— Нет. Земле Долин не нужны болезни из мира за перевалом. Она сгниет сама.
— Закрой свой черный рот, Беслаи! И отойди, ты застишь мне свет.
— Сгниет, потому что болезнь уже началась, Ашик. И болезнь эта — благополучие, довольство. Если не разразится война или не случится эпидемии, которые встряхнут людей и заставят их вспомнить о главном, отделят слабых духом и трусов от настоящих, Землю Долин ждет медленное и беспощадное увядание. Государство пожрет самое себя. А люди в нем, беспокоясь о цвете праздничных халатов и о вкусе еды, начнут убивать за то, что застит им настоящий свет. Так будет, Ашик.
— Ты предлагаешь устроить войну, безумец? Или наслать эпидемию?
— Нет. Я думаю, что я нашел выход.
— Выход из открытого пространства, Беслаи. Ты ищешь его там, где все свободно.
— Выслушай меня. В память о наших матерях, что прожили жизни скромно и строго, ведь в память о них ты поднял страну до небывалых высот. Позволь мне договорить, брат. Я не безумен. Поднимаясь на вершины перевала, я стал видеть дальше.
— Я не глуп. Говори, я решу, как быть.
Беслаи отошел к широкому окну. Открытые рамы, забранные узорочьем цветных стекол, ловили свет садящегося солнца. Среди подстриженных деревьев огромного сада мелькали крошечные фигурки садовников — ночью будет большой фейерверк.
— Мне нужны лучшие мальчики Земли Долин. По всем городам и селам я должен собрать их в военные лагеря и там они будут жить, спать на голой земле, голодать, чтоб разломить на многих единственную черствую лепешку, охотиться, уходя в приграничные леса и дальше, в горы, без снаряжения и оружия, чтоб — выжить там.
— И как долго ты намерен издеваться над мальчиками? Год? Два?
— Десять лет, Ашик. Пока выжившие не станут мужчинами.
— Ты обезумел. Кто пойдет на это по своей воле?
— Ты должен издать указ, ты — царь.
— Начнутся беспорядки, Беслаи. Народ забыл, что такое войны и несчастья.
— Ты царь. Ты не должен забывать. И забота о них — твое главное дело.
— Я ли не забочусь о них!
— Позаботься о тех, кому еще предстоит родиться, Ашик!
Большая фигура пошевелилась у окна, и вечерний свет, упав на нее, не смог пробраться в покои. Ашик, выпрямив спину и положив руки на пышные подлокотники, смотрел, как парча на стенах тускнеет, и рисунки на ней становятся зловещими. Празднество, вытканное искусными рабынями, на глазах превращалось в похоронную процессию. В сером сумраке мерно и спокойно прозвучал голос странника Беслаи, человека, не пускавшего свет в царские покои.
— Твои сыновья, Ашик, должны тоже уйти со мной. Все твои сыновья.
Ашик молчал.
— Те из них, кто вернется обратно, достигнув зрелости, станут во сто крат сильнее и мудрее тебя. И Земля Долин получит новую силу для жизни.
— Нет. Земле Долин не нужны болезни из мира за перевалом. Она сгниет сама.
— Закрой свой черный рот, Беслаи! И отойди, ты застишь мне свет.
— Сгниет, потому что болезнь уже началась, Ашик. И болезнь эта — благополучие, довольство. Если не разразится война или не случится эпидемии, которые встряхнут людей и заставят их вспомнить о главном, отделят слабых духом и трусов от настоящих, Землю Долин ждет медленное и беспощадное увядание. Государство пожрет самое себя. А люди в нем, беспокоясь о цвете праздничных халатов и о вкусе еды, начнут убивать за то, что застит им настоящий свет. Так будет, Ашик.
— Ты предлагаешь устроить войну, безумец? Или наслать эпидемию?
— Нет. Я думаю, что я нашел выход.
— Выход из открытого пространства, Беслаи. Ты ищешь его там, где все свободно.
— Выслушай меня. В память о наших матерях, что прожили жизни скромно и строго, ведь в память о них ты поднял страну до небывалых высот. Позволь мне договорить, брат. Я не безумен. Поднимаясь на вершины перевала, я стал видеть дальше.
— Я не глуп. Говори, я решу, как быть.
Беслаи отошел к широкому окну. Открытые рамы, забранные узорочьем цветных стекол, ловили свет садящегося солнца. Среди подстриженных деревьев огромного сада мелькали крошечные фигурки садовников — ночью будет большой фейерверк.
— Мне нужны лучшие мальчики Земли Долин. По всем городам и селам я должен собрать их в военные лагеря и там они будут жить, спать на голой земле, голодать, чтоб разломить на многих единственную черствую лепешку, охотиться, уходя в приграничные леса и дальше, в горы, без снаряжения и оружия, чтоб — выжить там.
— И как долго ты намерен издеваться над мальчиками? Год? Два?
— Десять лет, Ашик. Пока выжившие не станут мужчинами.
— Ты обезумел. Кто пойдет на это по своей воле?
— Ты должен издать указ, ты — царь.
— Начнутся беспорядки, Беслаи. Народ забыл, что такое войны и несчастья.
— Ты царь. Ты не должен забывать. И забота о них — твое главное дело.
— Я ли не забочусь о них!
— Позаботься о тех, кому еще предстоит родиться, Ашик!
Большая фигура пошевелилась у окна, и вечерний свет, упав на нее, не смог пробраться в покои. Ашик, выпрямив спину и положив руки на пышные подлокотники, смотрел, как парча на стенах тускнеет, и рисунки на ней становятся зловещими. Празднество, вытканное искусными рабынями, на глазах превращалось в похоронную процессию. В сером сумраке мерно и спокойно прозвучал голос странника Беслаи, человека, не пускавшего свет в царские покои.
— Твои сыновья, Ашик, должны тоже уйти со мной. Все твои сыновья.
Ашик молчал.
— Те из них, кто вернется обратно, достигнув зрелости, станут во сто крат сильнее и мудрее тебя. И Земля Долин получит новую силу для жизни.