В ущелиях горы высокой
Я слышу ветров свист глухой.
Здесь по скалам с горы крутой
Стремится вниз поток ревучий,
Ужасно над моей главой
Гремит Перун, несутся тучи.
Куда бежать? где милый мой?
Увы, под бурею ночною
Я без убежища, одна!
Блесни на высоте луна,
Восстань, явися над горою!1
Дежурившая у постели Марта-сестра прижала палец к губам, кивком головы показав на уснувшую. Потом испуганно вгляделась в ее лицо, взяла запястье, попыталась нащупать пульс. Пульса не было. Зеркало, поднесенное к губам, тоже осталось незамутненным.
Джефферсон повернулся и на цыпочках перешел в библиотеку. Приблизился к столу, открыл дневник и аккуратно записал: «6 сентября 1782 года. Моя дорогая жена умерла сегодня днем в 11:45».
После этого какие-то светящиеся круги начали сыпаться на него с потолка, они делались все больше и больше, и, падая на пол, он попытался прикрыть лицо рукой, все еще сжимавшей перо.
Сентябрь, 1782
«В течение трех недель отец оставался в своей комнате, и я старалась ни на минуту не оставлять его. Он непрестанно ходил взад-вперед, днем и ночью, только когда силы кончались, ложился на подстилку, принесенную в комнату во время его длительных обмороков. Мои тетушки тоже оставались при нем все эти недели. Когда он наконец покинул комнату, он отправился верхом в горы и ездил там по запущенным дорогам, а иногда просто через лес. В этих печальных поездках я была его постоянным спутником, единственным свидетелем взрывов его безутешного горя».
Из воспоминаний дочери, Марты Джефферсон Рэндолф
Эпитафия на могиле Марты Джефферсон
В мир скорбных теней загляни:
Любви там гаснут огни.
Но мой огонь будет гореть,
Прорвется сквозь твердь,
В ущелиях горы высокой
Я слышу ветров свист глухой.
Здесь по скалам с горы крутой
Стремится вниз поток ревучий,
Ужасно над моей главой
Гремит Перун, несутся тучи.
Куда бежать? где милый мой?
Увы, под бурею ночною
Я без убежища, одна!
Блесни на высоте луна,
Восстань, явися над горою!1
Дежурившая у постели Марта-сестра прижала палец к губам, кивком головы показав на уснувшую. Потом испуганно вгляделась в ее лицо, взяла запястье, попыталась нащупать пульс. Пульса не было. Зеркало, поднесенное к губам, тоже осталось незамутненным.
Джефферсон повернулся и на цыпочках перешел в библиотеку. Приблизился к столу, открыл дневник и аккуратно записал: «6 сентября 1782 года. Моя дорогая жена умерла сегодня днем в 11:45».
После этого какие-то светящиеся круги начали сыпаться на него с потолка, они делались все больше и больше, и, падая на пол, он попытался прикрыть лицо рукой, все еще сжимавшей перо.
Сентябрь, 1782
«В течение трех недель отец оставался в своей комнате, и я старалась ни на минуту не оставлять его. Он непрестанно ходил взад-вперед, днем и ночью, только когда силы кончались, ложился на подстилку, принесенную в комнату во время его длительных обмороков. Мои тетушки тоже оставались при нем все эти недели. Когда он наконец покинул комнату, он отправился верхом в горы и ездил там по запущенным дорогам, а иногда просто через лес. В этих печальных поездках я была его постоянным спутником, единственным свидетелем взрывов его безутешного горя».
Из воспоминаний дочери, Марты Джефферсон Рэндолф
Эпитафия на могиле Марты Джефферсон
В мир скорбных теней загляни:
Любви там гаснут огни.
Но мой огонь будет гореть,
Прорвется сквозь твердь,