Сын только бросил на него удивленно-вопросительный взгляд.
— Сам его превосходительство Федор Николаевич Хомутов нежданно-негаданно пожаловал… — лукаво подмигнув сыну, продолжал он.
— А!.. — произнес Николай Павлович, но сердце его как-то инстинктивно упало, предчувствуя беду.
— Чего а? Будто ты и не знаешь, зачем он ко мне в такую даль старые кости тряс?..
— Почем же мне знать, батюшка…
— Ох, хитришь, Николай, с отцом не откровенен, не хорошо… — раздражительно продолжал Павел Кириллович.
Молодой Зарудин уже с нескрываемым удивлением поднял на него глаза.
— Я хитрю… Неоткровенен с вами… Батюшка, я положительно ничего не понимаю…
— Не понимаешь… — окинул его Павел Кириллович подозрительным взглядом. — Будь по-твоему… Коли не понимаешь, я тебе объясню…
Николай Павлович молчал.
— Ты это через день на Васильевский остров все о здоровье старика справляться катаешься? — после некоторой паузы спросил Зарудин-отец.
— Если это не нравится вам и Федору Николаевичу, то я могу и прекратить к нему свои визиты… — вспыхнул сын.
— Прекратить… — протянул старик. — Нет, шалишь, брат, теперь уже поздно…
— То есть как это поздно?
— Так, как бывает… его превосходительство, хотя и стороной, а тебя приезжал сватать…
— Сватать?..
Николай Павлович побледнел: назначенное через два часа свидание, в связи с приездом отца Натальи Федоровны и его сватовством, хотя и стороной, снова подняло в душе идеалиста Зарудина целую бурю вчерашних сомнений. Как человек крайностей, он не сомневался долее, что отец и дочь, быть может, по предварительному уговору — и непременно так, старался уверить он сам себя — решились расставить ему ловушку, гнусную ловушку, — пронеслось в его голове.
— Каким же образом он начал этот разговор с вами, батюшка? — упавшим голосом спросил он отца.
— Да ты чего это так с лица-то изменился?.. Не по нраву, что ли, пришлась?.. Не люба она тебе?
— Не то, не то, батюшка, но так не… делается…
Он чуть было не рассказал отцу историю с запиской и о назначенном свидании, но какое-то внутреннее чувство удержало его. Он один должен быть судьей ее — его разрушенного идеала! Зачем вмешивать в эту историю других, хотя бы родного отца. Он сам ей в глаза скажет, как он смотрит на подобный ее поступок.
— А по-моему, так оно и делается… В чем другом, а в честности старику Хомутову отказать нельзя… Бурбон он, солдат, с Аракчеевым одного поля ягода, в этом мы с ним не сходимся, но прямой, честный, откровенный старик, — за это я его и люблю.
Сын только бросил на него удивленно-вопросительный взгляд.
— Сам его превосходительство Федор Николаевич Хомутов нежданно-негаданно пожаловал… — лукаво подмигнув сыну, продолжал он.
— А!.. — произнес Николай Павлович, но сердце его как-то инстинктивно упало, предчувствуя беду.
— Чего а? Будто ты и не знаешь, зачем он ко мне в такую даль старые кости тряс?..
— Почем же мне знать, батюшка…
— Ох, хитришь, Николай, с отцом не откровенен, не хорошо… — раздражительно продолжал Павел Кириллович.
Молодой Зарудин уже с нескрываемым удивлением поднял на него глаза.
— Я хитрю… Неоткровенен с вами… Батюшка, я положительно ничего не понимаю…
— Не понимаешь… — окинул его Павел Кириллович подозрительным взглядом. — Будь по-твоему… Коли не понимаешь, я тебе объясню…
Николай Павлович молчал.
— Ты это через день на Васильевский остров все о здоровье старика справляться катаешься? — после некоторой паузы спросил Зарудин-отец.
— Если это не нравится вам и Федору Николаевичу, то я могу и прекратить к нему свои визиты… — вспыхнул сын.
— Прекратить… — протянул старик. — Нет, шалишь, брат, теперь уже поздно…
— То есть как это поздно?
— Так, как бывает… его превосходительство, хотя и стороной, а тебя приезжал сватать…
— Сватать?..
Николай Павлович побледнел: назначенное через два часа свидание, в связи с приездом отца Натальи Федоровны и его сватовством, хотя и стороной, снова подняло в душе идеалиста Зарудина целую бурю вчерашних сомнений. Как человек крайностей, он не сомневался долее, что отец и дочь, быть может, по предварительному уговору — и непременно так, старался уверить он сам себя — решились расставить ему ловушку, гнусную ловушку, — пронеслось в его голове.
— Каким же образом он начал этот разговор с вами, батюшка? — упавшим голосом спросил он отца.
— Да ты чего это так с лица-то изменился?.. Не по нраву, что ли, пришлась?.. Не люба она тебе?
— Не то, не то, батюшка, но так не… делается…
Он чуть было не рассказал отцу историю с запиской и о назначенном свидании, но какое-то внутреннее чувство удержало его. Он один должен быть судьей ее — его разрушенного идеала! Зачем вмешивать в эту историю других, хотя бы родного отца. Он сам ей в глаза скажет, как он смотрит на подобный ее поступок.
— А по-моему, так оно и делается… В чем другом, а в честности старику Хомутову отказать нельзя… Бурбон он, солдат, с Аракчеевым одного поля ягода, в этом мы с ним не сходимся, но прямой, честный, откровенный старик, — за это я его и люблю.