— Ты просто гений, Джоан.
— Ну я-то считаю, что тебе следовало бы полежать в постели.
В числе постоянных абонентов катка на Квинсуэй мы значились с тех пор, как едва научились ходить. Но вместе не катались лет с шестнадцати. Однако все навыки в танце на льду, к которым мы приучены с детства, очень быстро вернулись.
После часа, проведенного на катке, напряжение в мышцах отпустило с головы до ног. Да и Джоан, скользя по льду рядом со мной, разрумянилась, и в глазах засверкали ослепительные огоньки.
В двенадцать мы, подобно Золушке, ускользнули.
— Послушай… ну как теперь, не так больно?
— Все прошло.
— Лгунишка! Но вид у тебя не такой бледный, как раньше.
Мы отправились переодеваться. Главное — натянуть перчатки. Хотя пальцы были уже не такими распухшими и красными, но пульсация в них прекратилась, кожа потрескалась во многих местах.
Джоан сказала, что не поедет со мной в Аскот: будет смотреть по телевизору.
— И ты уж постарайся победить!
— Могу я приехать после скачек к тебе?
— Конечно, — удивилась она, что я спрашиваю. — Желаю удачи, Роб!
По дороге я поддерживал тепло и упругость пальцев беспрерывными упражнениями — «игрой на рояле». Если водитель такси видел все это, он, пожалуй, решил, что я страдаю пляской святого Витта, да еще в тяжелой форме.
Когда я с ним расплачивался у ворот ипподрома, он объявил, что останется тут и рискнет немного поволноваться. И я договорился, что он отвезет меня обратно в Лондон.
— Можете что-нибудь подсказать? — спросил таксист, пересчитывая мелочь.
— А как насчет Образца в главной скачке?
— Не знаю, — поджал он губы. — Не очень-то я верю в этого Финна. Говорят, он выдохся.
— Не всякому слуху верь, — улыбнулся я. — До встречи.
— Да уж ладно.
Я направился прямиком к весовой. Часы на башне показывали пять минут второго. Сид — главный конюх Джеймса — стоял у дверей.
Увидев меня, он подошел.
— Ты просто гений, Джоан.
— Ну я-то считаю, что тебе следовало бы полежать в постели.
В числе постоянных абонентов катка на Квинсуэй мы значились с тех пор, как едва научились ходить. Но вместе не катались лет с шестнадцати. Однако все навыки в танце на льду, к которым мы приучены с детства, очень быстро вернулись.
После часа, проведенного на катке, напряжение в мышцах отпустило с головы до ног. Да и Джоан, скользя по льду рядом со мной, разрумянилась, и в глазах засверкали ослепительные огоньки.
В двенадцать мы, подобно Золушке, ускользнули.
— Послушай… ну как теперь, не так больно?
— Все прошло.
— Лгунишка! Но вид у тебя не такой бледный, как раньше.
Мы отправились переодеваться. Главное — натянуть перчатки. Хотя пальцы были уже не такими распухшими и красными, но пульсация в них прекратилась, кожа потрескалась во многих местах.
Джоан сказала, что не поедет со мной в Аскот: будет смотреть по телевизору.
— И ты уж постарайся победить!
— Могу я приехать после скачек к тебе?
— Конечно, — удивилась она, что я спрашиваю. — Желаю удачи, Роб!
По дороге я поддерживал тепло и упругость пальцев беспрерывными упражнениями — «игрой на рояле». Если водитель такси видел все это, он, пожалуй, решил, что я страдаю пляской святого Витта, да еще в тяжелой форме.
Когда я с ним расплачивался у ворот ипподрома, он объявил, что останется тут и рискнет немного поволноваться. И я договорился, что он отвезет меня обратно в Лондон.
— Можете что-нибудь подсказать? — спросил таксист, пересчитывая мелочь.
— А как насчет Образца в главной скачке?
— Не знаю, — поджал он губы. — Не очень-то я верю в этого Финна. Говорят, он выдохся.
— Не всякому слуху верь, — улыбнулся я. — До встречи.
— Да уж ладно.
Я направился прямиком к весовой. Часы на башне показывали пять минут второго. Сид — главный конюх Джеймса — стоял у дверей.
Увидев меня, он подошел.