Дорогие! А вот чего ещё в Америке нет и без чего многие из нашего брата страдают — это флирта, романтических историй, любовных интриг. Всё делается очень по-деловому, потому что все очень заняты. Если он приглашает её на ланч, это означает «ты мне нравишься, и я бы не прочь». Если она принимает приглашение на обед, это значит, что после обеда она согласна отправиться в постель. Но все при этом понимают, что ни её, ни его это ни к чему не обязывает. Потому что самое страшное — это «комитмент», то есть связать себя какими-то обещаниями. Чтобы не было «комитмент», люди годами живут вместе, не регистрируя брак (по статистике — два Миллиона). А так как флирт тем и увлекателен, что в нём отношения многозначны, намёки да предчувствия, он изгнан из американской жизни, видимо, навеки. Обнимаем, ИМЛН.
11.11.85
Дорогие! Побывали на очередной славистской конференции. Снова убедились, что с американцами разговаривать — как зефир есть: вкусно, а наесться невозможно. Дело в том, что средний американец ни за что не подпустит в беседу перца, соли и яду, потому что это чревато конфронтацией и вообще не «найс». Он не станет делиться тем интересным, что прочёл недавно по своей профессии, отчасти потому, что это не принято, отчасти потому, что это важная информация, которую он добыл, затратив время и труд, — чего же вдруг с кем-то делиться? Он будет очень осторожничать в разговорах о других людях, потому что у них не считается зазорным передавать дальше услышанное в частном разговоре. Следовательно, отпадает и удовольствие злословия. Для разговора о политике у него всегда найдётся набор клише, защищать которые он не станет (информации не хватит), но от которых не откажется, будь ты хоть Демосфен. Так и получается, что русские беседуют с русскими, а общение с американцами — в виде статей да речей. Обнимаем, ИМЛН.
30.1.86
Дорогие! У вас две дочки и у нас две дочки, так что вы понимаете, как нелегко их учить уму-разуму. Наша Лена получила своё образование в долг (от государства), сейчас понемногу выплачивает из зарплаты, но дальше учиться — уже надо платить из своего кармана. Или быть отличницей. Чего наша Лена — нет, а Наташа — да. В субботу она сама пошла попробовать университетский тест (это семиклассница!). А вчера разослала письма в пять университетов, прося прислать их программы и условия приёма. И по телевизору как раз показали парня шестнадцати лет, который получил диплом адвоката (а голосовать ещё не может). Обгонят они нас, ох, скоро обгонят! Обнимаем, ИМЛН.
12.2.86
Дорогие! Недавно нам рассказали про семью знакомых, имеющих доход в шесть раз выше нашего, работающих на стабильных зарплатах без большого напряжения и всё время жалующихся на усталость и финансовую неустроенность. Усталость у них оттого, что после восьми часов работы они ещё четыре часа делают с дочкой все уроки. А неустроенность оттого, что неясно, как спрятать доходы от налогов, куда вложить лишние деньги. Мы зло посмеялись, но тут же я представил, как бы вы реагировали, если бы мы стали рассказывать о наших проблемах. Часто вспоминаю вас в этой связи, когда надо накинуть узду на порыв беситься с жиру. Пока мы дошли до следующей ступени врастания в местную жизнь — покупаем дом. То есть суём голову в тяжёлое долговое ярмо на долгие, долгие годы. Марина трясётся, а я делаю вид, что мне море по колено и чёрт не брат, но в глубине души тоже шевелятся всякие страхи. Обнимаем, ИМЛН.
23.6.86
Дорогие! Рады, что угодили вам мелкими подарками. Новый номер телефона тоже получили. Сами мы погрузились в пучину мелких ремонтов, которые не хотелось делать, пока дом не куплен (а то, глядишь, вырос бы в цене). Когда я ремонтировал крышу, соседка вышла из своего дома, посмотрела на мою всклокоченную шолом-алейхемскую бороду и спросила, не принести ли мне скрипку её дочери — очень подошла бы. А ещё мы устроили первый большой пикник в нашем дворике. Созвали в основном бумагомарак с семьями. Поместилось человек пятьдесят. Пели и выпивали. Все были очень Довольны. А один из гостей сказал потом: «Давно уже не был в компании, где слышишь только Бабель, Цветаева, Чехов и ни разу — процент, закладная, налоги». Обнимаем, ИМЛН.
В 1987 году Грибановых наконец выпустили. Когда Мы встретились, Саша с усмешкой рассказал: «Прихожу однажды на почту получить заказное письмо. Почтальонша смотрит в мой паспорт, вдруг расплывается в улыбке и говорит: “Ой, Грибанов? Это вам такие интересные открытки приходят из Америки? Мы все их здесь читаем”».
Покупка дома упомянута в открытках мельком, а на самом деле она заслуживала бы отдельной главы или хотя бы гимна старинным друзьям Подгурским. Без них это финансовое чудо было бы невозможно. Они просто заявили банкирам, что аванс в двадцать тысяч ими от Ефимовых получен, поэтому остальные восемьдесят тысяч банк смело может одолжить этим замечательно надёжным людям. И действительно, дома под Нью-Йорком росли в цене так быстро, что уже через два года мы смогли произвести перефинансирование и отдать Подгурским эти двадцать мифических тысяч полновесными долларами.
NB: Человеку, который берёт в долг и потом забывает отдать, мы в конце концов не одолжим ни доллара, ни даже рубля. Но американскому казначейству, чей долг растёт каждый год, мы исправно платим налоги.
До переезда в Нью-Йорк моим писаниям не часто удавалось прорваться в американские журналы и издательства. 1977 год — Проффер включил мой рассказ «Телевизор задаром» в антологию современной русской прозы. 1979-й — географический журнал Geo опубликовал нашу с Мариной статью «Из Ленинграда в Петербург и обратно». 1982-й — в Бостоне начал выходить журнал короткого рассказа (Stories) и в первый номер включил отрывок из романа «Как одна плоть». Ещё несколько статей напечатал в своём журнале Russia Игорь Бирман в Вашингтоне. Не густо, не густо...
Но теперь всё должно было измениться. Вот я иду по весеннему Манхэттену, под цветущими магнолиями. Меня ждут в доме №200 по Вест-57-авеню, в издательстве «Философская литература». Редактор прочитал перевод «Метаполитики», сделанный канадской слависткой, Изабел Хеман, и выразил горячее одобрение. Издательство готово заключить со мной договор. «Надежды маленький оркестрик» играет в груди штраусовский вальс.
Да, напечататься в «Философской библиотеке» — большая честь и удача. Издательство существует уже почти пятьдесят лет, и в списке его авторов двадцать два нобелевских лауреата! Твоё имя попадёт в один ряд с именами Рабиндраната Тагора, Ромена Роллана, Бернарда Шоу, Анри Бергсона, Андре Жида, Бертрана Рассела, Франсуа Мориака, Бориса Пастернака, Жан-Поля Сартра, Альберта Швейцера. Основал издательство в 1930-е годы личный друг Эйнштейна, еврейский эмигрант из Румынии, Дагомар Руне. Он недавно умер, и роль директора взяла на себя вдова, миссис Роз Морзе-Рунс.
Мы сидим в её кабинете, обсуждаем детали издания. Седая прядь в волосах только подчёркивает то, что она всё ещё ослепительно красива.
— Значит, вы можете предоставить текст уже в набранном виде? Но это просто замечательно. Сэкономив на наборных работах, мы сможем увеличить тираж до двух тысяч. Если продадим, допечатаем ещё. Есть у вас какие-нибудь идеи для обложки?.. Картина Брейгеля «Избиение младенцев»? Да, я помню её. Наверное, нам придётся запросить разрешение музея в Вене на её воспроизведение — как вы считаете?
Книга изобиловала цитатами из иностранных источников, и я не хотел давать их в обратном переводе с русского. Переводчицу я не мог загрузить поиском оригиналов. Мне приходилось просиживать десятки часов в библиотеках — сначала в Мичигане, потом в Публичной библиотеке Нью-Йорка, — отыскивая нужные отрывки. В английских книгах это было довольно легко. Но У меня были цитаты из русских переводов замечательных историков, которые по-английски не выходили: испанца Альтамира-и-Кревеа, французов Фюстель де Куланжа, Анри Валлона, Шарля Диля. Не зная испанского и французского, я зарывался в эти тома с помощью словарей и не успокаивался, пока не находил нужную страницу, чтобы дать правильную отсылку в примечаниях.
Книга вышла в конце 1985 года под названием «Наш выбор и история». В коротком предисловии я выражал благодарность переводчице, американским друзьям, прочитавшим рукопись полностью или в отрывках и помогавшим с редактурой, библиотекам в России и Америке, открывавшим мне доступ к книжным сокровищам. На странице с посвящением стояло имя Джорджа Бирна — американского переводчика, друга Кирилла Косцинского, вывезшего в своё время плёнки с текстом «Метаполитики» из Ленинграда на Запад.
Мой способ мышления был так далёк от господствующих в американской историографии течений, что никакого резонанса книга не имела. Только много лет спустя, когда я, работая над романом о падении Древнего Рима, связался с главным специалистом по истории пелагианства, британским историком Бринли Рисом и послал ему это издание, довелось мне услышать восторженный отклик англоязычного читателя. «Книга замечательная! писал он. — Дочитав, я подумал, что её должен прочесть каждый. Ясность выражения, важность темы и целеустремлённость аргументации проходят через весь текст, а главное — исходят из сердца. Чтение доставило мне большое удовольствие. Благодарю вас!»
Наш договор с «Философской библиотекой» обещал мне выплату гонорара лишь с 2001-го проданного экземпляра. Я не очень надеялся, что продажа достигнет этой заветной цифры, но ничуть не горевал. Упоминание о книге, выпущенной таким престижным издательством, теперь стояло в списке моих публикаций и могло послужить когда-нибудь ступенькой к достижению заветной цели: получению преподавательской работы в университете.
Вскоре осуществилось и другое «завоевание», оказавшееся возможным только после переезда в Нью-Йорк: у меня появился литературный агент. Артур Оррмонт раньше работал в издательстве «Фаррар, Штраус и Жиру», но в середине жизни решил, что его знание издательского мира даст ему возможность оперировать на книжном рынке самостоятельно. Он заинтересовался переводом романа «Архивы Страшного суда» и выразил готовность искать издателя для него. После многочисленных отказов от гигантов книжной индустрии ему удалось выйти на небольшое издательство «Меркьюри Хауз», недавно возникшее в Сан-Франциско и искавшее новых авторов. Это издательство заключило со мной договор и даже уплатило небольшой аванс — первые деньги, полученные мною за книгу, переведённую на английский. Часть из них я послал переводчику, Роберту Бови, какой-то процент получил агент, но всё равно — это был настоящий гонорар и я очень гордился им. (Книга вышла два года спустя.)
Дорогие! А вот чего ещё в Америке нет и без чего многие из нашего брата страдают — это флирта, романтических историй, любовных интриг. Всё делается очень по-деловому, потому что все очень заняты. Если он приглашает её на ланч, это означает «ты мне нравишься, и я бы не прочь». Если она принимает приглашение на обед, это значит, что после обеда она согласна отправиться в постель. Но все при этом понимают, что ни её, ни его это ни к чему не обязывает. Потому что самое страшное — это «комитмент», то есть связать себя какими-то обещаниями. Чтобы не было «комитмент», люди годами живут вместе, не регистрируя брак (по статистике — два Миллиона). А так как флирт тем и увлекателен, что в нём отношения многозначны, намёки да предчувствия, он изгнан из американской жизни, видимо, навеки. Обнимаем, ИМЛН.
11.11.85
Дорогие! Побывали на очередной славистской конференции. Снова убедились, что с американцами разговаривать — как зефир есть: вкусно, а наесться невозможно. Дело в том, что средний американец ни за что не подпустит в беседу перца, соли и яду, потому что это чревато конфронтацией и вообще не «найс». Он не станет делиться тем интересным, что прочёл недавно по своей профессии, отчасти потому, что это не принято, отчасти потому, что это важная информация, которую он добыл, затратив время и труд, — чего же вдруг с кем-то делиться? Он будет очень осторожничать в разговорах о других людях, потому что у них не считается зазорным передавать дальше услышанное в частном разговоре. Следовательно, отпадает и удовольствие злословия. Для разговора о политике у него всегда найдётся набор клише, защищать которые он не станет (информации не хватит), но от которых не откажется, будь ты хоть Демосфен. Так и получается, что русские беседуют с русскими, а общение с американцами — в виде статей да речей. Обнимаем, ИМЛН.
30.1.86
Дорогие! У вас две дочки и у нас две дочки, так что вы понимаете, как нелегко их учить уму-разуму. Наша Лена получила своё образование в долг (от государства), сейчас понемногу выплачивает из зарплаты, но дальше учиться — уже надо платить из своего кармана. Или быть отличницей. Чего наша Лена — нет, а Наташа — да. В субботу она сама пошла попробовать университетский тест (это семиклассница!). А вчера разослала письма в пять университетов, прося прислать их программы и условия приёма. И по телевизору как раз показали парня шестнадцати лет, который получил диплом адвоката (а голосовать ещё не может). Обгонят они нас, ох, скоро обгонят! Обнимаем, ИМЛН.
12.2.86
Дорогие! Недавно нам рассказали про семью знакомых, имеющих доход в шесть раз выше нашего, работающих на стабильных зарплатах без большого напряжения и всё время жалующихся на усталость и финансовую неустроенность. Усталость у них оттого, что после восьми часов работы они ещё четыре часа делают с дочкой все уроки. А неустроенность оттого, что неясно, как спрятать доходы от налогов, куда вложить лишние деньги. Мы зло посмеялись, но тут же я представил, как бы вы реагировали, если бы мы стали рассказывать о наших проблемах. Часто вспоминаю вас в этой связи, когда надо накинуть узду на порыв беситься с жиру. Пока мы дошли до следующей ступени врастания в местную жизнь — покупаем дом. То есть суём голову в тяжёлое долговое ярмо на долгие, долгие годы. Марина трясётся, а я делаю вид, что мне море по колено и чёрт не брат, но в глубине души тоже шевелятся всякие страхи. Обнимаем, ИМЛН.
23.6.86
Дорогие! Рады, что угодили вам мелкими подарками. Новый номер телефона тоже получили. Сами мы погрузились в пучину мелких ремонтов, которые не хотелось делать, пока дом не куплен (а то, глядишь, вырос бы в цене). Когда я ремонтировал крышу, соседка вышла из своего дома, посмотрела на мою всклокоченную шолом-алейхемскую бороду и спросила, не принести ли мне скрипку её дочери — очень подошла бы. А ещё мы устроили первый большой пикник в нашем дворике. Созвали в основном бумагомарак с семьями. Поместилось человек пятьдесят. Пели и выпивали. Все были очень Довольны. А один из гостей сказал потом: «Давно уже не был в компании, где слышишь только Бабель, Цветаева, Чехов и ни разу — процент, закладная, налоги». Обнимаем, ИМЛН.
В 1987 году Грибановых наконец выпустили. Когда Мы встретились, Саша с усмешкой рассказал: «Прихожу однажды на почту получить заказное письмо. Почтальонша смотрит в мой паспорт, вдруг расплывается в улыбке и говорит: “Ой, Грибанов? Это вам такие интересные открытки приходят из Америки? Мы все их здесь читаем”».
Покупка дома упомянута в открытках мельком, а на самом деле она заслуживала бы отдельной главы или хотя бы гимна старинным друзьям Подгурским. Без них это финансовое чудо было бы невозможно. Они просто заявили банкирам, что аванс в двадцать тысяч ими от Ефимовых получен, поэтому остальные восемьдесят тысяч банк смело может одолжить этим замечательно надёжным людям. И действительно, дома под Нью-Йорком росли в цене так быстро, что уже через два года мы смогли произвести перефинансирование и отдать Подгурским эти двадцать мифических тысяч полновесными долларами.
NB: Человеку, который берёт в долг и потом забывает отдать, мы в конце концов не одолжим ни доллара, ни даже рубля. Но американскому казначейству, чей долг растёт каждый год, мы исправно платим налоги.
До переезда в Нью-Йорк моим писаниям не часто удавалось прорваться в американские журналы и издательства. 1977 год — Проффер включил мой рассказ «Телевизор задаром» в антологию современной русской прозы. 1979-й — географический журнал Geo опубликовал нашу с Мариной статью «Из Ленинграда в Петербург и обратно». 1982-й — в Бостоне начал выходить журнал короткого рассказа (Stories) и в первый номер включил отрывок из романа «Как одна плоть». Ещё несколько статей напечатал в своём журнале Russia Игорь Бирман в Вашингтоне. Не густо, не густо...
Но теперь всё должно было измениться. Вот я иду по весеннему Манхэттену, под цветущими магнолиями. Меня ждут в доме №200 по Вест-57-авеню, в издательстве «Философская литература». Редактор прочитал перевод «Метаполитики», сделанный канадской слависткой, Изабел Хеман, и выразил горячее одобрение. Издательство готово заключить со мной договор. «Надежды маленький оркестрик» играет в груди штраусовский вальс.
Да, напечататься в «Философской библиотеке» — большая честь и удача. Издательство существует уже почти пятьдесят лет, и в списке его авторов двадцать два нобелевских лауреата! Твоё имя попадёт в один ряд с именами Рабиндраната Тагора, Ромена Роллана, Бернарда Шоу, Анри Бергсона, Андре Жида, Бертрана Рассела, Франсуа Мориака, Бориса Пастернака, Жан-Поля Сартра, Альберта Швейцера. Основал издательство в 1930-е годы личный друг Эйнштейна, еврейский эмигрант из Румынии, Дагомар Руне. Он недавно умер, и роль директора взяла на себя вдова, миссис Роз Морзе-Рунс.
Мы сидим в её кабинете, обсуждаем детали издания. Седая прядь в волосах только подчёркивает то, что она всё ещё ослепительно красива.
— Значит, вы можете предоставить текст уже в набранном виде? Но это просто замечательно. Сэкономив на наборных работах, мы сможем увеличить тираж до двух тысяч. Если продадим, допечатаем ещё. Есть у вас какие-нибудь идеи для обложки?.. Картина Брейгеля «Избиение младенцев»? Да, я помню её. Наверное, нам придётся запросить разрешение музея в Вене на её воспроизведение — как вы считаете?
Книга изобиловала цитатами из иностранных источников, и я не хотел давать их в обратном переводе с русского. Переводчицу я не мог загрузить поиском оригиналов. Мне приходилось просиживать десятки часов в библиотеках — сначала в Мичигане, потом в Публичной библиотеке Нью-Йорка, — отыскивая нужные отрывки. В английских книгах это было довольно легко. Но У меня были цитаты из русских переводов замечательных историков, которые по-английски не выходили: испанца Альтамира-и-Кревеа, французов Фюстель де Куланжа, Анри Валлона, Шарля Диля. Не зная испанского и французского, я зарывался в эти тома с помощью словарей и не успокаивался, пока не находил нужную страницу, чтобы дать правильную отсылку в примечаниях.
Книга вышла в конце 1985 года под названием «Наш выбор и история». В коротком предисловии я выражал благодарность переводчице, американским друзьям, прочитавшим рукопись полностью или в отрывках и помогавшим с редактурой, библиотекам в России и Америке, открывавшим мне доступ к книжным сокровищам. На странице с посвящением стояло имя Джорджа Бирна — американского переводчика, друга Кирилла Косцинского, вывезшего в своё время плёнки с текстом «Метаполитики» из Ленинграда на Запад.
Мой способ мышления был так далёк от господствующих в американской историографии течений, что никакого резонанса книга не имела. Только много лет спустя, когда я, работая над романом о падении Древнего Рима, связался с главным специалистом по истории пелагианства, британским историком Бринли Рисом и послал ему это издание, довелось мне услышать восторженный отклик англоязычного читателя. «Книга замечательная! писал он. — Дочитав, я подумал, что её должен прочесть каждый. Ясность выражения, важность темы и целеустремлённость аргументации проходят через весь текст, а главное — исходят из сердца. Чтение доставило мне большое удовольствие. Благодарю вас!»
Наш договор с «Философской библиотекой» обещал мне выплату гонорара лишь с 2001-го проданного экземпляра. Я не очень надеялся, что продажа достигнет этой заветной цифры, но ничуть не горевал. Упоминание о книге, выпущенной таким престижным издательством, теперь стояло в списке моих публикаций и могло послужить когда-нибудь ступенькой к достижению заветной цели: получению преподавательской работы в университете.
Вскоре осуществилось и другое «завоевание», оказавшееся возможным только после переезда в Нью-Йорк: у меня появился литературный агент. Артур Оррмонт раньше работал в издательстве «Фаррар, Штраус и Жиру», но в середине жизни решил, что его знание издательского мира даст ему возможность оперировать на книжном рынке самостоятельно. Он заинтересовался переводом романа «Архивы Страшного суда» и выразил готовность искать издателя для него. После многочисленных отказов от гигантов книжной индустрии ему удалось выйти на небольшое издательство «Меркьюри Хауз», недавно возникшее в Сан-Франциско и искавшее новых авторов. Это издательство заключило со мной договор и даже уплатило небольшой аванс — первые деньги, полученные мною за книгу, переведённую на английский. Часть из них я послал переводчику, Роберту Бови, какой-то процент получил агент, но всё равно — это был настоящий гонорар и я очень гордился им. (Книга вышла два года спустя.)