Мягкость, душевность странно уживались в нем едва не с самодурством. Ну, вот, в двадцать девятом решили мы определить астрономический пункт возле Южного болота на горе Фаррингтона. И что вы думаете? Заставил всех поднимать к вершине огромный камень, чтобы пункт был приметен. Как этот камень нас не придавил…
У Леонида Алексеевича была довольно распространенная человеческая слабость: он медленно, с трудом отказывался от собственных заблуждений. Факты против? Тем хуже для фактов! Порой переубедить его было просто невозможно.
Вот одна из причин, почему у него появилось много недоброжелателей. Иные открыто обвиняли Кулика в деспотическом навязывании своего мнения. А ведь метеоритика делала тогда первые шаги, мы все — и он в том числе — знали очень мало, истина могла рождаться только в свободной дискуссии, когда каждый отстаивал бы свое мнение.
Возьмите эту пресловутую Сусловскую воронку… Мне да и другим стало ясно: Кулик ошибся. А он свое: нет, надо рыть, отводить воду. Я думаю теперь, что за этим могла скрываться и растерянность. Ведь он так верил в эти воронки, они должны были подкрепить его, оспариваемое многими, твердое убеждение, что метеорит можно найти, — и вдруг…
Мы с ним тогда серьезно разошлись. Я не писал об этом в своей книге, но он отстранил меня от работы. Послал в Ленинград, куда я поехал, телеграмму: «Кринов мною уволен, никаких полномочий ему не дано». А потом, когда составлял отчет, увидел копию этой телеграммы, смутился. Скомкав, бросил ее в корзину, взглянул на меня, произнес извиняющимся тоном: «Написал вот на посрамление себя».
Наши споры продолжались и в Ленинграде, потом в Москве. Иногда яростные. Но представьте, это стало скорее сближать, чем разделять нас.
Мне кажется, что в глубине души он, как человек сильный, испытывал уважение к людям, возражающим ему. Может, к тому времени понял, что, упорствуя в заблуждениях, многое теряет как ученый.
И еще одно: он уже перестал быть несколько озлобленным одиночкой, воюющим за «свой» метеорит. Метеорит был признан, дело, которое Леонид Алексеевич первым сдвинул с мертвой точки, развивалось.
Чем дальше, тем теснее мы сближались. Временами он был не просто добр, но даже нежен ко мне. Когда я перебрался в Москву, Леонид Алексеевич, потеснившись, поселил меня в своей квартире. Факт, к науке отношения не имеющий, но к личности ученого…
За окном шелестели сосны. Влажный ветер тянул от Енисея. Возможно, моему собеседнику вспоминалась бродившая по бурелому тунгусской тайги высокая фигура, поблескивающие очки, скрывавшие глаза то неистового фанатика, то мечтателя, то отзывчивого добряка.
Эта цифра может показаться неправдоподобной.
Но ее назвал мне научный сотрудник Комитета по метеоритам. Комитет регистрирует все гипотезы, связанные с происхождением и падением Тунгусского метеорита. Среди них есть и вовсе не выдерживающие критики, почти анекдотические. Однако они существуют и занесены в картотеку.
На моей памяти в разное время появлялись статьи и заметки, озаглавленные примерно так: «Тайна наконец раскрыта», «Экспедиция допросила тайгу», «Ученые дают ответ», «Разгадка «тунгусского дива».
В первые послевоенные годы вновь возбудить общественный интерес к Тунгусскому метеориту удалось писателю Александру Казанцеву.
Он опубликовал рассказ «Взрыв». Писатель выдвинул смелую гипотезу: в Сибири приземлился межпланетный корабль, использовавший атомную энергию. Когда инопланетяне разошлись для обследования местности, на корабле случилась какая-то авария. Подброшенный на высоту трехсот пятидесяти метров, он взорвался. Произошел мгновенный распад радиоактивного топлива, вызвавший катастрофу в тайге.
Рассказ был опубликован в 1946 году, вскоре после появления атомной бомбы. Гипотеза поражала своей новизной, необычностью, созвучием духу времени.
Однако самая смелая гипотеза поражает, удивляет, но далеко не всегда убеждает. Нашлись ее сторонники, в том числе и среди ученых. Но большинство доказывало ее несостоятельность. Среди последних был и Евгений Леонидович Кринов.
Устраивались публичные диспуты. Появилась едкая карикатура: противники гипотезы об атомном взрыве, о межпланетном корабле были изображены, как «птицы без крыльев», этакие неповоротливые пингвины, топчущиеся на месте.
Но романтическая гипотеза с годами расшатывалась все больше под напором новых идей и фактов.
Впрочем, уязвимые места обнаружились и у многих других гипотез, в том числе у самой простейшей, которой в основном придерживался Кулик. Если предположить, что на Землю упал обычный метеорит, но огромных размеров, то многочисленным экспедициям, чуть не каждый год работающим в тунгусской тайге, давно уже удалось бы обнаружить хотя бы воронки от его осколков.
Быть может, в земную атмосферу вторглось ядро небольшой кометы?
Однако противники кометной гипотезы приводят расчеты, согласно которым энергия взрыва и некоторые сопутствующие явления были бы иными, чем во время тунгусской катастрофы.
Мягкость, душевность странно уживались в нем едва не с самодурством. Ну, вот, в двадцать девятом решили мы определить астрономический пункт возле Южного болота на горе Фаррингтона. И что вы думаете? Заставил всех поднимать к вершине огромный камень, чтобы пункт был приметен. Как этот камень нас не придавил…
У Леонида Алексеевича была довольно распространенная человеческая слабость: он медленно, с трудом отказывался от собственных заблуждений. Факты против? Тем хуже для фактов! Порой переубедить его было просто невозможно.
Вот одна из причин, почему у него появилось много недоброжелателей. Иные открыто обвиняли Кулика в деспотическом навязывании своего мнения. А ведь метеоритика делала тогда первые шаги, мы все — и он в том числе — знали очень мало, истина могла рождаться только в свободной дискуссии, когда каждый отстаивал бы свое мнение.
Возьмите эту пресловутую Сусловскую воронку… Мне да и другим стало ясно: Кулик ошибся. А он свое: нет, надо рыть, отводить воду. Я думаю теперь, что за этим могла скрываться и растерянность. Ведь он так верил в эти воронки, они должны были подкрепить его, оспариваемое многими, твердое убеждение, что метеорит можно найти, — и вдруг…
Мы с ним тогда серьезно разошлись. Я не писал об этом в своей книге, но он отстранил меня от работы. Послал в Ленинград, куда я поехал, телеграмму: «Кринов мною уволен, никаких полномочий ему не дано». А потом, когда составлял отчет, увидел копию этой телеграммы, смутился. Скомкав, бросил ее в корзину, взглянул на меня, произнес извиняющимся тоном: «Написал вот на посрамление себя».
Наши споры продолжались и в Ленинграде, потом в Москве. Иногда яростные. Но представьте, это стало скорее сближать, чем разделять нас.
Мне кажется, что в глубине души он, как человек сильный, испытывал уважение к людям, возражающим ему. Может, к тому времени понял, что, упорствуя в заблуждениях, многое теряет как ученый.
И еще одно: он уже перестал быть несколько озлобленным одиночкой, воюющим за «свой» метеорит. Метеорит был признан, дело, которое Леонид Алексеевич первым сдвинул с мертвой точки, развивалось.
Чем дальше, тем теснее мы сближались. Временами он был не просто добр, но даже нежен ко мне. Когда я перебрался в Москву, Леонид Алексеевич, потеснившись, поселил меня в своей квартире. Факт, к науке отношения не имеющий, но к личности ученого…
За окном шелестели сосны. Влажный ветер тянул от Енисея. Возможно, моему собеседнику вспоминалась бродившая по бурелому тунгусской тайги высокая фигура, поблескивающие очки, скрывавшие глаза то неистового фанатика, то мечтателя, то отзывчивого добряка.
Эта цифра может показаться неправдоподобной.
Но ее назвал мне научный сотрудник Комитета по метеоритам. Комитет регистрирует все гипотезы, связанные с происхождением и падением Тунгусского метеорита. Среди них есть и вовсе не выдерживающие критики, почти анекдотические. Однако они существуют и занесены в картотеку.
На моей памяти в разное время появлялись статьи и заметки, озаглавленные примерно так: «Тайна наконец раскрыта», «Экспедиция допросила тайгу», «Ученые дают ответ», «Разгадка «тунгусского дива».
В первые послевоенные годы вновь возбудить общественный интерес к Тунгусскому метеориту удалось писателю Александру Казанцеву.
Он опубликовал рассказ «Взрыв». Писатель выдвинул смелую гипотезу: в Сибири приземлился межпланетный корабль, использовавший атомную энергию. Когда инопланетяне разошлись для обследования местности, на корабле случилась какая-то авария. Подброшенный на высоту трехсот пятидесяти метров, он взорвался. Произошел мгновенный распад радиоактивного топлива, вызвавший катастрофу в тайге.
Рассказ был опубликован в 1946 году, вскоре после появления атомной бомбы. Гипотеза поражала своей новизной, необычностью, созвучием духу времени.
Однако самая смелая гипотеза поражает, удивляет, но далеко не всегда убеждает. Нашлись ее сторонники, в том числе и среди ученых. Но большинство доказывало ее несостоятельность. Среди последних был и Евгений Леонидович Кринов.
Устраивались публичные диспуты. Появилась едкая карикатура: противники гипотезы об атомном взрыве, о межпланетном корабле были изображены, как «птицы без крыльев», этакие неповоротливые пингвины, топчущиеся на месте.
Но романтическая гипотеза с годами расшатывалась все больше под напором новых идей и фактов.
Впрочем, уязвимые места обнаружились и у многих других гипотез, в том числе у самой простейшей, которой в основном придерживался Кулик. Если предположить, что на Землю упал обычный метеорит, но огромных размеров, то многочисленным экспедициям, чуть не каждый год работающим в тунгусской тайге, давно уже удалось бы обнаружить хотя бы воронки от его осколков.
Быть может, в земную атмосферу вторглось ядро небольшой кометы?
Однако противники кометной гипотезы приводят расчеты, согласно которым энергия взрыва и некоторые сопутствующие явления были бы иными, чем во время тунгусской катастрофы.