Такие дела. Сперва ШП прятался просто для смеха, а потом уже вынужден был прятаться. И он так научился это делать, и в таких местах, где и микробу не проползти. Но когда прячешься, невольно к тебе начинают сползаться чужие тайны. Ты их, допустим, и знать не желаешь, а они ползут! И потом сидят у тебя в памяти, сидят и шепчутся. И ШП потихоньку смирился со своим положением. Тем более что тайны несколько раз приносили ему пользу.
И вот ШП… как тут сказать? Втянулся, что ли? Стал даже вроде как коллекционировать всевозможную секретность. Потому его Алёшка Пряников так запросто и купил.
Но с какого краю начать порученное дело, ШП не знал. Два дня он провёл в засадах — надеялся подслушать что-нибудь. Ничего не подслушалось! Там, где обычно собирался народ, никого не было: лето ведь — кто в лагере, кто на даче, кто и вовсе у Чёрного моря. Шпионам худо! Да и люди, которые пишут в лифтах на стенках, обычно об этом не распространяются.
И стал ШП мучиться, голову ломать. Уж очень ему хотелось узнать, как эта девчонка сквозь стену проходит. А ещё больше — надеялся он, что всё-таки с ним подружатся. Он уж решил не обращать внимания на то, что они младше. Видно, невмоготу стало ШП сидеть по разным дырам и подслушивать. Он думал: найду, а потом посмотрим, будете вы отказываться от дружбы с таким человеком или нет!
Много раз ШП представлял себе, как это всё произойдёт. Например, возьмёт и откажется от секрета про девчонку. Они спросят: чего ж тебе от нас надо тогда? А он ответит: «Решайте сами. Моё дело маленькое. Я слово дал и выполнил». Ну и так далее в этом духе. Оставалось только найти злоумышленника. А это ШП никак не удавалось!
Бывают же такие… Слова для них не подберёшь! Если в пряталки играют, он в такое место залезет, его неделю не сыщешь! Ну и что хорошего, спрашивается? Так и играть не интересно — тебе же первому. Сидишь-сидишь… сколько сидеть-то можно?
Так рассуждал ШП и, возможно, был совершенно прав. Ведь зачем, в конце концов, тот человек писал на стенке? Да чтобы на него обратили внимание. Чтобы эта Рыжикова Таня когда-нибудь подумала: «Вот он какой, оказывается, остроумный, этот сочинитель лифтовой поэзии. Не то что Алёхин, которому я объяснялась в любви и верности».
Значит, он должен был попасться ШП… Но не попадался!
И вот, наконец, ШП придумал хороший способ отлова. Он караулил на первом этаже, и, когда кто-то спускался на лифте, ШП сразу заходил в кабинку: не завелось ли новой надписи. А если ехали наверх, он сейчас же гнал лифт обратно. И снова проверял стены.
Он много всего узнал, про то, как люди ведут себя в лифтах. Некоторые прилично, некоторые, например, плюются, бумажки бросают и ненужные билеты. Он даже подумал, что вот хорошо бы список особый вывесить: такой-то и такой-то плюёт на стены… Приди к себе в комнату да и плюй!
Но он ничего, конечно, не мог написать, никаких списков, потому что сведения его были подсмотрены, подслушаны — пронюханы!
Наконец он напал на некоторый след… Он находился, как и всегда, на своём посту, на площадке первого этажа — той самой, где девчонка с диким бантом прошла сквозь стену. Вдруг кто-то вызвал кабинку наверх.
ШП схоронился за лифтовой шахтой в крохотной и пыльной щели, о которой не всякая кошка знала, и стал ждать. Но с лифтом произошло что-то странное. В него сели, проехали несколько этажей вверх (теперь ШП мог по звуку определять вниз едут или вверх), остановились и поехали вниз. И затем бухнула дверь и погасла кнопка — то есть свободно.
Как д’Артаньян вонзал шпагу в сердце своего врага, так ШП вонзил палец в эту погасшую кнопку.
И понял, что совершил глупость! Надо было сбегать наверх, точно узнать, у какого этажа стоял лифт.
По ему одному понятным пощёлкиваниям и потрескиваниям (а вы постойте суток трое перед лифтовой шахтой, сами всё будете понимать не хуже ШП) он определил, что это этаж примерно третий или четвёртый… В крайнем случае, пятый.
Двери раскрылись, ШП ворвался в кабинку и сразу увидел новую надпись. Она гласила:
Вкус невкусный у Алёшки — объясняется в любви Таньке, рыжей кошке!
«Так-так-так, — подумал ШП. — Пятый — третий!»
А ведь мог бы знать точно. Эх, правду говорят, что поспешность нужна только при ловле блох!
И всё-таки положение не было таким уж тяжёлым.
Три этажа, двенадцать квартир — по четыре на каждом этаже. Двенадцать звонков, двенадцать: «Извините, пожалуйста». И совершенно точно что-то уже будет ясно!
Такие дела. Сперва ШП прятался просто для смеха, а потом уже вынужден был прятаться. И он так научился это делать, и в таких местах, где и микробу не проползти. Но когда прячешься, невольно к тебе начинают сползаться чужие тайны. Ты их, допустим, и знать не желаешь, а они ползут! И потом сидят у тебя в памяти, сидят и шепчутся. И ШП потихоньку смирился со своим положением. Тем более что тайны несколько раз приносили ему пользу.
И вот ШП… как тут сказать? Втянулся, что ли? Стал даже вроде как коллекционировать всевозможную секретность. Потому его Алёшка Пряников так запросто и купил.
Но с какого краю начать порученное дело, ШП не знал. Два дня он провёл в засадах — надеялся подслушать что-нибудь. Ничего не подслушалось! Там, где обычно собирался народ, никого не было: лето ведь — кто в лагере, кто на даче, кто и вовсе у Чёрного моря. Шпионам худо! Да и люди, которые пишут в лифтах на стенках, обычно об этом не распространяются.
И стал ШП мучиться, голову ломать. Уж очень ему хотелось узнать, как эта девчонка сквозь стену проходит. А ещё больше — надеялся он, что всё-таки с ним подружатся. Он уж решил не обращать внимания на то, что они младше. Видно, невмоготу стало ШП сидеть по разным дырам и подслушивать. Он думал: найду, а потом посмотрим, будете вы отказываться от дружбы с таким человеком или нет!
Много раз ШП представлял себе, как это всё произойдёт. Например, возьмёт и откажется от секрета про девчонку. Они спросят: чего ж тебе от нас надо тогда? А он ответит: «Решайте сами. Моё дело маленькое. Я слово дал и выполнил». Ну и так далее в этом духе. Оставалось только найти злоумышленника. А это ШП никак не удавалось!
Бывают же такие… Слова для них не подберёшь! Если в пряталки играют, он в такое место залезет, его неделю не сыщешь! Ну и что хорошего, спрашивается? Так и играть не интересно — тебе же первому. Сидишь-сидишь… сколько сидеть-то можно?
Так рассуждал ШП и, возможно, был совершенно прав. Ведь зачем, в конце концов, тот человек писал на стенке? Да чтобы на него обратили внимание. Чтобы эта Рыжикова Таня когда-нибудь подумала: «Вот он какой, оказывается, остроумный, этот сочинитель лифтовой поэзии. Не то что Алёхин, которому я объяснялась в любви и верности».
Значит, он должен был попасться ШП… Но не попадался!
И вот, наконец, ШП придумал хороший способ отлова. Он караулил на первом этаже, и, когда кто-то спускался на лифте, ШП сразу заходил в кабинку: не завелось ли новой надписи. А если ехали наверх, он сейчас же гнал лифт обратно. И снова проверял стены.
Он много всего узнал, про то, как люди ведут себя в лифтах. Некоторые прилично, некоторые, например, плюются, бумажки бросают и ненужные билеты. Он даже подумал, что вот хорошо бы список особый вывесить: такой-то и такой-то плюёт на стены… Приди к себе в комнату да и плюй!
Но он ничего, конечно, не мог написать, никаких списков, потому что сведения его были подсмотрены, подслушаны — пронюханы!
Наконец он напал на некоторый след… Он находился, как и всегда, на своём посту, на площадке первого этажа — той самой, где девчонка с диким бантом прошла сквозь стену. Вдруг кто-то вызвал кабинку наверх.
ШП схоронился за лифтовой шахтой в крохотной и пыльной щели, о которой не всякая кошка знала, и стал ждать. Но с лифтом произошло что-то странное. В него сели, проехали несколько этажей вверх (теперь ШП мог по звуку определять вниз едут или вверх), остановились и поехали вниз. И затем бухнула дверь и погасла кнопка — то есть свободно.
Как д’Артаньян вонзал шпагу в сердце своего врага, так ШП вонзил палец в эту погасшую кнопку.
И понял, что совершил глупость! Надо было сбегать наверх, точно узнать, у какого этажа стоял лифт.
По ему одному понятным пощёлкиваниям и потрескиваниям (а вы постойте суток трое перед лифтовой шахтой, сами всё будете понимать не хуже ШП) он определил, что это этаж примерно третий или четвёртый… В крайнем случае, пятый.
Двери раскрылись, ШП ворвался в кабинку и сразу увидел новую надпись. Она гласила:
Вкус невкусный у Алёшки — объясняется в любви Таньке, рыжей кошке!
«Так-так-так, — подумал ШП. — Пятый — третий!»
А ведь мог бы знать точно. Эх, правду говорят, что поспешность нужна только при ловле блох!
И всё-таки положение не было таким уж тяжёлым.
Три этажа, двенадцать квартир — по четыре на каждом этаже. Двенадцать звонков, двенадцать: «Извините, пожалуйста». И совершенно точно что-то уже будет ясно!