— Николай Петрович… У Лилии Никитичны прекрасно вышло, — отчаянно соврав, Кира одновременно ткнула пальцем в тачпад, убирая с глаз эскиз жены Истрикова, — но в романе Полевицкой нет высокого брюнета. И шкатулки, из которой сыплются жемчуга, тоже нет. И Наташа… Понимаете, она толстая.
— Как толстая? — насторожился баритон, — кто толстая?
— Героиня, — терпеливо пояснила Кира, отпихивая Клавдия с подогнутой ноги, — Наташа, о которой роман. Мы же с вами о нем? «Берег одинокой души». Первый в серии «Берега любви».
— Толстая… — задумчиво повторил Истриков.
Кира с ним никогда не встречалась в реале, но в сети фотографий преуспевающего издателя было полно. Невысокий, с широким лицом-лопатой, и странными волосами, торчащими серыми щетками в разные стороны. Будто был когда-то рыжим «Антошкой пойдем копать картошку», после состарился, веснушки и рыжину растерял, а курносое лицо с глазами-щелками и мультяшная детская лохматость — они остались.
— Лиля! — заорал вдруг Антошка-Николай, — Ли-ля!
— Я позже перезвоню, — с надеждой попросилась Кира, но босс не позволил, и еще пару минут она слушала, как рядом с трубкой препирались партнеры по семейному бизнесу.
— Лиля, я не понял? Мы что, издаем роман про толстую Наташу? Кому оно надо? Сейчас! Ты что, хочешь…
— Надо! — уверенно возражала Лиля, — ты не знаешь тенденций, Никс, и потом, чего ты цепляешься? Прекрасная картинка, читатели обожают такие коллажи. Или что, прикажешь совать такому мужчине в руки толстуху, которая беспрерывно жрет?
— Она еще и жрет? — слабым голосом поразился муж Никс, — Боже мой, это что поваренная книга? Лилечка, ну я же просил! Тебя! И вообще нужно было доверить Кире. И экскиз. Да что ты говоришь такое?
Кире стало интересно, что же там о ней говорит флагман «Линниса», по имени которой и назвали издательство — ЛИлияНикитичнаИСтрикова, воткнув еще одну Н для изящества звучания. Она прижала мобильный покрепче к уху, но сердитый голос Лили заглушали взволнованные причитания баритона, а после в ухо полезли короткие гудки.
Она положила телефон рядом с Клавдием и расхохоталась, представив на обложке толстую Наташу с круассанами в обеих руках, и жгучего брюнета, который с ужасом глядит на нее, забившись в самый уголок переплета.
Полевицкая была подругой Лили. И роман Лиля, конечно, по диагонали посмотрела, в отличие от растерянного мужа. Или прочитала аннотацию. Но в завитой голове командорши накрепко засели несколько самых важных правил продажи, и она от них никогда не отвлекалась. Первое как раз и гласило, что по одежке, исключительно по одежке (а дальше хоть трава не расти). Тем более, никакого финансового риска семейная пара не несла, платили за издание книг сами авторы, а там — продадутся берега любви или зарастут пыреем в безвестности, наплевать. Или — использовать для своей увлекательной взрослой игры. Я как большая, читала Кира на круглом лице Лили, которое маячило на всех снимках ярмарок и фестивалей. Я — важная птица, книги издаю. А еще творю красивые обложки. Которые потом рассчитывать будет фрилансер Кира, за совсем небольшие деньги. Это же не полет творческой мысли, а нудная техническая тягомотина, почти как деталь на станке точить — туда померила, сюда прочертила, чтоб локоть мачо не залезал на корешок, а ножка томной красавицы не обрезалась углом обложки.
— В принципе, — сообщила Кира дремлющему коту, убирая с монитора папку с романом и техническими деталями, — если косвенно, ассоциативно, то брюнет, объявший стройную блондинку в прозрачных вуалях, конечно, идеален для таких романов. Неважно, что там в сюжете, главное, все толстые Наташи мечтают стать стройными блондинками и оказаться в объятьях брюнета-мачо. И написан роман как раз в стиле и в духе.
Она вспомнила некоторые фразы, благо запоминать их было совсем не трудно. Наташа прижала руки к волнующейся груди и смежила синие глаза. Или вот еще: Он пристально посмотрел на ее дрожащие губы, скользнул уверенным взглядом по вышитому платью, туда, где разрез открывал смуглое бедро… и она затрепетала…
— Тьфу ты.
Кира поспешно ткнула во вкладку с открытой книгой. Что тут у нас? Басё? Прекрасно…
Медленно плыли, останавливаясь перед глазами, трехстрочия, распахивая картины. Кира маленькими глотками пила сладкий, нежный по небу напиток, укладывая вместе с ним мысленно произнесенные слова.
— Ты слышишь, Клавдий? Вот где слова, да?
Кофе мягко ложился на язык, а по локтям бежали мурашки, поднимаясь к плечам, обтянутым старой домашней футболкой. Асмр, вспомнила Кира, дурацкий какой термин для мурашек, бегущих от восхищения, не то, что в музыке, там названо изысканно — фриссон. Она пыталась найти термин, изменяя запросы, но сотни страниц выдавали только этот неудобочитаемое АСМР — автономная сенсорная меридиональная реакция.
Кира обхватила ладонями локти, улыбнулась, глядя на уже яркую штору, за которой зеленая трава, солнце и тысяча алых тюльпанов.
Наверное, нужно придумать слово, самой, и пользоваться, и пусть оно не станет известным всем, но просится, такое, как плотно входящий в паз правильный кусочек мозаики. Нет, тогда лучше сказать «смальты». Потому что все говорят «мозаика», а еще «паззл», но ведь есть смальта, и за ней сразу же картинка. О мастерах, которые, сгибаясь над узорчатым полотном, прикладывают, будто слушая глазами, ждут того единственного совпадения, чтоб все зазвучало.
— Николай Петрович… У Лилии Никитичны прекрасно вышло, — отчаянно соврав, Кира одновременно ткнула пальцем в тачпад, убирая с глаз эскиз жены Истрикова, — но в романе Полевицкой нет высокого брюнета. И шкатулки, из которой сыплются жемчуга, тоже нет. И Наташа… Понимаете, она толстая.
— Как толстая? — насторожился баритон, — кто толстая?
— Героиня, — терпеливо пояснила Кира, отпихивая Клавдия с подогнутой ноги, — Наташа, о которой роман. Мы же с вами о нем? «Берег одинокой души». Первый в серии «Берега любви».
— Толстая… — задумчиво повторил Истриков.
Кира с ним никогда не встречалась в реале, но в сети фотографий преуспевающего издателя было полно. Невысокий, с широким лицом-лопатой, и странными волосами, торчащими серыми щетками в разные стороны. Будто был когда-то рыжим «Антошкой пойдем копать картошку», после состарился, веснушки и рыжину растерял, а курносое лицо с глазами-щелками и мультяшная детская лохматость — они остались.
— Лиля! — заорал вдруг Антошка-Николай, — Ли-ля!
— Я позже перезвоню, — с надеждой попросилась Кира, но босс не позволил, и еще пару минут она слушала, как рядом с трубкой препирались партнеры по семейному бизнесу.
— Лиля, я не понял? Мы что, издаем роман про толстую Наташу? Кому оно надо? Сейчас! Ты что, хочешь…
— Надо! — уверенно возражала Лиля, — ты не знаешь тенденций, Никс, и потом, чего ты цепляешься? Прекрасная картинка, читатели обожают такие коллажи. Или что, прикажешь совать такому мужчине в руки толстуху, которая беспрерывно жрет?
— Она еще и жрет? — слабым голосом поразился муж Никс, — Боже мой, это что поваренная книга? Лилечка, ну я же просил! Тебя! И вообще нужно было доверить Кире. И экскиз. Да что ты говоришь такое?
Кире стало интересно, что же там о ней говорит флагман «Линниса», по имени которой и назвали издательство — ЛИлияНикитичнаИСтрикова, воткнув еще одну Н для изящества звучания. Она прижала мобильный покрепче к уху, но сердитый голос Лили заглушали взволнованные причитания баритона, а после в ухо полезли короткие гудки.
Она положила телефон рядом с Клавдием и расхохоталась, представив на обложке толстую Наташу с круассанами в обеих руках, и жгучего брюнета, который с ужасом глядит на нее, забившись в самый уголок переплета.
Полевицкая была подругой Лили. И роман Лиля, конечно, по диагонали посмотрела, в отличие от растерянного мужа. Или прочитала аннотацию. Но в завитой голове командорши накрепко засели несколько самых важных правил продажи, и она от них никогда не отвлекалась. Первое как раз и гласило, что по одежке, исключительно по одежке (а дальше хоть трава не расти). Тем более, никакого финансового риска семейная пара не несла, платили за издание книг сами авторы, а там — продадутся берега любви или зарастут пыреем в безвестности, наплевать. Или — использовать для своей увлекательной взрослой игры. Я как большая, читала Кира на круглом лице Лили, которое маячило на всех снимках ярмарок и фестивалей. Я — важная птица, книги издаю. А еще творю красивые обложки. Которые потом рассчитывать будет фрилансер Кира, за совсем небольшие деньги. Это же не полет творческой мысли, а нудная техническая тягомотина, почти как деталь на станке точить — туда померила, сюда прочертила, чтоб локоть мачо не залезал на корешок, а ножка томной красавицы не обрезалась углом обложки.
— В принципе, — сообщила Кира дремлющему коту, убирая с монитора папку с романом и техническими деталями, — если косвенно, ассоциативно, то брюнет, объявший стройную блондинку в прозрачных вуалях, конечно, идеален для таких романов. Неважно, что там в сюжете, главное, все толстые Наташи мечтают стать стройными блондинками и оказаться в объятьях брюнета-мачо. И написан роман как раз в стиле и в духе.
Она вспомнила некоторые фразы, благо запоминать их было совсем не трудно. Наташа прижала руки к волнующейся груди и смежила синие глаза. Или вот еще: Он пристально посмотрел на ее дрожащие губы, скользнул уверенным взглядом по вышитому платью, туда, где разрез открывал смуглое бедро… и она затрепетала…
— Тьфу ты.
Кира поспешно ткнула во вкладку с открытой книгой. Что тут у нас? Басё? Прекрасно…
Медленно плыли, останавливаясь перед глазами, трехстрочия, распахивая картины. Кира маленькими глотками пила сладкий, нежный по небу напиток, укладывая вместе с ним мысленно произнесенные слова.
— Ты слышишь, Клавдий? Вот где слова, да?
Кофе мягко ложился на язык, а по локтям бежали мурашки, поднимаясь к плечам, обтянутым старой домашней футболкой. Асмр, вспомнила Кира, дурацкий какой термин для мурашек, бегущих от восхищения, не то, что в музыке, там названо изысканно — фриссон. Она пыталась найти термин, изменяя запросы, но сотни страниц выдавали только этот неудобочитаемое АСМР — автономная сенсорная меридиональная реакция.
Кира обхватила ладонями локти, улыбнулась, глядя на уже яркую штору, за которой зеленая трава, солнце и тысяча алых тюльпанов.
Наверное, нужно придумать слово, самой, и пользоваться, и пусть оно не станет известным всем, но просится, такое, как плотно входящий в паз правильный кусочек мозаики. Нет, тогда лучше сказать «смальты». Потому что все говорят «мозаика», а еще «паззл», но ведь есть смальта, и за ней сразу же картинка. О мастерах, которые, сгибаясь над узорчатым полотном, прикладывают, будто слушая глазами, ждут того единственного совпадения, чтоб все зазвучало.