– Залетел. Она была полуиспанкой, полунорвежкой, кипящая смесь холодного огня и горячего льда. – Голос Даффа стал мечтательным. – Теперь я достаточно успокоился, чтобы вспоминать о ней лишь с легким сожалением.
– Что случилось?
– Я бросил ее, потому что вместе мы могли заниматься только двумя вещами. Одна из них – драться. Закрыв глаза, я и сейчас вижу, как она складывает свои прекрасные губки, приближает их к моему уху и шепчет самое грязное ругательство, а потом – бах! – снова в постель, мириться.
– Возможно, ты просто сделал неудачный выбор. Поглядишь вокруг, увидишь миллионы счастливых супружеских пар.
– Назови хоть одну! – с вызовом сказал Дафф.
Наступила тишина: Шон думал.
Потом Дафф продолжил:
– Есть только один хороший повод для брака – дети.
– И дружба – это второй повод.
– Дружба с женщиной? – недоверчиво переспросил Дафф. – Все равно что духи из чеснока. Они не способны дружить. Вероятно, это влияние их матерей, которые в конце концов тоже женщины. Да как можно дружить с тем, кто подозрительно относится к любому твоему поступку и все, что ты делаешь, взвешивает: любит? не любит? – Дафф печально покачал головой. – Сколько может продолжаться дружба, если нужны ежечасные уверения в любви? Катехизис брака: «Ты меня любишь, дорогой?» – «Конечно, дорогая!» И всякий раз это должно звучать убедительно, иначе сразу слезы.
Шон усмехнулся.
– Да, это приятно и весело, пока ты способен это терпеть, – уныло продолжал Дафф. – Ты пытался когда-нибудь говорить с женщиной о чем-нибудь кроме любви? Все остальное, что интересует тебя, оставляет их совершенно равнодушными. Ты переживаешь потрясение, когда первый раз пытаешься поговорить с нею разумно и вдруг понимаешь – она тебя не слушает: у нее появляется такой слегка остановившийся взгляд, и ты знаешь, что она думает о новом платье или от том, нужно ли приглашать на прием мистера Ван дер Хама, поэтому ты перестаешь разговаривать, и это – еще одна ошибка. Это знак; брак полон знаков, которые способна прочесть только жена.
– Я не собираюсь защищать брак, Дафф, но разве справедливо судить о нем на основании своего единственного неудачного опыта?
– Выбираешь любую женщину, надеваешь ей кольцо на палец, и она становится твоей женой. Вначале она принимает тебя в свое теплое мягкое тело, что очень приятно, а потом норовит затолкать тебя в свой теплый, мягкий рассудок, что далеко не так приятно. Она не способна делиться, она может только обладать, она сжимает и душит. Взаимоотношения мужчины и женщины неинтересны в том смысле, что они воплощают образец, установленный природой по очень важной причине – из необходимости воспроизводства. Чтобы осуществить это предназначение, любая любовь, включая Ромео и Джульетту, Бонапарта и Жозефину, обязательно приводит к осуществлению простого биологического процесса. Это чрезвычайно незначительный, чрезвычайно краткий, чрезвычайно банальный опыт. Помимо этого, мужчина и женщина мыслят по-разному, чувствуют по-разному и интересуются совершенно разным. Можно ли назвать это дружбой?
– Нет, но разве такова подлинная картина? Неужели это все, что бывает между ними? – спросил Шон.
– Однажды сам узнаешь. Природа, озабоченная воспроизводством, воздвигла в сознании мужчины преграду; эта преграда мешает мужчине воспользоваться советами и опытом других мужчин, настраивает его против них. Когда придет твое время, ты отправишься на виселицу с песней на устах.
– Ты меня пугаешь.
– А меня угнетает однообразие, монотонность всего этого. – Дафф неловко поерзал на месте и снова откинулся на котел. – Самые интересные взаимоотношения, когда секс-уравнитель вмешивается в отношения братьев, врагов, хозяина и слуги, отца и сына.
– Гомосексуализм?
– Нет, это только шаг в сторону, и ты возвращаешься к прежним проблемам. Когда мужчина спит с другом, он делает это не из-за непреодолимого порыва, а по своему свободному выбору. Каждая дружба особая – она заканчивается по-особому или продолжается неопределенно долго. За ней не стоят цепи, ритуалы или письменный контракт. Не возникает вопроса о том, чтобы оставить всех остальных, нет обязательств, о которых нужно говорить, высказываться и постоянно злорадствовать.
Дафф скованно встал.
– Это одна из немногих хороших вещей в жизни. Который час?
– Залетел. Она была полуиспанкой, полунорвежкой, кипящая смесь холодного огня и горячего льда. – Голос Даффа стал мечтательным. – Теперь я достаточно успокоился, чтобы вспоминать о ней лишь с легким сожалением.
– Что случилось?
– Я бросил ее, потому что вместе мы могли заниматься только двумя вещами. Одна из них – драться. Закрыв глаза, я и сейчас вижу, как она складывает свои прекрасные губки, приближает их к моему уху и шепчет самое грязное ругательство, а потом – бах! – снова в постель, мириться.
– Возможно, ты просто сделал неудачный выбор. Поглядишь вокруг, увидишь миллионы счастливых супружеских пар.
– Назови хоть одну! – с вызовом сказал Дафф.
Наступила тишина: Шон думал.
Потом Дафф продолжил:
– Есть только один хороший повод для брака – дети.
– И дружба – это второй повод.
– Дружба с женщиной? – недоверчиво переспросил Дафф. – Все равно что духи из чеснока. Они не способны дружить. Вероятно, это влияние их матерей, которые в конце концов тоже женщины. Да как можно дружить с тем, кто подозрительно относится к любому твоему поступку и все, что ты делаешь, взвешивает: любит? не любит? – Дафф печально покачал головой. – Сколько может продолжаться дружба, если нужны ежечасные уверения в любви? Катехизис брака: «Ты меня любишь, дорогой?» – «Конечно, дорогая!» И всякий раз это должно звучать убедительно, иначе сразу слезы.
Шон усмехнулся.
– Да, это приятно и весело, пока ты способен это терпеть, – уныло продолжал Дафф. – Ты пытался когда-нибудь говорить с женщиной о чем-нибудь кроме любви? Все остальное, что интересует тебя, оставляет их совершенно равнодушными. Ты переживаешь потрясение, когда первый раз пытаешься поговорить с нею разумно и вдруг понимаешь – она тебя не слушает: у нее появляется такой слегка остановившийся взгляд, и ты знаешь, что она думает о новом платье или от том, нужно ли приглашать на прием мистера Ван дер Хама, поэтому ты перестаешь разговаривать, и это – еще одна ошибка. Это знак; брак полон знаков, которые способна прочесть только жена.
– Я не собираюсь защищать брак, Дафф, но разве справедливо судить о нем на основании своего единственного неудачного опыта?
– Выбираешь любую женщину, надеваешь ей кольцо на палец, и она становится твоей женой. Вначале она принимает тебя в свое теплое мягкое тело, что очень приятно, а потом норовит затолкать тебя в свой теплый, мягкий рассудок, что далеко не так приятно. Она не способна делиться, она может только обладать, она сжимает и душит. Взаимоотношения мужчины и женщины неинтересны в том смысле, что они воплощают образец, установленный природой по очень важной причине – из необходимости воспроизводства. Чтобы осуществить это предназначение, любая любовь, включая Ромео и Джульетту, Бонапарта и Жозефину, обязательно приводит к осуществлению простого биологического процесса. Это чрезвычайно незначительный, чрезвычайно краткий, чрезвычайно банальный опыт. Помимо этого, мужчина и женщина мыслят по-разному, чувствуют по-разному и интересуются совершенно разным. Можно ли назвать это дружбой?
– Нет, но разве такова подлинная картина? Неужели это все, что бывает между ними? – спросил Шон.
– Однажды сам узнаешь. Природа, озабоченная воспроизводством, воздвигла в сознании мужчины преграду; эта преграда мешает мужчине воспользоваться советами и опытом других мужчин, настраивает его против них. Когда придет твое время, ты отправишься на виселицу с песней на устах.
– Ты меня пугаешь.
– А меня угнетает однообразие, монотонность всего этого. – Дафф неловко поерзал на месте и снова откинулся на котел. – Самые интересные взаимоотношения, когда секс-уравнитель вмешивается в отношения братьев, врагов, хозяина и слуги, отца и сына.
– Гомосексуализм?
– Нет, это только шаг в сторону, и ты возвращаешься к прежним проблемам. Когда мужчина спит с другом, он делает это не из-за непреодолимого порыва, а по своему свободному выбору. Каждая дружба особая – она заканчивается по-особому или продолжается неопределенно долго. За ней не стоят цепи, ритуалы или письменный контракт. Не возникает вопроса о том, чтобы оставить всех остальных, нет обязательств, о которых нужно говорить, высказываться и постоянно злорадствовать.
Дафф скованно встал.
– Это одна из немногих хороших вещей в жизни. Который час?