Вежливая беседа продолжалась недолго. Джахи поинтересовался, как гостьям понравилось море и недолгий отдых, представил Асама, который, к тайной неловкости обеих, оказался не каким-то пережитком-слугой, а реставратором папирусных свитков и архивариусом. Сделал каждой по комплименту, не по дежурному, изящно подчеркнув индивидуальную направленность похвалы. И проследив, чтобы дамы попробовали всего понемножку, а тут были легкие закуски — соленые, кислые и сладости, кивнул Асаму, которому часть беседы переводил. Тот, собрав на поднос использованную посуду, откланялся, извиняясь, что дома семья, ждут. И исчез в темноте.
Джахи взял со стола пузатую фляжку, оплетенную серебряной сеткой, открыл пробку, наливая сначала себе, а потом и гостьям какой-то темный напиток, цвета густого меда. Взял в тонкие пальцы бокал.
— Для перехождения, — пояснил, и тут же поправился, уже привычно извинительно улыбнувшись, — для перехода. Так? То есть, наша беседа для отдыха закончена, мы говорим о работе, которую будем делать.
Шанелька поднесла бокал к лицу. Жидкость пахла цветами и вином, но перетекала по стеклу лениво, как очень густой ликер. Джахи выпил первым, вдохнул, прикладывая к тонким усам платок. И девочки выпили следом.
Позже, вспоминая детали беседы, Шанелька никак не могла отделить быстрые мысли от таких же быстрых, хотя и говоримых неторопливо, слов. Зелье, казалось, не просто яснило сознание, оно работало, как мощная линза, позволяя выбрать главную мысль и высказать ее кратко и емко. Одновременно погружая разум и душу в состояние уверенной безмятежности. Все идет так, как ему надо идти, говорили Шанельке голова и сердце, и глядя, как Крис слушает, кивает, задает вопросы и принимает ответы, понимала — ее подруга чувствует то же самое. Намечая план на ближайшие дни, они склонялись над журналом с календарем, делали пометки у себя в смартфонах, иногда подносили к губам чашечки, отпивая кофе по глотку. С Крис Джахи обсуждал временные рамки поиска и предположительные области документов. Шанелька спрашивала о методах каталогизации, о том, какая часть библиотечных бумаг оцифрована. И набрасывала себе план, где и что искать, чтоб утром не забыть важных деталей. Заодно дамы узнали, что на самом деле старый дом в Геруде не является публичной библиотекой, это архив, который содержится на небольшие государственные дотации плюс взносы богатых граждан, заинтересованных в сохранении истории бывшего государства Пуруджи.
И наконец, устав так, что даже густое зелье, названное хебом — кассан — напиток разума, перестало действовать, замолчали, откидываясь на мягкие подушки.
— Я счастлив проводить вечер с ани, блистающими умом, — похвалил обеих Джахи, — я не обижу ани, признаваясь, что для пуруджи ум женщин… — он пошевелил пальцами, подбирая слова, — нормальный. Нет? Должно так. Да?
— Обычное дело, — кивнула Шанелька, — может, вы хотите сказать более интеллигентно, но суть такая. Как мне кажется. Криси, помоги. А то мне и на русском в голову приходят только бытовые штампы.
— Типа — умная баба — это нормально, — засмеялась Крис, — так?
— Баба? — заинтересовался Джахи.
И засмеялись уже все трое. У Шанельки немного слипались глаза. Это называется «мозговой штурм», наверное, — размышляла она сонно, ленясь размышлять вообще. Больше всего ей хотелось сейчас помолчать, вообще без мыслей. Уйти, как есть — босиком, в наброшенной поверх платья толстовке куда-то в темноту, встать там и слушать, превращаясь в дерево. Или в куст. Или — в цветок. Расти, не просыпаясь, а к утру плавно раскрыть лепестки, проснуться. И записать новую сказку, которая — вот она, плавает перед полузакрытыми глазами, светясь множеством огоньков.
Через дрему послышался тихий смех, теплая рука тронула ее локоть, покачала, вытаскивая в реальность.
— Не спи, — сказала Крис, толкая ее бедром, чтоб сесть рядом, — открой глаза, а то пожалеешь. Ну?
— Что? — Шанелька хотела возмутиться. Но глаза уже открылись, и она ахнула, садясь и спуская ноги на гладкое дерево пола.
Ночи не стало. Вернее, огни приподняли ее, выгибая куполом, и под ним, черным, — бесчисленное количество звезд и световых пятен сияло в траве, прижималось к веткам, просвечивало насквозь цветы. Сад переливался, как увиденная за матовым стекло новогодняя елка — ярко, но очень мягко, ловя взгляд и заставляя его путешествовать от цветной травы к черным провалам, окруженным светом — среди ветвей, от трещин в старой коре к созвездиям цветочных венчиков. От космически измененных оттенков крон — синих, алых, медовых, к — радужной ряби на поверхности пруда, по которой темными сердцами плавали листья водяных лилий.
Шанелька оглянулась на собеседников, сама уже стоя на пороге беседки. Наверное, Крис хочет остаться с Джахи, пусть. Но сама Шанелька сейчас пойдет. И заблудится в этом цветочном космосе. Даже и хорошо, что они тут…
— Нам пойти с тобой, Нелькин? — Крис знала подругу и понимала, иногда той просто необходимо остаться одной, особенно в таких местах.
— Нет, — быстро ответила Шанелька. И исчезла за поворотом дорожки, сияющей тихим золотом.
Двое в беседке проводили ее взглядами. Посмотрели друг на друга, улыбаясь. Крис сидела теперь на месте Шанельки, рядом с забытой маленькой сумочкой и брошенной толстовкой. Передернула плечами, чувствуя легкую прохладу. Расправила толстовку, раздумывая, накинуть на плечи или чуть погодя отправиться следом за Шанелькой, отдать той, вдруг замерзнет.
Хеб Джахи отрицательно покачал головой, садясь на соседней тахте ближе, так что его колено почти коснулось колена Крис. Подал ей пузатый бокал, похожий на маленький аквариум с лужицей жидкости на донце.
— Выпейте, анэ Крис. Это теплый напиток. Для тепла в сердце. А прекрасная анэ Шанелька не будет с холодом.
Указал пальцем на вышитый орнамент своей рубашки:
Вежливая беседа продолжалась недолго. Джахи поинтересовался, как гостьям понравилось море и недолгий отдых, представил Асама, который, к тайной неловкости обеих, оказался не каким-то пережитком-слугой, а реставратором папирусных свитков и архивариусом. Сделал каждой по комплименту, не по дежурному, изящно подчеркнув индивидуальную направленность похвалы. И проследив, чтобы дамы попробовали всего понемножку, а тут были легкие закуски — соленые, кислые и сладости, кивнул Асаму, которому часть беседы переводил. Тот, собрав на поднос использованную посуду, откланялся, извиняясь, что дома семья, ждут. И исчез в темноте.
Джахи взял со стола пузатую фляжку, оплетенную серебряной сеткой, открыл пробку, наливая сначала себе, а потом и гостьям какой-то темный напиток, цвета густого меда. Взял в тонкие пальцы бокал.
— Для перехождения, — пояснил, и тут же поправился, уже привычно извинительно улыбнувшись, — для перехода. Так? То есть, наша беседа для отдыха закончена, мы говорим о работе, которую будем делать.
Шанелька поднесла бокал к лицу. Жидкость пахла цветами и вином, но перетекала по стеклу лениво, как очень густой ликер. Джахи выпил первым, вдохнул, прикладывая к тонким усам платок. И девочки выпили следом.
Позже, вспоминая детали беседы, Шанелька никак не могла отделить быстрые мысли от таких же быстрых, хотя и говоримых неторопливо, слов. Зелье, казалось, не просто яснило сознание, оно работало, как мощная линза, позволяя выбрать главную мысль и высказать ее кратко и емко. Одновременно погружая разум и душу в состояние уверенной безмятежности. Все идет так, как ему надо идти, говорили Шанельке голова и сердце, и глядя, как Крис слушает, кивает, задает вопросы и принимает ответы, понимала — ее подруга чувствует то же самое. Намечая план на ближайшие дни, они склонялись над журналом с календарем, делали пометки у себя в смартфонах, иногда подносили к губам чашечки, отпивая кофе по глотку. С Крис Джахи обсуждал временные рамки поиска и предположительные области документов. Шанелька спрашивала о методах каталогизации, о том, какая часть библиотечных бумаг оцифрована. И набрасывала себе план, где и что искать, чтоб утром не забыть важных деталей. Заодно дамы узнали, что на самом деле старый дом в Геруде не является публичной библиотекой, это архив, который содержится на небольшие государственные дотации плюс взносы богатых граждан, заинтересованных в сохранении истории бывшего государства Пуруджи.
И наконец, устав так, что даже густое зелье, названное хебом — кассан — напиток разума, перестало действовать, замолчали, откидываясь на мягкие подушки.
— Я счастлив проводить вечер с ани, блистающими умом, — похвалил обеих Джахи, — я не обижу ани, признаваясь, что для пуруджи ум женщин… — он пошевелил пальцами, подбирая слова, — нормальный. Нет? Должно так. Да?
— Обычное дело, — кивнула Шанелька, — может, вы хотите сказать более интеллигентно, но суть такая. Как мне кажется. Криси, помоги. А то мне и на русском в голову приходят только бытовые штампы.
— Типа — умная баба — это нормально, — засмеялась Крис, — так?
— Баба? — заинтересовался Джахи.
И засмеялись уже все трое. У Шанельки немного слипались глаза. Это называется «мозговой штурм», наверное, — размышляла она сонно, ленясь размышлять вообще. Больше всего ей хотелось сейчас помолчать, вообще без мыслей. Уйти, как есть — босиком, в наброшенной поверх платья толстовке куда-то в темноту, встать там и слушать, превращаясь в дерево. Или в куст. Или — в цветок. Расти, не просыпаясь, а к утру плавно раскрыть лепестки, проснуться. И записать новую сказку, которая — вот она, плавает перед полузакрытыми глазами, светясь множеством огоньков.
Через дрему послышался тихий смех, теплая рука тронула ее локоть, покачала, вытаскивая в реальность.
— Не спи, — сказала Крис, толкая ее бедром, чтоб сесть рядом, — открой глаза, а то пожалеешь. Ну?
— Что? — Шанелька хотела возмутиться. Но глаза уже открылись, и она ахнула, садясь и спуская ноги на гладкое дерево пола.
Ночи не стало. Вернее, огни приподняли ее, выгибая куполом, и под ним, черным, — бесчисленное количество звезд и световых пятен сияло в траве, прижималось к веткам, просвечивало насквозь цветы. Сад переливался, как увиденная за матовым стекло новогодняя елка — ярко, но очень мягко, ловя взгляд и заставляя его путешествовать от цветной травы к черным провалам, окруженным светом — среди ветвей, от трещин в старой коре к созвездиям цветочных венчиков. От космически измененных оттенков крон — синих, алых, медовых, к — радужной ряби на поверхности пруда, по которой темными сердцами плавали листья водяных лилий.
Шанелька оглянулась на собеседников, сама уже стоя на пороге беседки. Наверное, Крис хочет остаться с Джахи, пусть. Но сама Шанелька сейчас пойдет. И заблудится в этом цветочном космосе. Даже и хорошо, что они тут…
— Нам пойти с тобой, Нелькин? — Крис знала подругу и понимала, иногда той просто необходимо остаться одной, особенно в таких местах.
— Нет, — быстро ответила Шанелька. И исчезла за поворотом дорожки, сияющей тихим золотом.
Двое в беседке проводили ее взглядами. Посмотрели друг на друга, улыбаясь. Крис сидела теперь на месте Шанельки, рядом с забытой маленькой сумочкой и брошенной толстовкой. Передернула плечами, чувствуя легкую прохладу. Расправила толстовку, раздумывая, накинуть на плечи или чуть погодя отправиться следом за Шанелькой, отдать той, вдруг замерзнет.
Хеб Джахи отрицательно покачал головой, садясь на соседней тахте ближе, так что его колено почти коснулось колена Крис. Подал ей пузатый бокал, похожий на маленький аквариум с лужицей жидкости на донце.
— Выпейте, анэ Крис. Это теплый напиток. Для тепла в сердце. А прекрасная анэ Шанелька не будет с холодом.
Указал пальцем на вышитый орнамент своей рубашки: