— Может, и занимались отдельные товарищи для диссертаций, а в войсках изучали преимущественно наступление в полевых условиях и летом. А вот столкнулись мы с этими иными условиями в Финляндии, и пришлось кровью расплачиваться за теоретическую отсталость.
— Значит, ты предлагаешь изменить нашу доктрину и начать заниматься только обороной? — сердито, с издевкой спросил Русачев.
— Нет. Я также считаю основным видом боевых действий наступление. Но не следует забывать и об обороне, о бое в окружении, отходе, встречном бое…
— Да тебе, подполковник, управлением боевой подготовки надо руководить. Широкий у тебя размах. А где, батенька мой, для такой программы время взять? Ты об этом подумал?
— Время найти можно. Надо проявить больше смекалки и настойчивости. Беда наша в том, что никто не хочет с большим начальством ссориться.
— Послушай, подполковник, да если хочешь знать, это просто аполитично. Нашему социалистическому государству, пойми — социалистическому, и уделять время на изучение какого-то отхода, боя в окружении, когда основным видом действий нашей армии всегда было и будет только наступление. Ты того и гляди еще предложишь тему: «Отступление»… — Русачев засмеялся.
— Не знаю, что вы нашли в этом смешного? — нахмурился Канашов. — Ленин в своих трудах писал, что отступление в некоторых случаях является такой же правомерной формой борьбы, как наступление и оборона.
— Ну, ты брось путать грешное с праведным. Ленин говорил не о военном отступлении, а о политическом. Это совсем другое дело. Мое тебе последнее слово: брось мудрить! В нашем деле вся эта философия ни к чему. Ты солдат, и твое дело выполнять, что тебе прикажут… Ладно, хватит, заговорился я с тобой, а меня, наверное, жена там ругает, ужинать ждет.
Русачев задумался, потер рукой лоб и вдруг спросил:
— Канашов, а что это твоя жена поперек течения плывет и ни с кем считаться не хочет? Из женсовета самовольно ушла. Общественное поручение ей дали — отмахнулась. Пожалуйста, призови ее к порядку. Ведь так недолго и свихнуться.
На лицо Канашова легла тень.
Комдив вскоре ушел. А Канашов горько задумался: «Что же делать дальше?»
В дверь робко постучали, вошла жена Аржанцева.
— Михаил Алексеевич, простите меня, — проговорила она дрожащим голосом. — Дочь ваша взяла чемодан и ушла из дому…
— Куда? — встревожился Канашов.
— Не знаю… Сначала она долго плакала, а потом вижу: идет через двор с чемоданчиком.
— Спасибо вам, дорогая!
И, выскочив из кабинета, крикнул, дежурному:
— Немедленно лошадей!
Канашов, зная своенравный и гордый характер дочери, сразу решил искать ее на вокзале. От военного городка до вокзала было более семи километров. «Успеть бы», — тоскливо думал Канашов, поторапливая ездового и уставясь глазами в одну точку — жирное пятнышко на его спине.
Перед дочерью он действительно виноват. Виноват и перед умершей женой, которой дал слово больше не жениться.
С первых же дней мачеха невзлюбила его дочь. Их частые ссоры заставили Канашова увезти дочь к своей матери. Но вот в канун сорок первого года мать умерла, а с дочерью случилось несчастье: учась в техникуме, она полюбила однокурсника-студента, а он предпочел ей другую. В отчаянии Наташа чуть было не покончила с собой, и пришлось отцу срочно привезти дочку в часть. Перед ее приездом он долго говорил с женой и заручился ее согласием. Правда, Наташа не хотела возвращаться к отцу, упорствовала, заявляла, что она не уживется с мачехой. С большим трудом отец убедил ее.
— Может, и занимались отдельные товарищи для диссертаций, а в войсках изучали преимущественно наступление в полевых условиях и летом. А вот столкнулись мы с этими иными условиями в Финляндии, и пришлось кровью расплачиваться за теоретическую отсталость.
— Значит, ты предлагаешь изменить нашу доктрину и начать заниматься только обороной? — сердито, с издевкой спросил Русачев.
— Нет. Я также считаю основным видом боевых действий наступление. Но не следует забывать и об обороне, о бое в окружении, отходе, встречном бое…
— Да тебе, подполковник, управлением боевой подготовки надо руководить. Широкий у тебя размах. А где, батенька мой, для такой программы время взять? Ты об этом подумал?
— Время найти можно. Надо проявить больше смекалки и настойчивости. Беда наша в том, что никто не хочет с большим начальством ссориться.
— Послушай, подполковник, да если хочешь знать, это просто аполитично. Нашему социалистическому государству, пойми — социалистическому, и уделять время на изучение какого-то отхода, боя в окружении, когда основным видом действий нашей армии всегда было и будет только наступление. Ты того и гляди еще предложишь тему: «Отступление»… — Русачев засмеялся.
— Не знаю, что вы нашли в этом смешного? — нахмурился Канашов. — Ленин в своих трудах писал, что отступление в некоторых случаях является такой же правомерной формой борьбы, как наступление и оборона.
— Ну, ты брось путать грешное с праведным. Ленин говорил не о военном отступлении, а о политическом. Это совсем другое дело. Мое тебе последнее слово: брось мудрить! В нашем деле вся эта философия ни к чему. Ты солдат, и твое дело выполнять, что тебе прикажут… Ладно, хватит, заговорился я с тобой, а меня, наверное, жена там ругает, ужинать ждет.
Русачев задумался, потер рукой лоб и вдруг спросил:
— Канашов, а что это твоя жена поперек течения плывет и ни с кем считаться не хочет? Из женсовета самовольно ушла. Общественное поручение ей дали — отмахнулась. Пожалуйста, призови ее к порядку. Ведь так недолго и свихнуться.
На лицо Канашова легла тень.
Комдив вскоре ушел. А Канашов горько задумался: «Что же делать дальше?»
В дверь робко постучали, вошла жена Аржанцева.
— Михаил Алексеевич, простите меня, — проговорила она дрожащим голосом. — Дочь ваша взяла чемодан и ушла из дому…
— Куда? — встревожился Канашов.
— Не знаю… Сначала она долго плакала, а потом вижу: идет через двор с чемоданчиком.
— Спасибо вам, дорогая!
И, выскочив из кабинета, крикнул, дежурному:
— Немедленно лошадей!
Канашов, зная своенравный и гордый характер дочери, сразу решил искать ее на вокзале. От военного городка до вокзала было более семи километров. «Успеть бы», — тоскливо думал Канашов, поторапливая ездового и уставясь глазами в одну точку — жирное пятнышко на его спине.
Перед дочерью он действительно виноват. Виноват и перед умершей женой, которой дал слово больше не жениться.
С первых же дней мачеха невзлюбила его дочь. Их частые ссоры заставили Канашова увезти дочь к своей матери. Но вот в канун сорок первого года мать умерла, а с дочерью случилось несчастье: учась в техникуме, она полюбила однокурсника-студента, а он предпочел ей другую. В отчаянии Наташа чуть было не покончила с собой, и пришлось отцу срочно привезти дочку в часть. Перед ее приездом он долго говорил с женой и заручился ее согласием. Правда, Наташа не хотела возвращаться к отцу, упорствовала, заявляла, что она не уживется с мачехой. С большим трудом отец убедил ее.