Мой Сан-Франциско — да разве только мой! — это Джек Лондон, его страницы. Я забыл названия некоторых рассказов, стерлись детали, но общий романтический силуэт города был, несомненно, лондоновским «Фриско».
За проливом Золотые Ворота, в Окленде, когда-то самостоятельном городе, теперь ставшем частью разросшегося Сан-Франциско, есть хижина Джека Лондона. Она стоит на небольшой площади возле кабачка «Первый и последний шанс». Ее привезли сюда из Аляски, где писатель оказался вместе с золотоискателями во время «золотой лихорадки».
Темные бревна, небольшие оконца, нары из сосновых жердей, под ними — вытертая медвежья шкура. Тут же канадские охотничьи лыжи, ржавый капкан, хомутки для собачьих упряжек, рукавицы, связанные длинной веревочкой, набрасываемой на шею, чтобы не потерять, когда снимаешь. Что еще? Железная печка, похожая на «буржуйки» времен нашей гражданской войны, большой кофейник…
Хижина подлинная. Джек Лондон провел в ней на Юконе зиму 1898 года. Ее разыскали несколько лет назад. И кабачок связан с именем писателя. Местный уроженец, юный Джек заглядывал сюда, чтобы послушать рассказы бывалых моряков. Здесь им представлялся первый шанс промочить глотку после возвращения из плавания и последний — перед новым уходом в море…
Все стены, даже весь низкий потолок кабачка словно чешуей покрывают прикрепленные визитные карточки посетителей. Джордж, хозяин кабачка, сам решал, достаточно ли важная персона пожаловала «на огонек», чтобы ее карточка дополнила коллекцию. Лично он предпочитает моряков, поскольку Джек Лондон прежде всего был способным моряком, а потом уж писателем… В семнадцать лет уйти матросом к берегам Японии — это, господа, не каждый сможет!
При библиотеке Окленда — небольшой исследовательский центр, носящий имя писателя и собирающий реликвии, связанные с памятью о нем. Я видел здесь единственную киноленту, на которой он запечатлен. Лента снята в 1916 году.
Это обычная хроника, то, что мы назвали бы сегодня «Новости дня». Маршируют солдаты, на судно грузят снаряды. Футбольный матч, потом понеслись куда-то оголтелые мотогонщики.
И неожиданно — Джек Лондон, всего несколько кадров. Не за письменным столом: на ферме возится с поросятами, выводит лошадь. Подсаживает жену в седло. Крупный план: в рубашке с коротким галстуком, широкая улыбка на усталом лице.
Через три дня после киносъемки его не стало…
Причины смерти Джека Лондона до сих пор не вполне выяснены. После демонстрации фильма кто-то спросил о судьбе детей писателя. Работник центра протянул руку в сторону пожилой женщины с короткими седыми волосами, перебиравшей картотеку:
— Позвольте представить вам миссис Флеминг, младшую дочь Джека Лондона. Миссис Флеминг мы обязаны многим, она очень помогла и продолжает помогать нам.
*
Теперь последуем за русским странником по еще одной тропе. Она ведет из Сан-Франциско в знаменитую Мамонтовую рощу.
Владимиров шел туда по горным дорогам Сьерра-Невады. «Золотая лихорадка» пронеслась здесь, обезобразив местность множеством шурфов, разбросав по долинам уродливые поселки. Возле заброшенных рудников копошились лишь одинокие фигуры самых упрямых золотоискателей.
Тропинка вилась по сосновому лесу, и вдруг путешественник увидел исполинское дерево. Все в нем — высота, толщина ствола, размах ветвей — настолько не вязалось с привычными представлениями о деревьях, что казалось, будто по волшебству человек сразу уменьшился в десятки раз, став карликом.
Неподалеку поднимались еще несколько исполинских секвой. Их молодая роща тянулась к солнцу в то далекое время, когда зародилась, расцвела и погибла знаменитая культура индейцев майя. Когда корабли Колумба плыли к неведомым берегам Америки, секвойи успели вытянуть свои красноватые стволы выше двадцатипятиэтажного дома. И вот теперь…
Теперь часть из них лежала на земле. Не только страшные ураганы, проносящиеся порой над Американским континентом, совладали с гигантами. Это оказалось посильным и для слабых человеческих рук.
Владимиров видел чудовищный пень «Большого первобытного дерева» — каждая секвойя имела свое название. Ему рассказали, что целая команда три недели сверлила ствол буравами, подпиливала и подрубала дерево, прежде чем оно наконец рухнуло.
Зачем же срубили великана?
Кору содрали и отправили в Нью-Йорк для отделки стен модного танцевального зала. Впрочем, коры «Большого первобытного дерева» не хватило, пришлось взяться и за «Мать леса». Ее ободрали на корню. Хозяин, откупивший право рубить секвойи, положил в карман не менее пяти — десяти тысяч долларов.
Владимиров провел в роще три дня, но ощущение чего-то нереального, сказочного не проходило.
«Когда смотришь на этих гигантов, право, готов спросить себя: не иллюзия ли это, не лихорадочный ли бред?» — записывал он, лежа в тени секвойи. Но… «Где-то застучал топор, потом пронесся страшный треск, за которым моментально последовал чудовищный удар; сотрясение было так сильно, что я невольно приподнялся: это одна из вековых сосен покончила свое существование».
Мой Сан-Франциско — да разве только мой! — это Джек Лондон, его страницы. Я забыл названия некоторых рассказов, стерлись детали, но общий романтический силуэт города был, несомненно, лондоновским «Фриско».
За проливом Золотые Ворота, в Окленде, когда-то самостоятельном городе, теперь ставшем частью разросшегося Сан-Франциско, есть хижина Джека Лондона. Она стоит на небольшой площади возле кабачка «Первый и последний шанс». Ее привезли сюда из Аляски, где писатель оказался вместе с золотоискателями во время «золотой лихорадки».
Темные бревна, небольшие оконца, нары из сосновых жердей, под ними — вытертая медвежья шкура. Тут же канадские охотничьи лыжи, ржавый капкан, хомутки для собачьих упряжек, рукавицы, связанные длинной веревочкой, набрасываемой на шею, чтобы не потерять, когда снимаешь. Что еще? Железная печка, похожая на «буржуйки» времен нашей гражданской войны, большой кофейник…
Хижина подлинная. Джек Лондон провел в ней на Юконе зиму 1898 года. Ее разыскали несколько лет назад. И кабачок связан с именем писателя. Местный уроженец, юный Джек заглядывал сюда, чтобы послушать рассказы бывалых моряков. Здесь им представлялся первый шанс промочить глотку после возвращения из плавания и последний — перед новым уходом в море…
Все стены, даже весь низкий потолок кабачка словно чешуей покрывают прикрепленные визитные карточки посетителей. Джордж, хозяин кабачка, сам решал, достаточно ли важная персона пожаловала «на огонек», чтобы ее карточка дополнила коллекцию. Лично он предпочитает моряков, поскольку Джек Лондон прежде всего был способным моряком, а потом уж писателем… В семнадцать лет уйти матросом к берегам Японии — это, господа, не каждый сможет!
При библиотеке Окленда — небольшой исследовательский центр, носящий имя писателя и собирающий реликвии, связанные с памятью о нем. Я видел здесь единственную киноленту, на которой он запечатлен. Лента снята в 1916 году.
Это обычная хроника, то, что мы назвали бы сегодня «Новости дня». Маршируют солдаты, на судно грузят снаряды. Футбольный матч, потом понеслись куда-то оголтелые мотогонщики.
И неожиданно — Джек Лондон, всего несколько кадров. Не за письменным столом: на ферме возится с поросятами, выводит лошадь. Подсаживает жену в седло. Крупный план: в рубашке с коротким галстуком, широкая улыбка на усталом лице.
Через три дня после киносъемки его не стало…
Причины смерти Джека Лондона до сих пор не вполне выяснены. После демонстрации фильма кто-то спросил о судьбе детей писателя. Работник центра протянул руку в сторону пожилой женщины с короткими седыми волосами, перебиравшей картотеку:
— Позвольте представить вам миссис Флеминг, младшую дочь Джека Лондона. Миссис Флеминг мы обязаны многим, она очень помогла и продолжает помогать нам.
*
Теперь последуем за русским странником по еще одной тропе. Она ведет из Сан-Франциско в знаменитую Мамонтовую рощу.
Владимиров шел туда по горным дорогам Сьерра-Невады. «Золотая лихорадка» пронеслась здесь, обезобразив местность множеством шурфов, разбросав по долинам уродливые поселки. Возле заброшенных рудников копошились лишь одинокие фигуры самых упрямых золотоискателей.
Тропинка вилась по сосновому лесу, и вдруг путешественник увидел исполинское дерево. Все в нем — высота, толщина ствола, размах ветвей — настолько не вязалось с привычными представлениями о деревьях, что казалось, будто по волшебству человек сразу уменьшился в десятки раз, став карликом.
Неподалеку поднимались еще несколько исполинских секвой. Их молодая роща тянулась к солнцу в то далекое время, когда зародилась, расцвела и погибла знаменитая культура индейцев майя. Когда корабли Колумба плыли к неведомым берегам Америки, секвойи успели вытянуть свои красноватые стволы выше двадцатипятиэтажного дома. И вот теперь…
Теперь часть из них лежала на земле. Не только страшные ураганы, проносящиеся порой над Американским континентом, совладали с гигантами. Это оказалось посильным и для слабых человеческих рук.
Владимиров видел чудовищный пень «Большого первобытного дерева» — каждая секвойя имела свое название. Ему рассказали, что целая команда три недели сверлила ствол буравами, подпиливала и подрубала дерево, прежде чем оно наконец рухнуло.
Зачем же срубили великана?
Кору содрали и отправили в Нью-Йорк для отделки стен модного танцевального зала. Впрочем, коры «Большого первобытного дерева» не хватило, пришлось взяться и за «Мать леса». Ее ободрали на корню. Хозяин, откупивший право рубить секвойи, положил в карман не менее пяти — десяти тысяч долларов.
Владимиров провел в роще три дня, но ощущение чего-то нереального, сказочного не проходило.
«Когда смотришь на этих гигантов, право, готов спросить себя: не иллюзия ли это, не лихорадочный ли бред?» — записывал он, лежа в тени секвойи. Но… «Где-то застучал топор, потом пронесся страшный треск, за которым моментально последовал чудовищный удар; сотрясение было так сильно, что я невольно приподнялся: это одна из вековых сосен покончила свое существование».