Это потрясло его, полагаю, ибо он не ожидал от ребенка такой осведомленности в судебных процедурах. На самом деле никакой особой осведомленностью в этих материях я и не отличался; эти слова были в ходу у нас в семье, и я брякнул первое, что пришло на ум. Так или иначе, незнакомец оглянулся кругом, будто в поисках вдохновения, и вышло так, что на глаза ему попался старый белый козел, которого я в свое время изберу председателем суда присяжных.
— Для начала, — сказал он, — сим я назначаю главным свидетелем обвинения Козла, сына Козла, из владений Писистрата. Вон того козла, который принадлежит мне.
— Нет, ты не прав, — сказал я. — Он принадлежит моему отцу.
— Молчи, маленький неуч, — сказал незнакомец, — или я засужу тебя за укрывательство краденого. — Тут, очевидно, в нем произошла какая-то внутренняя борьба, по результатам которой он решил немного сдать назад. — Я скажу тебе, что я сделаю, — сказал он. — Не хочу утруждаться судом; суды могут тянуться много дней и сеют вражду между соседями. Я просто заберу свое, а ты расскажешь отцу, как легко он отделался. Что скажешь на это?
— Скажу, что ты поступаешь очень мило и по-афински, — кротко ответил я. — И поскольку это твой козел, ты все знаешь о его привычках.
— Привычках? — сказал незнакомец. — Ну конечно, знаю. Я знаю его с тех пор, как он был вот таким козленочком, и не раз собственными руками спасал его от волков.
И вот он направился к этому старому белому козлу, успокаивающе поводя руками и помахивая полой плаща. Я заранее знал, что именно так он себя и поведет, а также и то, что как раз такого поведения наш старый козел не выносил; в конце концов, он был Козий Король во всем своем праве. Он склонил голову, издал звук, который можно услышать от разочарованной публики и ринулся прямо на незнакомца. Он врезался ему в живот и сбил с ног. Незнакомец неловко полетел наземь, треснулся головой о камень и заругался. Козел одарил его взглядом, полным чистейшего отвращения, потряс бородой, как государственный советник, и потрусил к своему стаду.
— К обвинению в козокрадстве, — сказал незнакомец, элегантно утирая кровь полой плаща, — я добавлю обвинение в ведовстве, ведущем к нарушению мира в обществе. Твой отец, который, как это очевидно, бывал в Персии и почти наверняка является предателем, наложил на моего бедного козла вавилонские чары и превратил его в свирепое чудовище-человекоубийцу. Мой священный долг, как истинного грека — убить этого козла и так отвратить гнев богов. — Он с трудом поднялся на ноги, обернул левую руку плащом, а правой извлек из ножен меч. Когда он все это проделывал, я приметил маленький амулет Гекаты у него на шее, носимый для отвращения злых духов, и понял, что он суеверен. Это было все, что мне следовало о нем знать.
— Ты столько же проницателен, сколь и храбр, незнакомец, — сказал я. — Немногие бы поняли то, что понял ты. Как же ты догадался? Неужели по раздвоенному копыту левой передней ноги?
Незнакомец замешкался, а его рука против воли дернулась к амулету.
— Раздвоенное копыто, — повторил он.
— Это, однако, не мидийские чары, — продолжал я непринужденным тоном. — Думаю, это фессалийские чары, или что-то вроде того. С тех пор, как отец вернулся из Фессалии, дела обстоят поистине ужасно. Никто из соседей не желает с нами разговаривать, и кто-то из них бросил нам в колодец дохлого кота.
— Значит, твой отец бывал в Фессалии? — спросил незнакомец.
— О да, — сказал я самым разнесчастным голосом. — Оттуда-то он и привез ту ужасную тварь. По ночам она издает такие чудовищные звуки! И с тех пор, как она появилась, мы забыли, как выглядит молоко.
— Какую тварь? — спросил незнакомец.
— Вон тут козу, — сказал я, показав на крупную черную козу с перекрученным рогом, которая как раз подняла голову и вытаращилась на незнакомца на свойственный козам манер.
— Эвримен из нашей деревни сказал, что это ведьма, и один раз ее попытались сжечь, да только она не горела, даже когда ее всю облили смолой. Зато он пробежала через все их дома и подожгла их. Они собирались подать на отца в суд, но были слишком напуганы, — я замолчал и посмотрел на незнакомца таким взглядом, как будто он был героем, несущим всем нам избавление. — Ты и правда обвинишь моего отца в ведовстве? — спросил я. — Мы будем так благодарны тебе!
— Разумеется, — сказал незнакомец, пятясь назад и не отрывая глаз от черной козы. — Сегодня же отправлюсь к архонту.
С этими словами он развернулся и удалился с изрядной прытью. Мне удалось сдержать смех, пока он не скрылся из вида, а вернувшись домой, я тут же рассказал все отцу. Конечно, он решил, что я все придумал и наказал меня пятьюдесятью строками Гесиода.
Такова была моя первая встреча с Аристофаном. Вторая произошла семью годами позже, но я узнал его с первого взгляда, а он — меня.
Мы с Калликратом возвращались с тихого званого ужина в кругу его скучных друзей, где неслабо набрались и обсуждали природу Справедливости. На улицах царила полная тьма, и мы с ним всю дорогу сжимали рукоятки мечей. Мы почти добрались до дома, когда повернули за угол и увидели то, чего ночные прохожие боятся больше всего: серенаду.
Не исключено, что вы никогда не бывали в Афинах, а юноши в вашем городе ведут себя исключительно пристойно; на сей случай я расскажу, что собой представляет серенада. Несколько молодых людей встречаются на приеме, который они находят унылым. После этого они экспроприируют остатки вина и самых симпатичных флейтисток, берут факелы и отправляются искать гулянку поинтереснее. В своих поисках Идеальной Пьянки они не жалеют усилий и заглядывают под каждый камень; они врываются на агору, вваливаются в Расписной Портик, блюют у Портика Герм, пересекают площадь и направляются вверх по улице, разрушительные, как спартанская армия, от дома к дому под звуки флейт и пение. Все это, разумеется, сопровождалось неизбежными потерями — некоторые из них валятся с ног и засыпают, а другие, вдруг обнаружив себя под окнами своих подружек, принимаются распевать песню «Заперта», пока их не окатывают помоями. В основном же они держатся тесной группой, как тяжелая пехота на враждебной территории, поскольку хоть сама по себе серенада имеет смутный ореол святости и связана с Афродитой и Дионисом, любого отставшего могли схватить стражники или атаковать горожане. Основной целью большинства серенад являлись захват Акрополя и свержение демократии; но поскольку за всю историю Города не случилось ни одной серенады, продержавшейся на ногах достаточно долго, чтобы добраться хотя бы до Монетного двора, в политическую жизнь они внесли не так много изменений.
Это потрясло его, полагаю, ибо он не ожидал от ребенка такой осведомленности в судебных процедурах. На самом деле никакой особой осведомленностью в этих материях я и не отличался; эти слова были в ходу у нас в семье, и я брякнул первое, что пришло на ум. Так или иначе, незнакомец оглянулся кругом, будто в поисках вдохновения, и вышло так, что на глаза ему попался старый белый козел, которого я в свое время изберу председателем суда присяжных.
— Для начала, — сказал он, — сим я назначаю главным свидетелем обвинения Козла, сына Козла, из владений Писистрата. Вон того козла, который принадлежит мне.
— Нет, ты не прав, — сказал я. — Он принадлежит моему отцу.
— Молчи, маленький неуч, — сказал незнакомец, — или я засужу тебя за укрывательство краденого. — Тут, очевидно, в нем произошла какая-то внутренняя борьба, по результатам которой он решил немного сдать назад. — Я скажу тебе, что я сделаю, — сказал он. — Не хочу утруждаться судом; суды могут тянуться много дней и сеют вражду между соседями. Я просто заберу свое, а ты расскажешь отцу, как легко он отделался. Что скажешь на это?
— Скажу, что ты поступаешь очень мило и по-афински, — кротко ответил я. — И поскольку это твой козел, ты все знаешь о его привычках.
— Привычках? — сказал незнакомец. — Ну конечно, знаю. Я знаю его с тех пор, как он был вот таким козленочком, и не раз собственными руками спасал его от волков.
И вот он направился к этому старому белому козлу, успокаивающе поводя руками и помахивая полой плаща. Я заранее знал, что именно так он себя и поведет, а также и то, что как раз такого поведения наш старый козел не выносил; в конце концов, он был Козий Король во всем своем праве. Он склонил голову, издал звук, который можно услышать от разочарованной публики и ринулся прямо на незнакомца. Он врезался ему в живот и сбил с ног. Незнакомец неловко полетел наземь, треснулся головой о камень и заругался. Козел одарил его взглядом, полным чистейшего отвращения, потряс бородой, как государственный советник, и потрусил к своему стаду.
— К обвинению в козокрадстве, — сказал незнакомец, элегантно утирая кровь полой плаща, — я добавлю обвинение в ведовстве, ведущем к нарушению мира в обществе. Твой отец, который, как это очевидно, бывал в Персии и почти наверняка является предателем, наложил на моего бедного козла вавилонские чары и превратил его в свирепое чудовище-человекоубийцу. Мой священный долг, как истинного грека — убить этого козла и так отвратить гнев богов. — Он с трудом поднялся на ноги, обернул левую руку плащом, а правой извлек из ножен меч. Когда он все это проделывал, я приметил маленький амулет Гекаты у него на шее, носимый для отвращения злых духов, и понял, что он суеверен. Это было все, что мне следовало о нем знать.
— Ты столько же проницателен, сколь и храбр, незнакомец, — сказал я. — Немногие бы поняли то, что понял ты. Как же ты догадался? Неужели по раздвоенному копыту левой передней ноги?
Незнакомец замешкался, а его рука против воли дернулась к амулету.
— Раздвоенное копыто, — повторил он.
— Это, однако, не мидийские чары, — продолжал я непринужденным тоном. — Думаю, это фессалийские чары, или что-то вроде того. С тех пор, как отец вернулся из Фессалии, дела обстоят поистине ужасно. Никто из соседей не желает с нами разговаривать, и кто-то из них бросил нам в колодец дохлого кота.
— Значит, твой отец бывал в Фессалии? — спросил незнакомец.
— О да, — сказал я самым разнесчастным голосом. — Оттуда-то он и привез ту ужасную тварь. По ночам она издает такие чудовищные звуки! И с тех пор, как она появилась, мы забыли, как выглядит молоко.
— Какую тварь? — спросил незнакомец.
— Вон тут козу, — сказал я, показав на крупную черную козу с перекрученным рогом, которая как раз подняла голову и вытаращилась на незнакомца на свойственный козам манер.
— Эвримен из нашей деревни сказал, что это ведьма, и один раз ее попытались сжечь, да только она не горела, даже когда ее всю облили смолой. Зато он пробежала через все их дома и подожгла их. Они собирались подать на отца в суд, но были слишком напуганы, — я замолчал и посмотрел на незнакомца таким взглядом, как будто он был героем, несущим всем нам избавление. — Ты и правда обвинишь моего отца в ведовстве? — спросил я. — Мы будем так благодарны тебе!
— Разумеется, — сказал незнакомец, пятясь назад и не отрывая глаз от черной козы. — Сегодня же отправлюсь к архонту.
С этими словами он развернулся и удалился с изрядной прытью. Мне удалось сдержать смех, пока он не скрылся из вида, а вернувшись домой, я тут же рассказал все отцу. Конечно, он решил, что я все придумал и наказал меня пятьюдесятью строками Гесиода.
Такова была моя первая встреча с Аристофаном. Вторая произошла семью годами позже, но я узнал его с первого взгляда, а он — меня.
Мы с Калликратом возвращались с тихого званого ужина в кругу его скучных друзей, где неслабо набрались и обсуждали природу Справедливости. На улицах царила полная тьма, и мы с ним всю дорогу сжимали рукоятки мечей. Мы почти добрались до дома, когда повернули за угол и увидели то, чего ночные прохожие боятся больше всего: серенаду.
Не исключено, что вы никогда не бывали в Афинах, а юноши в вашем городе ведут себя исключительно пристойно; на сей случай я расскажу, что собой представляет серенада. Несколько молодых людей встречаются на приеме, который они находят унылым. После этого они экспроприируют остатки вина и самых симпатичных флейтисток, берут факелы и отправляются искать гулянку поинтереснее. В своих поисках Идеальной Пьянки они не жалеют усилий и заглядывают под каждый камень; они врываются на агору, вваливаются в Расписной Портик, блюют у Портика Герм, пересекают площадь и направляются вверх по улице, разрушительные, как спартанская армия, от дома к дому под звуки флейт и пение. Все это, разумеется, сопровождалось неизбежными потерями — некоторые из них валятся с ног и засыпают, а другие, вдруг обнаружив себя под окнами своих подружек, принимаются распевать песню «Заперта», пока их не окатывают помоями. В основном же они держатся тесной группой, как тяжелая пехота на враждебной территории, поскольку хоть сама по себе серенада имеет смутный ореол святости и связана с Афродитой и Дионисом, любого отставшего могли схватить стражники или атаковать горожане. Основной целью большинства серенад являлись захват Акрополя и свержение демократии; но поскольку за всю историю Города не случилось ни одной серенады, продержавшейся на ногах достаточно долго, чтобы добраться хотя бы до Монетного двора, в политическую жизнь они внесли не так много изменений.