Как и на большинстве других ипподромов, за участниками бегов по всему треку следовала «скорая помощь», двигаясь по внутреннему кругу вдоль дорожки, так что в любой момент медики оказывались под рукой. Служащие ипподрома развернули два флага, красный с белым и оранжевый, и стали размахивать ими, подавая сигнал врачу и ветеринару в машине, находившейся в самой середине круга, что требуется их неотложное вмешательство.
Я собрал всех детей вокруг себя, и мы стояли группой, наблюдая за санитарами и врачом с отличительной повязкой на рукаве, который, опустившись на колени, склонился над распростертыми на траве пострадавшими. Санитары тащили носилки, доктор с помощниками озабоченно переговаривались, занимаясь сломанными костями, кровоточащими ранами и мелкими ушибами. Сожалеть о том, что все это видят дети, было поздно — они все как один отвергли мое предложение вернуться на трибуны, и мы остались среди сгрудившихся вокруг раненых зрителей. Привлеченные атмосферой суеты и несчастья, со всех сторон сюда сбегались зеваки.
Карета «скорой помощи» медленно отъехала, увозя двух покалеченных зрителей.
— Лошадь наступила на лицо одному человеку, — деловито произнес Тоби. — По-моему, он умер.
— Заткнись, — возмутился Эдуард.
— Правда жизни, — парировал Тоби.
Одну из лошадей спасти не удалось. Вокруг нее воздвигли высокие ширмы, чего не сделали около человека с раздробленным копытом лицом.
Со стороны трибун примчались еще две машины и «скорая помощь», оттуда выпрыгнули еще один доктор и другой ветеринар, а с ними и представитель руководства ипподрома в лице секретаря скачек Оливера Уэллса, одного из моих воскресных посетителей. Быстро переходя от группки к группке, Оливер переговорил с ветеринарами за ширмой, потом с врачом «Скорой помощи», хлопотавшим над рухнувшим на землю жокеем, выслушал зрителя, которого ударила лошадь, он сидел на траве, зажав голову руками, и потом повернулся к Ребекке Стрэттон, все еще пребывавшей в состоянии гиперактивности и такого нервного перевозбуждения, что она не могла справиться с изливавшимся из ее уст потоком жалоб пополам с бранью.
— Имейте в виду, Оливер, — надменно повысила она голос, — во всем виноват этот маленький говнюк. Я жалуюсь на него стюардам-распорядителям. Неосторожная езда! Штраф. За это следует отстранить его от участия в скачках.
Оливер Уэллс коротко кивнул и пошел переговорить с одним из врачей, который посматривал на Ребекку и, оставив своего пациента, еще не пришедшего в сознание, подошел проверить пульс у находящейся в полном сознании леди.
Она грубо вырвала у него руку.
— Ничего со мной не случилось. Я в полном порядке, — отмахнулась она. — Не будьте идиотом, не лезьте вы ко мне.
Доктор раздраженно сощурился на нее и занялся раненым. На худом лице Оливера Уэллса промелькнуло выражение, которое нельзя было описать никак иначе, как злорадная улыбка.
Он перехватил мой взгляд и тут же постарался придать лицу обычное озабоченное выражение.
— Ли Моррис, — воскликнул он. — Я не ошибся?
Он посмотрел на моих ребят.
— А они-то что тут делают?
— День на бегах, — отрезал я сухо.
— Я хочу сказать… — Он посмотрел на часы, потом на служащих ипподрома, убиравших последствия досадного происшествия. — Будете возвращаться на трибуны, может, зайдете ко мне… Мой кабинет как раз рядом с весовой. Мм… пожалуйста!
— О'кей, — великодушно согласился я. — Если вам это угодно.
— Вот и чудесно, — он еще раз полувопросительно взглянул на меня и окунулся в свои обязанности. По мере того как все успокаивалось и теряло остроту драматизма, дети постепенно утратили интерес к окружающему, их ноги больше не были приклеены к месту, а взгляды к растревожившему их души зрелищу, и они без возражений поплелись за мной обратно на трибуны.
— Этот человек приходил к нам домой в прошлое воскресенье, — сказал мне Тоби. — У него длинный нос и уши торчат.
Как и на большинстве других ипподромов, за участниками бегов по всему треку следовала «скорая помощь», двигаясь по внутреннему кругу вдоль дорожки, так что в любой момент медики оказывались под рукой. Служащие ипподрома развернули два флага, красный с белым и оранжевый, и стали размахивать ими, подавая сигнал врачу и ветеринару в машине, находившейся в самой середине круга, что требуется их неотложное вмешательство.
Я собрал всех детей вокруг себя, и мы стояли группой, наблюдая за санитарами и врачом с отличительной повязкой на рукаве, который, опустившись на колени, склонился над распростертыми на траве пострадавшими. Санитары тащили носилки, доктор с помощниками озабоченно переговаривались, занимаясь сломанными костями, кровоточащими ранами и мелкими ушибами. Сожалеть о том, что все это видят дети, было поздно — они все как один отвергли мое предложение вернуться на трибуны, и мы остались среди сгрудившихся вокруг раненых зрителей. Привлеченные атмосферой суеты и несчастья, со всех сторон сюда сбегались зеваки.
Карета «скорой помощи» медленно отъехала, увозя двух покалеченных зрителей.
— Лошадь наступила на лицо одному человеку, — деловито произнес Тоби. — По-моему, он умер.
— Заткнись, — возмутился Эдуард.
— Правда жизни, — парировал Тоби.
Одну из лошадей спасти не удалось. Вокруг нее воздвигли высокие ширмы, чего не сделали около человека с раздробленным копытом лицом.
Со стороны трибун примчались еще две машины и «скорая помощь», оттуда выпрыгнули еще один доктор и другой ветеринар, а с ними и представитель руководства ипподрома в лице секретаря скачек Оливера Уэллса, одного из моих воскресных посетителей. Быстро переходя от группки к группке, Оливер переговорил с ветеринарами за ширмой, потом с врачом «Скорой помощи», хлопотавшим над рухнувшим на землю жокеем, выслушал зрителя, которого ударила лошадь, он сидел на траве, зажав голову руками, и потом повернулся к Ребекке Стрэттон, все еще пребывавшей в состоянии гиперактивности и такого нервного перевозбуждения, что она не могла справиться с изливавшимся из ее уст потоком жалоб пополам с бранью.
— Имейте в виду, Оливер, — надменно повысила она голос, — во всем виноват этот маленький говнюк. Я жалуюсь на него стюардам-распорядителям. Неосторожная езда! Штраф. За это следует отстранить его от участия в скачках.
Оливер Уэллс коротко кивнул и пошел переговорить с одним из врачей, который посматривал на Ребекку и, оставив своего пациента, еще не пришедшего в сознание, подошел проверить пульс у находящейся в полном сознании леди.
Она грубо вырвала у него руку.
— Ничего со мной не случилось. Я в полном порядке, — отмахнулась она. — Не будьте идиотом, не лезьте вы ко мне.
Доктор раздраженно сощурился на нее и занялся раненым. На худом лице Оливера Уэллса промелькнуло выражение, которое нельзя было описать никак иначе, как злорадная улыбка.
Он перехватил мой взгляд и тут же постарался придать лицу обычное озабоченное выражение.
— Ли Моррис, — воскликнул он. — Я не ошибся?
Он посмотрел на моих ребят.
— А они-то что тут делают?
— День на бегах, — отрезал я сухо.
— Я хочу сказать… — Он посмотрел на часы, потом на служащих ипподрома, убиравших последствия досадного происшествия. — Будете возвращаться на трибуны, может, зайдете ко мне… Мой кабинет как раз рядом с весовой. Мм… пожалуйста!
— О'кей, — великодушно согласился я. — Если вам это угодно.
— Вот и чудесно, — он еще раз полувопросительно взглянул на меня и окунулся в свои обязанности. По мере того как все успокаивалось и теряло остроту драматизма, дети постепенно утратили интерес к окружающему, их ноги больше не были приклеены к месту, а взгляды к растревожившему их души зрелищу, и они без возражений поплелись за мной обратно на трибуны.
— Этот человек приходил к нам домой в прошлое воскресенье, — сказал мне Тоби. — У него длинный нос и уши торчат.