Ну? Что же у нас всё-таки получается? «Смелая боится», так?
— Послушай меня, Алёша! Ты должен… — А что он должен, Таня не знала. — Ты… купи мне, пожалуйста, батон хлеба и пакет молока! — И она подала удивлённому Алёшке рубль.
Каждый такое испытывал не раз. Чувствуешь: с тобой что-то творят, что ты в каком-то опыте участвуешь, причём не учёным, а подопытным кроликом! Но вместо того чтобы прямо и сердито сказать об этом, ты зачем-то подчиняешься, тебе становится как-то неудобно вдруг… Молча Алёшка взял этот рубль и ушёл, и дверь за ним бухнула.
Отведя таким образом первую опасность, Таня села на каменную ступеньку у лифта — ждать Алёшку и думать. Теперь она чувствовала, что это с ней, а не с Алёшкой происходит «кроличий опыт», ведь молоко и батон она уже купила, а на этот рубль дед просил её купить килограмм песку — Таня просто сумку забыла. С молоком и батоном в обнимку села в лифт, а тут эти… стихи!
В подъезд вошёл Алёшка с батоном и молоком — тоже в обнимку. И ещё кто-то. Этот кто-то стал возиться у почтовых ящиков. А Таня буквально чуть не затолкнула Алёшку Пряникова в кабинку. По всем правилам надо было бы того подождать, который у ящиков, но Таня вдруг нажала кнопку, Лифтина поползла вверх.
Это всё было так странно, так подозрительно, так не похоже на Таню Смелую. Алёшка давно уже предполагал, что инопланетяне-тарелковцы могут для маскировки принимать вид людей. И даже знакомых людей!
Он сделал шаг назад, почувствовал спиною стену.
— Смотри! — Таня ткнула пальцем куда-то над его головой.
Нервно Алёшка обернулся, поискал глазами, куда надо смотреть, вернее, чего надо бояться.
— Ну ты что, Пряников Алёша?.. Надпись!
Алёшка прочитал, усмехнулся довольно свободно:
— И чего?
Но очень уж взгляд был странным у Тани.
— Она твоя разве подруга?
— Кто?! — тихо изумилась Таня.
— Ну, Рыжикова.
Огромнейшее облегчение свалилось на Таню. Ей хотелось рассмеяться, но слёзы выступали на глазах.
Она просто изумлялась на свою глупость. Рыжей, Рыжулей, Рыжиковой её звали только дома, и причём только дед и мама. Таня, которая рыжей не была, а главное, рыжей себя не считала, никому — ни в школе, ни во дворе — про эти прозвища, конечно, не говорила. Это всё можно было очень просто сообразить.
Ну не дедушка же будет кому-то рассказывать, как он свою Таню дразнит! И не мама же будет на стенке лифта выцарапывать глупые слова!
Алёшка с удивлением смотрел на Танино лицо, по которому ходили световые волны, как по экрану неисправного телевизора. «Эге, — подумал Алёшка, как по экрану телевизора… это надо запомнить. Это надо использовать для какого-нибудь открытия!» И он ещё что-то там стал накручивать интересное, уже совершенно успокоившись: до шестнадцатого этажа путь далёкий!
А Таня? Для очень многих история на том и кончилась бы: раз не про меня, моё какое дело! Но Тане представилась эта неизвестная Рыжикова, которая тоже будет теперь бояться входить в лифт. И бояться, что этот её Алёшка прочитает и кое-что поймёт…
— В каком она классе?
Ну? Что же у нас всё-таки получается? «Смелая боится», так?
— Послушай меня, Алёша! Ты должен… — А что он должен, Таня не знала. — Ты… купи мне, пожалуйста, батон хлеба и пакет молока! — И она подала удивлённому Алёшке рубль.
Каждый такое испытывал не раз. Чувствуешь: с тобой что-то творят, что ты в каком-то опыте участвуешь, причём не учёным, а подопытным кроликом! Но вместо того чтобы прямо и сердито сказать об этом, ты зачем-то подчиняешься, тебе становится как-то неудобно вдруг… Молча Алёшка взял этот рубль и ушёл, и дверь за ним бухнула.
Отведя таким образом первую опасность, Таня села на каменную ступеньку у лифта — ждать Алёшку и думать. Теперь она чувствовала, что это с ней, а не с Алёшкой происходит «кроличий опыт», ведь молоко и батон она уже купила, а на этот рубль дед просил её купить килограмм песку — Таня просто сумку забыла. С молоком и батоном в обнимку села в лифт, а тут эти… стихи!
В подъезд вошёл Алёшка с батоном и молоком — тоже в обнимку. И ещё кто-то. Этот кто-то стал возиться у почтовых ящиков. А Таня буквально чуть не затолкнула Алёшку Пряникова в кабинку. По всем правилам надо было бы того подождать, который у ящиков, но Таня вдруг нажала кнопку, Лифтина поползла вверх.
Это всё было так странно, так подозрительно, так не похоже на Таню Смелую. Алёшка давно уже предполагал, что инопланетяне-тарелковцы могут для маскировки принимать вид людей. И даже знакомых людей!
Он сделал шаг назад, почувствовал спиною стену.
— Смотри! — Таня ткнула пальцем куда-то над его головой.
Нервно Алёшка обернулся, поискал глазами, куда надо смотреть, вернее, чего надо бояться.
— Ну ты что, Пряников Алёша?.. Надпись!
Алёшка прочитал, усмехнулся довольно свободно:
— И чего?
Но очень уж взгляд был странным у Тани.
— Она твоя разве подруга?
— Кто?! — тихо изумилась Таня.
— Ну, Рыжикова.
Огромнейшее облегчение свалилось на Таню. Ей хотелось рассмеяться, но слёзы выступали на глазах.
Она просто изумлялась на свою глупость. Рыжей, Рыжулей, Рыжиковой её звали только дома, и причём только дед и мама. Таня, которая рыжей не была, а главное, рыжей себя не считала, никому — ни в школе, ни во дворе — про эти прозвища, конечно, не говорила. Это всё можно было очень просто сообразить.
Ну не дедушка же будет кому-то рассказывать, как он свою Таню дразнит! И не мама же будет на стенке лифта выцарапывать глупые слова!
Алёшка с удивлением смотрел на Танино лицо, по которому ходили световые волны, как по экрану неисправного телевизора. «Эге, — подумал Алёшка, как по экрану телевизора… это надо запомнить. Это надо использовать для какого-нибудь открытия!» И он ещё что-то там стал накручивать интересное, уже совершенно успокоившись: до шестнадцатого этажа путь далёкий!
А Таня? Для очень многих история на том и кончилась бы: раз не про меня, моё какое дело! Но Тане представилась эта неизвестная Рыжикова, которая тоже будет теперь бояться входить в лифт. И бояться, что этот её Алёшка прочитает и кое-что поймёт…
— В каком она классе?