Дочери молча смотрели на него, не зная — плакать или радоваться, ведь, возвращаясь из города, отец всегда привозил им гостинцы.
— А если не вернусь через неделю, передайте матери — пусть не ждет. — И тут дочери заплакали, а с ними заодно и Ванюшка. Иван покаялся, что зазря напугал детей, но сильно недоброе было предчувствие. А в нюх свой он верил: не случайно выжил в двух войнах.
Он поцеловал девочек, сына, сказал глухо:
— Провожать не ходите.
Вскочил на коня и рысью выехал со двора. Впервые никто, провожая, не шел возле стремени. Это тоже не радовало, как плохая примета.
Молодые уже собрались. Тех, кого родители успели оженить, провожали жены, холостяков — матери. Они не отставали от кавалькады до самой околицы, там Васька с солдатами перешли на галоп, и родные простились.
— Куда нас ведешь-то? — приблизился к Барноволокову Иван.
— Узнаешь, — уронил тот в ответ.
— Чего ж темнить, мне-то можешь сказать, все-таки ровня — погодки.
Васька-кожаный покосился на него выстывшим глазом и, рванув поводья, отъехал в сторону.
— Перепелкин, Сажин! — скомандовал своим. — К телеге! Всем приготовиться, — и, выехав вперед, достал наган. — Сто-ой!
— В чем дело? — молодые растерянно сбились в кучу.
— Шашки во-он! — кричал Васька.
Все лениво вытянули клинки из ножен. Красноармейцы взяли винтовки на изготовку и окружили группу.
— Бросай в телегу, белая сволочь, — приказал Васька. — Арестованы. Стоять!
Шашки, звеня, полетели на кучу оружия. Ездовой молча покуривал, равнодушно наблюдая за разоруживанием.
— Перепелкин, затворы!..
Молодой солдат проехал между арестованными, посрывал с карабинов затворы и сунул их себе в переметную суму.
— Ну вот, теперь можно ехать дальше, — Васька-кожаный ткнул наган в кобуру, вытер о шаровары ладонь. — И без глупостей. Вы арестованы как потенциальные враги революции.
— Какие же мы враги? — недоуменно спросил Иван, постепенно справляясь с волнением и не понимая, что вдруг случилось с ним во время ареста — руки отяжелели и воля растворилась во вдруг нахлынувшем страхе. «Расположился дома у печки да у бабьих боков», — подумал недовольно.
— Двинулись! — гаркнул Барноволоков и неожиданно миролюбиво ответил Ивану, пристраиваясь рядом: — Ты же с белыми до последней крайности гулеванил. Или нет?
Бочаров с подозрением глянул на бывшего друга детства, сбивал с толку Васькин тон.
Дочери молча смотрели на него, не зная — плакать или радоваться, ведь, возвращаясь из города, отец всегда привозил им гостинцы.
— А если не вернусь через неделю, передайте матери — пусть не ждет. — И тут дочери заплакали, а с ними заодно и Ванюшка. Иван покаялся, что зазря напугал детей, но сильно недоброе было предчувствие. А в нюх свой он верил: не случайно выжил в двух войнах.
Он поцеловал девочек, сына, сказал глухо:
— Провожать не ходите.
Вскочил на коня и рысью выехал со двора. Впервые никто, провожая, не шел возле стремени. Это тоже не радовало, как плохая примета.
Молодые уже собрались. Тех, кого родители успели оженить, провожали жены, холостяков — матери. Они не отставали от кавалькады до самой околицы, там Васька с солдатами перешли на галоп, и родные простились.
— Куда нас ведешь-то? — приблизился к Барноволокову Иван.
— Узнаешь, — уронил тот в ответ.
— Чего ж темнить, мне-то можешь сказать, все-таки ровня — погодки.
Васька-кожаный покосился на него выстывшим глазом и, рванув поводья, отъехал в сторону.
— Перепелкин, Сажин! — скомандовал своим. — К телеге! Всем приготовиться, — и, выехав вперед, достал наган. — Сто-ой!
— В чем дело? — молодые растерянно сбились в кучу.
— Шашки во-он! — кричал Васька.
Все лениво вытянули клинки из ножен. Красноармейцы взяли винтовки на изготовку и окружили группу.
— Бросай в телегу, белая сволочь, — приказал Васька. — Арестованы. Стоять!
Шашки, звеня, полетели на кучу оружия. Ездовой молча покуривал, равнодушно наблюдая за разоруживанием.
— Перепелкин, затворы!..
Молодой солдат проехал между арестованными, посрывал с карабинов затворы и сунул их себе в переметную суму.
— Ну вот, теперь можно ехать дальше, — Васька-кожаный ткнул наган в кобуру, вытер о шаровары ладонь. — И без глупостей. Вы арестованы как потенциальные враги революции.
— Какие же мы враги? — недоуменно спросил Иван, постепенно справляясь с волнением и не понимая, что вдруг случилось с ним во время ареста — руки отяжелели и воля растворилась во вдруг нахлынувшем страхе. «Расположился дома у печки да у бабьих боков», — подумал недовольно.
— Двинулись! — гаркнул Барноволоков и неожиданно миролюбиво ответил Ивану, пристраиваясь рядом: — Ты же с белыми до последней крайности гулеванил. Или нет?
Бочаров с подозрением глянул на бывшего друга детства, сбивал с толку Васькин тон.