Дверь с шумом отворилась, в дверях появился грузный мужчина — врач полка. Не спрашивая разрешения, наклонив голову вперед, он кинулся к столу Канашова.
— Что за безобразие, Михаил Алексеевич?! До каких же пор будут твориться самочинство и издевательства над медициной? Опять у меня забрали плотников. Гардероб не докончили, дверь в больничной палате не сменили. У меня же там больные люди!
Врач поднял пухлые руки и потряс ими над головой.
Канашов встал, налил стакан воды и молча поставил перед бушевавшим врачом, приглашая жестом сесть.
А врач снял фуражку, вытер платком вспотевший лоб, шею и рухнул в деревянное кресло — оно жалобно заскрипело. Небрежным жестом он отодвинул от себя стакан и сказал уже более спокойно:
— Так вот, уехал я проверять санитарное состояние третьего батальона. Весь день там пропадал. Возвращаюсь и мечтаю, как наведу завтра порядок в стационаре. Там и осталось-то сменить несколько гнилых досок на полу да поставить новые двери. А плотников, оказывается, замполит Шаронов срочно послал клуб ремонтировать. От этих бесконечных танцев пол провалился. Ну что ж это получается? Ведь здесь речь идет о здоровье людей.
Врач снова вскочил, замахал руками, затопал ногами, будто показывал «бег на месте».
— Шаронов на прошлой неделе на совещании с моим медперсоналом говорил: «Настоящую заботу о человеке проявлять нужно, товарищи медики». Обещаниями бросался: «Не стесняйтесь. Если нужно, мы вам поможем». Помог, называется!
Чем больше кипятился врач, тем добрее Канашов улыбался, Он любил этого беспокойного человека.
— Ты, Яков Федотович, точно бодливый козел. Вырвешься из своей санчасти, как из-за загородки, и готов всех перебодать…
Доктор, как всегда, обиделся, виновато поглядывая на командира полка.
— По служебным делам пришел говорить, официально!
— Ты бы еще в полночь ко мне в квартиру ворвался, официальный!
Заморенков встал, поправил фуражку, собираясь уходить.
— Прошу извинить, товарищ подполковник. Не мог. Нервы сдали…
— Да ты садись, раз пришел. Давай решать. А то полчаса кипятишься без толку… А мы за это время, глядишь, успели бы партию в шахматы сгонять. Ведь сегодня наш шахматный день.
Канашов снял телефонную трубку и приказал помощнику по снабжению выделить в распоряжение полкового врача двух бойцов-плотников.
— Когда ты, Яков Федотович, переломишь свой шумный характер? И как только тебя жена терпит, ума не приложу.
— Привыкла, — тяжело вздохнул Заморенков, расставляя фигуры на шахматной доске.
У него был постоянный девичий румянец на пухлых щеках, и сам он имел плотное сложение, поэтому Канашов переделал в шутку его фамилию на Здоровенкова. И командиры в полку, прослышав об этом, стали называть врача двойной фамилией: Заморенков-Здоровенков. Канашов говорил, а сам внимательно следил за ходом игры. И когда он вдруг снял слона у врача, тот проводил его растерянным взглядом.
— Может, вернуть?
— Ни в коем случае, — запротестовал Заморенков. — Мы сейчас поправим дело. Скушаем вашу пешечку, а там, глядишь, и слона вернем.
Дверь с шумом отворилась, в дверях появился грузный мужчина — врач полка. Не спрашивая разрешения, наклонив голову вперед, он кинулся к столу Канашова.
— Что за безобразие, Михаил Алексеевич?! До каких же пор будут твориться самочинство и издевательства над медициной? Опять у меня забрали плотников. Гардероб не докончили, дверь в больничной палате не сменили. У меня же там больные люди!
Врач поднял пухлые руки и потряс ими над головой.
Канашов встал, налил стакан воды и молча поставил перед бушевавшим врачом, приглашая жестом сесть.
А врач снял фуражку, вытер платком вспотевший лоб, шею и рухнул в деревянное кресло — оно жалобно заскрипело. Небрежным жестом он отодвинул от себя стакан и сказал уже более спокойно:
— Так вот, уехал я проверять санитарное состояние третьего батальона. Весь день там пропадал. Возвращаюсь и мечтаю, как наведу завтра порядок в стационаре. Там и осталось-то сменить несколько гнилых досок на полу да поставить новые двери. А плотников, оказывается, замполит Шаронов срочно послал клуб ремонтировать. От этих бесконечных танцев пол провалился. Ну что ж это получается? Ведь здесь речь идет о здоровье людей.
Врач снова вскочил, замахал руками, затопал ногами, будто показывал «бег на месте».
— Шаронов на прошлой неделе на совещании с моим медперсоналом говорил: «Настоящую заботу о человеке проявлять нужно, товарищи медики». Обещаниями бросался: «Не стесняйтесь. Если нужно, мы вам поможем». Помог, называется!
Чем больше кипятился врач, тем добрее Канашов улыбался, Он любил этого беспокойного человека.
— Ты, Яков Федотович, точно бодливый козел. Вырвешься из своей санчасти, как из-за загородки, и готов всех перебодать…
Доктор, как всегда, обиделся, виновато поглядывая на командира полка.
— По служебным делам пришел говорить, официально!
— Ты бы еще в полночь ко мне в квартиру ворвался, официальный!
Заморенков встал, поправил фуражку, собираясь уходить.
— Прошу извинить, товарищ подполковник. Не мог. Нервы сдали…
— Да ты садись, раз пришел. Давай решать. А то полчаса кипятишься без толку… А мы за это время, глядишь, успели бы партию в шахматы сгонять. Ведь сегодня наш шахматный день.
Канашов снял телефонную трубку и приказал помощнику по снабжению выделить в распоряжение полкового врача двух бойцов-плотников.
— Когда ты, Яков Федотович, переломишь свой шумный характер? И как только тебя жена терпит, ума не приложу.
— Привыкла, — тяжело вздохнул Заморенков, расставляя фигуры на шахматной доске.
У него был постоянный девичий румянец на пухлых щеках, и сам он имел плотное сложение, поэтому Канашов переделал в шутку его фамилию на Здоровенкова. И командиры в полку, прослышав об этом, стали называть врача двойной фамилией: Заморенков-Здоровенков. Канашов говорил, а сам внимательно следил за ходом игры. И когда он вдруг снял слона у врача, тот проводил его растерянным взглядом.
— Может, вернуть?
— Ни в коем случае, — запротестовал Заморенков. — Мы сейчас поправим дело. Скушаем вашу пешечку, а там, глядишь, и слона вернем.