«Наконец, — пишет он, — успех увенчал труды и заставил положить не палец, а целую руку удивления в рот тех, которые не могли постигнуть, чтобы золото было там, где мы его искали».
Но мечтал он о совсем другом успехе.
На титульном листе книги Егора Петровича Ковалевского о его путешествии в Африку — эпиграф: греческие буквы, а под ними — арабская вязь. Это извлечение из трудов Геродота с признанием, что никто ничего не знал об истоках Нила, и арабская поговорка: «Истоки Нила в раю».
Вот где ключ к пониманию одной из побудительных причин, заставлявших Ковалевского стремиться в Африку! Загадка истоков Нила волновала исследователей в то время едва ли меньше, чем во времена Геродота.
Древние египтяне, вероятно, знали Нил по крайней мере до Хартума, но в надписях, повествующих об экспедициях фараонов на юг, ничего не говорится относительно истоков великой реки. Эратосфен сообщал уже о двух реках, которые, образуют Нил. Клавдий Птолемей в начале нашей эры относил истоки Белого Нила к высоким Лунным горам в центре Африки. По-видимому, священник Педро Паэш был первым европейцем, увидевшим в начале XVII века в горной Абиссинии исток Голубого Нила. Но и в начале XIX века не было человека, который мог бы указать, откуда течет Белый Нил.
Мухаммед-Али, дороживший славой просвещенного правителя, в 1839 году отправил вверх по Белому Нилу экспедицию Селима Бимбаши. Ей удалось проникнуть по реке до 6°30′. Оттуда мелководье вынудило арабов повернуть обратно. Однако паша приказал тому же Бимбаши снова отправляться в путь. К нему присоединились французские ученые. Но ни эта, ни еще одна экспедиция, снаряженная в 1841 году, не принесли желанного открытия. Удалось лишь установить, что Белый Нил течет не с запада, как тогда думали многие.
Ковалевский уже на пути в Каир прочел во французской газете сообщение, что путешественникам, братьям Антуану и Арно Аббади, удалось, наконец, найти истоки Белого Нила. И где же? В Абиссинии, неподалеку от истоков Голубого Нила!
Сообщались точные координаты: 7°49′48'' северной широты и 36°2′39'' восточной долготы. Начинаясь там, река будто бы описывает огромную дугу, неся воды к южным суданским окраинам.
Достигнув лагеря у гор Кассана, Ковалевский оказался не столь уж далеко от места, где Аббади сделали свое открытие. И путешественник рассудил: «Следуя по Тумату до самых вершин его, я должен был достигнуть почти той же широты и только немного уклониться от означенной долготы, следовательно, так сказать, упереться в Нил или до того приблизиться к нему, что всякий из туземцев легко мог указать реку, многими боготворимую: таким образом подтвердилось бы открытие Аббади».
Галиль-паша всячески отговаривал Ковалевского от подобной экспедиции: через верховья Тумата совершает набеги воинственное абиссинское племя галла, и, стало быть, риск слишком велик. Но постепенно Ковалевскому удалось склонить генерал-губернатора в пользу своей затеи.
Галиль-паша согласился отпустить русского лишь в сопровождении сильного военного эскорта. Это могло походить на завоевательный поход. Но первое, что сделал Ковалевский перед отправлением в путь, — строго запретил египетским солдатам малейшие насилия.
В горах вокруг бивака экспедиционного отряда всю ночь вспыхивали, гасли, мигали сигнальные огни. Африканский «телеграф», понятный жителям гор столь же хорошо, как и рокот барабанов, передавал тревожные известия о вступлении чужеземцев.
Оставив караван под прикрытием конвоя, Ковалевский с отрядом стал пробираться по сильно загроможденному глыбами пересохшему руслу Тумата. Вода оставалась лишь в ямах, где крокодилы, зарывшись в песок, ждали первых дождей. И однажды арабы увидели, как к одной из таких ям спустились с гор охотники местного племени. Захватить испуганных внезапным нападением горцев было нетрудно. По жестоким законам африканских джунглей они стали военной добычей, даровыми рабами.
И как же были недовольны солдаты, когда Ковалевский приказал отпустить пленников! Он был строг: разве сиятельный паша послал экспедицию для ловли людей? Пусть пленники отправляются подобру-поздорову!
Отчаяние одних пленников, гордое презрение к смерти у других, тупое безразличие третьих сменилось надеждой, робкой, недоверчивой. Их отпускают?! Они сделали несколько шагов, втянув головы в плечи и ожидая выстрелов в спину. Нет, не стреляют… Бежать, бежать, скорее бежать, пока белый начальник не передумал!
Продвигаясь осторожно вперед, отряд Ковалевского ни разу не прибег к оружию. Галла на этот раз не делали даже попыток напасть на пришельцев. Караван беспрепятственно достиг тех мест, где буйно заросшие ярко-зеленые горы, сдвинувшись, оставили Тумату лишь заваленную камнями щель.
Русло закончилось невысоким обрывом. Из-под влажной земли выбивались слабые родники. Арабы смотрели во все глаза: еще бы, ни одному их соотечественнику до сих пор не удалось увидеть истоки Тумата! Пожалуй, если они станут рассказывать об этом, им все равно не поверят!
Ковалевский поспешил к расположенной неподалеку возвышенности. Ему хотелось «достигнуть взором туда, куда тщетно стремились дойти столько путешественников, из которых многие заплатили жизнью за свое безусловное служение науке».
Уже незадолго до заката он поднялся на самое возвышенное место. До горизонта простиралась необитаемая равнина, где среди низкорослых деревьев и кустарников паслись огромные стада диких слонов.
«Весело, с гордостью осматривался я вокруг, — записал Ковалевский. — Никто не проникал так далеко внутрь Африки с этой стороны, самой неприступной для путешественников. В этой победе над природой, в этом первенстве ее завоевания есть наслаждение своего рода, наслаждение высокое, которое может постигнуть только путешественник, достигающий своей цели после тяжких трудов, лишений и испытаний его терпения и силы воли».
Местность у верховьев Тумата Ковалевский назвал страной Николаевской, а пересохшую небольшую речку — Невкой, чтобы это название напоминало, «до каких мест доходил европейский путешественник и какой нации принадлежал он».
В поход на возвышенность Ковалевский взял с собой самых бывалых знатоков и следопытов, африканцев и арабов. Он показывал им на равнину, на синеющую далеко к югу гряду. Он спрашивал: не знают ли они, не слышали ли от кого о реке, текущей там?
«Наконец, — пишет он, — успех увенчал труды и заставил положить не палец, а целую руку удивления в рот тех, которые не могли постигнуть, чтобы золото было там, где мы его искали».
Но мечтал он о совсем другом успехе.
На титульном листе книги Егора Петровича Ковалевского о его путешествии в Африку — эпиграф: греческие буквы, а под ними — арабская вязь. Это извлечение из трудов Геродота с признанием, что никто ничего не знал об истоках Нила, и арабская поговорка: «Истоки Нила в раю».
Вот где ключ к пониманию одной из побудительных причин, заставлявших Ковалевского стремиться в Африку! Загадка истоков Нила волновала исследователей в то время едва ли меньше, чем во времена Геродота.
Древние египтяне, вероятно, знали Нил по крайней мере до Хартума, но в надписях, повествующих об экспедициях фараонов на юг, ничего не говорится относительно истоков великой реки. Эратосфен сообщал уже о двух реках, которые, образуют Нил. Клавдий Птолемей в начале нашей эры относил истоки Белого Нила к высоким Лунным горам в центре Африки. По-видимому, священник Педро Паэш был первым европейцем, увидевшим в начале XVII века в горной Абиссинии исток Голубого Нила. Но и в начале XIX века не было человека, который мог бы указать, откуда течет Белый Нил.
Мухаммед-Али, дороживший славой просвещенного правителя, в 1839 году отправил вверх по Белому Нилу экспедицию Селима Бимбаши. Ей удалось проникнуть по реке до 6°30′. Оттуда мелководье вынудило арабов повернуть обратно. Однако паша приказал тому же Бимбаши снова отправляться в путь. К нему присоединились французские ученые. Но ни эта, ни еще одна экспедиция, снаряженная в 1841 году, не принесли желанного открытия. Удалось лишь установить, что Белый Нил течет не с запада, как тогда думали многие.
Ковалевский уже на пути в Каир прочел во французской газете сообщение, что путешественникам, братьям Антуану и Арно Аббади, удалось, наконец, найти истоки Белого Нила. И где же? В Абиссинии, неподалеку от истоков Голубого Нила!
Сообщались точные координаты: 7°49′48'' северной широты и 36°2′39'' восточной долготы. Начинаясь там, река будто бы описывает огромную дугу, неся воды к южным суданским окраинам.
Достигнув лагеря у гор Кассана, Ковалевский оказался не столь уж далеко от места, где Аббади сделали свое открытие. И путешественник рассудил: «Следуя по Тумату до самых вершин его, я должен был достигнуть почти той же широты и только немного уклониться от означенной долготы, следовательно, так сказать, упереться в Нил или до того приблизиться к нему, что всякий из туземцев легко мог указать реку, многими боготворимую: таким образом подтвердилось бы открытие Аббади».
Галиль-паша всячески отговаривал Ковалевского от подобной экспедиции: через верховья Тумата совершает набеги воинственное абиссинское племя галла, и, стало быть, риск слишком велик. Но постепенно Ковалевскому удалось склонить генерал-губернатора в пользу своей затеи.
Галиль-паша согласился отпустить русского лишь в сопровождении сильного военного эскорта. Это могло походить на завоевательный поход. Но первое, что сделал Ковалевский перед отправлением в путь, — строго запретил египетским солдатам малейшие насилия.
В горах вокруг бивака экспедиционного отряда всю ночь вспыхивали, гасли, мигали сигнальные огни. Африканский «телеграф», понятный жителям гор столь же хорошо, как и рокот барабанов, передавал тревожные известия о вступлении чужеземцев.
Оставив караван под прикрытием конвоя, Ковалевский с отрядом стал пробираться по сильно загроможденному глыбами пересохшему руслу Тумата. Вода оставалась лишь в ямах, где крокодилы, зарывшись в песок, ждали первых дождей. И однажды арабы увидели, как к одной из таких ям спустились с гор охотники местного племени. Захватить испуганных внезапным нападением горцев было нетрудно. По жестоким законам африканских джунглей они стали военной добычей, даровыми рабами.
И как же были недовольны солдаты, когда Ковалевский приказал отпустить пленников! Он был строг: разве сиятельный паша послал экспедицию для ловли людей? Пусть пленники отправляются подобру-поздорову!
Отчаяние одних пленников, гордое презрение к смерти у других, тупое безразличие третьих сменилось надеждой, робкой, недоверчивой. Их отпускают?! Они сделали несколько шагов, втянув головы в плечи и ожидая выстрелов в спину. Нет, не стреляют… Бежать, бежать, скорее бежать, пока белый начальник не передумал!
Продвигаясь осторожно вперед, отряд Ковалевского ни разу не прибег к оружию. Галла на этот раз не делали даже попыток напасть на пришельцев. Караван беспрепятственно достиг тех мест, где буйно заросшие ярко-зеленые горы, сдвинувшись, оставили Тумату лишь заваленную камнями щель.
Русло закончилось невысоким обрывом. Из-под влажной земли выбивались слабые родники. Арабы смотрели во все глаза: еще бы, ни одному их соотечественнику до сих пор не удалось увидеть истоки Тумата! Пожалуй, если они станут рассказывать об этом, им все равно не поверят!
Ковалевский поспешил к расположенной неподалеку возвышенности. Ему хотелось «достигнуть взором туда, куда тщетно стремились дойти столько путешественников, из которых многие заплатили жизнью за свое безусловное служение науке».
Уже незадолго до заката он поднялся на самое возвышенное место. До горизонта простиралась необитаемая равнина, где среди низкорослых деревьев и кустарников паслись огромные стада диких слонов.
«Весело, с гордостью осматривался я вокруг, — записал Ковалевский. — Никто не проникал так далеко внутрь Африки с этой стороны, самой неприступной для путешественников. В этой победе над природой, в этом первенстве ее завоевания есть наслаждение своего рода, наслаждение высокое, которое может постигнуть только путешественник, достигающий своей цели после тяжких трудов, лишений и испытаний его терпения и силы воли».
Местность у верховьев Тумата Ковалевский назвал страной Николаевской, а пересохшую небольшую речку — Невкой, чтобы это название напоминало, «до каких мест доходил европейский путешественник и какой нации принадлежал он».
В поход на возвышенность Ковалевский взял с собой самых бывалых знатоков и следопытов, африканцев и арабов. Он показывал им на равнину, на синеющую далеко к югу гряду. Он спрашивал: не знают ли они, не слышали ли от кого о реке, текущей там?