языка: «S’lou iou que l’vent est quand l’soleit s’couoche la sethee d’la S. Miche, che s’la qu’nous etha l’vent pour l’hive». Означать сие должно, что направление ветра на закате Михайлова дня означает, каким будет господствующий ветер всю следующую зиму. Должен заметить, это весьма правдоподобно.
Я вывалился на вечернее солнышко к чудовищному строю туристов, и голова моя звенела от заумной информации. Ясно, что подобные научные изыскания — не для Маккабрея: тут потребен специалист. Вместе с тем, я теперь знал о Пэйснеле кое-что такое, чего не знала полиция. Например: и он, и его фарфоровая жаба действительно «к чему-то относились» — к тому, что должно было отмереть три сотни лет назад, почти столь же гадкому, как те, кто его выкорчевывал — или полагал, будто корчует.
Когда я прибыл на квартиру, Иоанны дома не было: играла в бридж, а сей ее порок не весьма энергозатратен для меня, благослови ее боженька. При стечении объявится дома очень поздно, и на проказы сил уже не будет.
Я написал в «Хэтчардз» и попросил прислать мне экземпляр «Маллеус Малефикарум», этого великого компендиума средневековых ужасов, — и особо, со множеством подчеркиваний, умолял их перед отправкой удостовериться, что книга эта — на английском.
Мы с Джоком — снова в дружественных отношениях — отужинали в кухне свиными отбивными, жареным горохом и картофельным пюре, заполировав трапезу «крок-мсье» на случай приступа ночного недоедания.
Затем, споспешествуя пищеварению бутылкой лучшего и ярчайшего от «Г-на Учителя», мы насладились Богартом и Бергман в «Касабланке» — этой безупречной жемчужине кино. В доме не осталось ни одного сухого глаза. Если бы не существовало телевидения, кому-нибудь следовало бы его изобрести, я вам так скажу.
Я уже провалился в свинскую дремоту, когда в постель ко мне пробралась Иоанна — она вся лучилась, как женщина, только что выигравшая более восьмидесяти фунтов у близкой подруги. Каждый месяц она тратит по меньшей мере сопоставимую сумму на шампанское к завтраку, но наслаждение ее сейчас было интенсивно, и она попыталась поделиться им со мною своим особым способом.
— Нет, прошу тебя, — возмутился я. — Уже очень поздно, а я страдаю от Застольных Излишеств.
— Ну хотя бы расскажи мне, что сегодня случилось, — надула губки она. — Ты поймал Зверя в Человеческом Облике?
— Мы не искали. Мы решили, что пока лучшее для нас — навострить уши и надеяться на сплетни. Но мы познакомились с очень милым сентениром, который рассказал нам все о местных сексуальных маньяках.
Округлив глаза блюдцами, она слушала, как я излагаю ей все, что мог припомнить о соседских сатирах.
— А в Сент-Джоне, — завершил я, — проживает один респектабельный гражданин, который делает это с телятами. Что ты на это скажешь?
Она перекатилась на четвереньки, кокетливо вздыбив восхитительную попку.
— Му-у? — с надеждой спросила она.
— Ох, ну что ж.
На губах его грусть иль улыбка,
Сердце горит от страстей,
Он тешится ложью гибкой,
— Благодарю вас, как любезно. Выпью то, что предложите. Вы знамениты своим суждением в подобных делах.
За ланчем мы пришли к заключению, что сделать и впрямь можно немного, пока мы не соберем больше информации. Джордж учредил боевой фонд в размере £ 100: десять взяток по £ 5, соваемых садовникам и другим продажным работникам, которые могут держать ухо востро, и пять вознаграждений по £ 10 тем из них, кто принесет ощутимые данные. Награды крупнее, проницательно рассудил Джордж, скорее распалят воображение, нежели предоставят конкретные сведения.
Расстались мы в три; я, со своей стороны, — в том состоянии предполагаемой эвпепсии, в кое ввести способны лишь жареный омар и бутылка «Гевюрцтраминера», дополненные тем фактом, что Сэм, верный своему слову, действительно уплатил за вино.
Я поехал в Сент-Хелиер и библиотеку Музея «Сосьете Жерзэз». Говорят, заведение это частное, но я пробормотал на ушко имя многоученого Ректора, и во мгновение ока под ногами моими расцвели красные ковры.
Материал, мною искомый, распределен был широко и к отысканию труден, ибо я особенно не хотел прибегать к помощи библиотекаря, а когда я все же нашел материал, оказалось, что написан он большей частью на «патуа Жерзэ», а остальное — на древнем норманно-французском. Один пример на «патуа», я думаю, сообщит вам представление об ужасах этого языка: «S’lou iou que l’vent est quand l’soleit s’couoche la sethee d’la S. Miche, che s’la qu’nous etha l’vent pour l’hive». Означать сие должно, что направление ветра на закате Михайлова дня означает, каким будет господствующий ветер всю следующую зиму. Должен заметить, это весьма правдоподобно.
Я вывалился на вечернее солнышко к чудовищному строю туристов, и голова моя звенела от заумной информации. Ясно, что подобные научные изыскания — не для Маккабрея: тут потребен специалист. Вместе с тем, я теперь знал о Пэйснеле кое-что такое, чего не знала полиция. Например: и он, и его фарфоровая жаба действительно «к чему-то относились» — к тому, что должно было отмереть три сотни лет назад, почти столь же гадкому, как те, кто его выкорчевывал — или полагал, будто корчует.
Когда я прибыл на квартиру, Иоанны дома не было: играла в бридж, а сей ее порок не весьма энергозатратен для меня, благослови ее боженька. При стечении объявится дома очень поздно, и на проказы сил уже не будет.
Я написал в «Хэтчардз» и попросил прислать мне экземпляр «Маллеус Малефикарум», этого великого компендиума средневековых ужасов, — и особо, со множеством подчеркиваний, умолял их перед отправкой удостовериться, что книга эта — на английском.
Мы с Джоком — снова в дружественных отношениях — отужинали в кухне свиными отбивными, жареным горохом и картофельным пюре, заполировав трапезу «крок-мсье» на случай приступа ночного недоедания.
Затем, споспешествуя пищеварению бутылкой лучшего и ярчайшего от «Г-на Учителя», мы насладились Богартом и Бергман в «Касабланке» — этой безупречной жемчужине кино. В доме не осталось ни одного сухого глаза. Если бы не существовало телевидения, кому-нибудь следовало бы его изобрести, я вам так скажу.
Я уже провалился в свинскую дремоту, когда в постель ко мне пробралась Иоанна — она вся лучилась, как женщина, только что выигравшая более восьмидесяти фунтов у близкой подруги. Каждый месяц она тратит по меньшей мере сопоставимую сумму на шампанское к завтраку, но наслаждение ее сейчас было интенсивно, и она попыталась поделиться им со мною своим особым способом.
— Нет, прошу тебя, — возмутился я. — Уже очень поздно, а я страдаю от Застольных Излишеств.
— Ну хотя бы расскажи мне, что сегодня случилось, — надула губки она. — Ты поймал Зверя в Человеческом Облике?
— Мы не искали. Мы решили, что пока лучшее для нас — навострить уши и надеяться на сплетни. Но мы познакомились с очень милым сентениром, который рассказал нам все о местных сексуальных маньяках.
Округлив глаза блюдцами, она слушала, как я излагаю ей все, что мог припомнить о соседских сатирах.
— А в Сент-Джоне, — завершил я, — проживает один респектабельный гражданин, который делает это с телятами. Что ты на это скажешь?
Она перекатилась на четвереньки, кокетливо вздыбив восхитительную попку.
— Му-у? — с надеждой спросила она.
— Ох, ну что ж.
На губах его грусть иль улыбка,
Сердце горит от страстей,
Он тешится ложью гибкой,