Но работа шла, в ателье появлялись новые ткани и вещи, а сшитые — исчезали, разбредаясь по заказчицам. Вот и Дашино платье счастья уже нарисовалось на альбомном листочке, что висит на стене, радуя ее. Резкими взмахами фломастера очерченная женская фигура, с ниспадающим подолом, с подхваченными драгоценными булавками плечами и хитрой драпировкой от груди на одно бедро. В разрезе одной быстрой линией нарисована красивая женская ножка, и Даше было приятно думать, что это ее нога и ее изгибистая фигура: это она выйдет из примерочной и, придерживая подол кончиками пальцев, пройдет по накиданным на пол обрезкам и старым выкройкам. А все, конечно, ахнут. Потом она конечно, куда-нибудь в этом платье завеется. Галка обещала взять ее в клуб, к Милене, может быть даже на Новый год. Жаль туда нельзя с котами, Патрисию придется встречать праздник одному, запертому в мастерской.
Хлопнула дверь, по ногам пробежал сквознячок. Бросив пальто на вешалку, Галка уселась и снова схватила цветной шифон.
— Уже начала? Ну, славно, — сунула платье обратно, — доделаешь, поедем за тряпкой на твое платье. Сегодня распродажа у индусов.
— Галя, а деньги-то?
— В счет зарплаты возьмешь. А мне там надо рядом посмотреть кожи и шкурки. Может что попадется.
Даша укладывала узкую подгибку, строчила, ловко ровняя на ходу пальцами. И, останавливая машину, расправляя ткань, посматривала на Галкин эскиз своего платья, прикнопленный к стене перед глазами. Его еще нет, но на самом деле — оно уже есть, даже несколько их: если купится тяжелый, как русалочья чешуя, голубой с серым отливом шелк — одно платье, а если тонированный, от шоколада к бежевому, жатый атлас — уже другое. Есть еще всякие блестящие, бисером и пайетками расшитые ткани, но Даша их не любила, слишком много блеска, это брюнеткам хорошо в таких знойных вещах, а не ей — русявой и сероглазой. Но если из такой ткани шить, получится еще одно платье, совершенно другое.
Клиенток не было, работа шла мерно и быстро, каждый делал свое. Настя чаще других появлялась из своего закутка, деловито проходила к чайному столику, что-то складывала в рот и, жуя, снова уходила, склонялась над выкройками. Алена налегала на фыркающий утюг, хмурила бесцветные бровки и шевелила губами — заочно воспитывала мужа. Он у нее был геймером, из ушибленных. И Алена всю личную жизнь тратила на попытки оторвать мужа от компьютера. Дома, из ателье по телефону и даже в воображении. Муж был на три года моложе двадцатидвухлетней Алены и, Галка, слушая, как та увещевает его, взволнованно сопя в трубку, хмыкала «наш детский сад, младшая группа».
В дальнем углу, почти неразличимый среди корпусов машин и холмов раскроенных вещей, тихой мышью возился Миша. Изредка его было слышно, когда, устав, он припадал к телефону, сахарным голосом заводя голубиное «Любань, а Любань…»
И, освеженный очередным отказом, снова брался за работу. Его огромная Любовь ушла работать в тот самый шторный цех, которым Галка пугала свою команду. Иногда снисходила к Мишиным ухаживаниям. Наутро Миша прибегал с опозданием, запирался в туалете побриться и пел оттуда фальшивым голоском бодрые песни, а потом, расстелив свитер на раскроечном столе, освежал его общественным дезодорантом, всячески подчеркивая, что дома — не ночевал.
— Нам бы девочку, на ремонт, — вздыхала Галка, окидывая взглядом горы вещей, которые жильцы их большого дома несли без перерыва. Сломанные молнии на джинсах, обтрепанные подолы, прорванные локти, лопнувшие швы на кожаных пальто и куртках:
— Мы бы миллионерами стали за месяц на этом ремонте. И кредит отдали бы без проблем.
Но с девочками на ремонт была проблема. Те из портняжек, что шили хорошо, как правило, уже были ушиблены желанием творить нечто. А кто шил плохо, в мастерской не задерживался.
После обеда Галка и Даша отправились к индусам. Одеваясь, Галка пересчитала деньги в бумажнике, нахмурилась и покачала головой. Даша храбро сказала:
— Может, ну его, платье? У меня есть маечка, без лямок. С джинсами могу.
Но Галка сунула кошелек в клатч:
— Двинули. Их все равно никогда не хватает.
Индусы арендовали большой подвал жилого дома и, понастроив перегородок и стенок, сотворили чудесный лабиринт, в котором лежали штуки цветных шелков для сари, переливалась парча драгоценных оттенков, громоздились рулоны мягкой шерсти. Ходить там можно было бесконечно, натыкаясь на спрятавшихся посреди безмолвного великолепия вежливых смуглых мальчиков в черных костюмах, которые кланялись с улыбками, вытаскивая из тайных углов новые и новые сокровища.
Спустившись по узкой каменной лестнице к железной двери, Галка остановилась. Махнула рукой в сторону отдельного черного прохода.
— Там временный склад, кожи и шкуры. Куда сначала пойдем?
Даше хотелось туда, где лежит ее будущее платье. Но — кожа. К натуральной коже она была неравнодушна. И хотя маялась от сомнений, а хорошо ли это — шить одежды из бывших зверей, устоять против искушения не могла никогда. Было что-то правильное в том, как ложилась под пальцы теплая, настоящая кожа, как поскрипывала, сминалась или топорщилась, в зависимости от выделки. Даша с закрытыми глазами, на ощупь могла определить — шевро это или телячья, хром или просто свиная, из которой шьются турецкие кожанки. И в ателье на работу была взята, когда, придя и еще только собираясь что-то сказать, поставила на стул свой замшевый рюкзачок. Галка тогда, отложив недошитую тряпочку, пощупала замшу, рассмотрела лямки и кармашек, спросила, не слушая:
— Сама что ли сшила? — и вытянула шею, разглядывая длинную, вышитую мехом по подолу юбку, — и это сама? Завтра приходи, с утра работать…
— Пойдем на кожи смотреть, — решила Даша, и они ступили в темный коридорчик.
Но работа шла, в ателье появлялись новые ткани и вещи, а сшитые — исчезали, разбредаясь по заказчицам. Вот и Дашино платье счастья уже нарисовалось на альбомном листочке, что висит на стене, радуя ее. Резкими взмахами фломастера очерченная женская фигура, с ниспадающим подолом, с подхваченными драгоценными булавками плечами и хитрой драпировкой от груди на одно бедро. В разрезе одной быстрой линией нарисована красивая женская ножка, и Даше было приятно думать, что это ее нога и ее изгибистая фигура: это она выйдет из примерочной и, придерживая подол кончиками пальцев, пройдет по накиданным на пол обрезкам и старым выкройкам. А все, конечно, ахнут. Потом она конечно, куда-нибудь в этом платье завеется. Галка обещала взять ее в клуб, к Милене, может быть даже на Новый год. Жаль туда нельзя с котами, Патрисию придется встречать праздник одному, запертому в мастерской.
Хлопнула дверь, по ногам пробежал сквознячок. Бросив пальто на вешалку, Галка уселась и снова схватила цветной шифон.
— Уже начала? Ну, славно, — сунула платье обратно, — доделаешь, поедем за тряпкой на твое платье. Сегодня распродажа у индусов.
— Галя, а деньги-то?
— В счет зарплаты возьмешь. А мне там надо рядом посмотреть кожи и шкурки. Может что попадется.
Даша укладывала узкую подгибку, строчила, ловко ровняя на ходу пальцами. И, останавливая машину, расправляя ткань, посматривала на Галкин эскиз своего платья, прикнопленный к стене перед глазами. Его еще нет, но на самом деле — оно уже есть, даже несколько их: если купится тяжелый, как русалочья чешуя, голубой с серым отливом шелк — одно платье, а если тонированный, от шоколада к бежевому, жатый атлас — уже другое. Есть еще всякие блестящие, бисером и пайетками расшитые ткани, но Даша их не любила, слишком много блеска, это брюнеткам хорошо в таких знойных вещах, а не ей — русявой и сероглазой. Но если из такой ткани шить, получится еще одно платье, совершенно другое.
Клиенток не было, работа шла мерно и быстро, каждый делал свое. Настя чаще других появлялась из своего закутка, деловито проходила к чайному столику, что-то складывала в рот и, жуя, снова уходила, склонялась над выкройками. Алена налегала на фыркающий утюг, хмурила бесцветные бровки и шевелила губами — заочно воспитывала мужа. Он у нее был геймером, из ушибленных. И Алена всю личную жизнь тратила на попытки оторвать мужа от компьютера. Дома, из ателье по телефону и даже в воображении. Муж был на три года моложе двадцатидвухлетней Алены и, Галка, слушая, как та увещевает его, взволнованно сопя в трубку, хмыкала «наш детский сад, младшая группа».
В дальнем углу, почти неразличимый среди корпусов машин и холмов раскроенных вещей, тихой мышью возился Миша. Изредка его было слышно, когда, устав, он припадал к телефону, сахарным голосом заводя голубиное «Любань, а Любань…»
И, освеженный очередным отказом, снова брался за работу. Его огромная Любовь ушла работать в тот самый шторный цех, которым Галка пугала свою команду. Иногда снисходила к Мишиным ухаживаниям. Наутро Миша прибегал с опозданием, запирался в туалете побриться и пел оттуда фальшивым голоском бодрые песни, а потом, расстелив свитер на раскроечном столе, освежал его общественным дезодорантом, всячески подчеркивая, что дома — не ночевал.
— Нам бы девочку, на ремонт, — вздыхала Галка, окидывая взглядом горы вещей, которые жильцы их большого дома несли без перерыва. Сломанные молнии на джинсах, обтрепанные подолы, прорванные локти, лопнувшие швы на кожаных пальто и куртках:
— Мы бы миллионерами стали за месяц на этом ремонте. И кредит отдали бы без проблем.
Но с девочками на ремонт была проблема. Те из портняжек, что шили хорошо, как правило, уже были ушиблены желанием творить нечто. А кто шил плохо, в мастерской не задерживался.
После обеда Галка и Даша отправились к индусам. Одеваясь, Галка пересчитала деньги в бумажнике, нахмурилась и покачала головой. Даша храбро сказала:
— Может, ну его, платье? У меня есть маечка, без лямок. С джинсами могу.
Но Галка сунула кошелек в клатч:
— Двинули. Их все равно никогда не хватает.
Индусы арендовали большой подвал жилого дома и, понастроив перегородок и стенок, сотворили чудесный лабиринт, в котором лежали штуки цветных шелков для сари, переливалась парча драгоценных оттенков, громоздились рулоны мягкой шерсти. Ходить там можно было бесконечно, натыкаясь на спрятавшихся посреди безмолвного великолепия вежливых смуглых мальчиков в черных костюмах, которые кланялись с улыбками, вытаскивая из тайных углов новые и новые сокровища.
Спустившись по узкой каменной лестнице к железной двери, Галка остановилась. Махнула рукой в сторону отдельного черного прохода.
— Там временный склад, кожи и шкуры. Куда сначала пойдем?
Даше хотелось туда, где лежит ее будущее платье. Но — кожа. К натуральной коже она была неравнодушна. И хотя маялась от сомнений, а хорошо ли это — шить одежды из бывших зверей, устоять против искушения не могла никогда. Было что-то правильное в том, как ложилась под пальцы теплая, настоящая кожа, как поскрипывала, сминалась или топорщилась, в зависимости от выделки. Даша с закрытыми глазами, на ощупь могла определить — шевро это или телячья, хром или просто свиная, из которой шьются турецкие кожанки. И в ателье на работу была взята, когда, придя и еще только собираясь что-то сказать, поставила на стул свой замшевый рюкзачок. Галка тогда, отложив недошитую тряпочку, пощупала замшу, рассмотрела лямки и кармашек, спросила, не слушая:
— Сама что ли сшила? — и вытянула шею, разглядывая длинную, вышитую мехом по подолу юбку, — и это сама? Завтра приходи, с утра работать…
— Пойдем на кожи смотреть, — решила Даша, и они ступили в темный коридорчик.