Для чего же они понадобились, союзные слова? Ведь «главное» предложение и без того уже выделено союзом. Такого выделения оказалось мало. Недостаточно показать, что именно главное в предложении. Одновременно с тем нужно было ослабить значение не главного, показать, что оно зависит от главного. Мысли, выражаемые сложным предложением, неоднородны и внутренне зависимы. Это причина — то следствие; это качество — то предмет. И такие отношения нуждались в явном грамматическом выражении, чтобы их признали и ими могли воспользоваться в своей речи все говорящие на русском языке. Предложения, составляющие текст, нужно было выстроить в перспективе, оттеняя реальные связи и действительную последовательность мысли. Не рождающейся, возникающей мысли, а уже сформированной и отточенной, готовой для собеседника.
Но союзные слова нужно сначала создать. И это опять-таки характерно для развития языка, который постоянно сам себя обеспечивает внешними формами выражения.
И вот с начала XVI века начинается бурный рост таких союзных слов. Они создаются из самых различных остатков древних грамматических форм или из маловажных членов предложения. Они образуются обильно и щедро — раз уж нужно, так нужно! Многие из них впоследствии бесследно исчезли, так и не получив всеобщего признания, не став обязательным для всех говорящих синтаксическим средством. Другие стали употребляться ограниченно, только в высоком или, наоборот, только в низком стиле.
Вот примеры. Один уже знаком:
Есть ли у тебя, Никитка, пиво, то испьем да и простимся. Глагольная форма есть здесь не очень важна, в соединении с ли она и дает сначала союзное слово, а затем и союз естьли → если. Самый распространенный условный союз, который сохранился до нашего времени: Если есть у тебя пиво, то испьем... Второе есть появилось позднее и совсем по другой причине.
А вот иной случай — со старым сложным временем, которое называлось «будущим в прошедшем»: будет пришел.
Будет пришел холоп ино плетьми бить, что можно перевести буквально таким образом: ‘Если к тому времени холоп окажется пришедшим, то его (в наказание) следует побить плетьми’. Сложное, ненужное теперь языку морфологическое время разрушилось, слово будет оказалось излишним и стало употребляться в новом для него значении. А так как теперь, в новой функции, оно уже не изменялось по лицам и числам, то и окончание для него стало казаться излишним, и форма сократилась до буде. Связь с формами глагола в прошедшем времени (пришел) стала неважной. Так появились предложения вроде:
А буде пришел холоп... — в прошедшем времени,
А буде не станешь слушать... — в будущем времени — с союзным словом буде. А союзным оно является потому, что и с другими словами предложения все еще связано, и соотносится с «союзом» в главном предложении: буде — то, буде — ино.
И вот самый последний этап изменения как раз и связан с устранением этих то, ино:
Если у тебя пиво — испьем...
Буде пришел холоп — бить плетьми...
Преимущества такой конструкции очевидны. Как ни переверни предложение, как ни меняй слова, главное останется главным, а придаточное придаточным.
Испьем, если у тебя (есть) пиво...
Бить плетьми, буде пришел холоп...
Формирование сложноподчиненных предложений пришло к завершению: взаимная подчиненность предложений выражена чисто грамматически и всегда одинаково. Модель — конструкция языка для всех случаев. Языковой штамп для всех. Модель, которая теперь в свою очередь будет формировать сознание и мысль последующих поколений. Ведь каждый из нас, начиная говорить на родном языке, сразу же опутан сложной сетью представлений и связей, которые кажутся обычными и понятными, потому что они даются нам не в личном опыте, а в языке — незаметно, но на всю жизнь. А за этим незаметным кроются столетия поисков и труда наших предков, постигавших сложные связи в окружающем их мире.
И говорили наши предки иначе, и думу думали не так, как мы.
Столь странное смещение перспективы, когда неясно, что в высказывании важно, а что — нет, характерно для древнего языка. Для него все одинаково важно: раз уж заговорил человек — значит нужно, значит, мысль, рождаясь в мозгу и облекаясь в словесную форму, созрела и настало время донести ее до слушателя. Некоторые ученые, и физиологи в том числе, считают, что интеллектуально неразвитый человек абстрактно мыслить вообще может только в процессе говорения. Тогда, в словах, формируется и его мысль. Именно поэтому, между прочим, так говорливы дети. Они не просто учатся говорить — одновременно они учатся мыслить — мыслить таким же образом, что и окружающие их люди...
Так вот, о смещении перспективы. Предложение состоит не из слов, а из групп слов, которые соединены друг с другом грамматической связью. Из таких групп — словосочетаний состоит всякое предложение любого языка. Грамматические же связи, склеивающие слова в словосочетания, вам хорошо знакомы — это согласование, управление и примыкание.
Согласование — употребление слов в одной и той же соответствующей форме: белая роза — согласование.
Управление формы одного слова формой другого слова также понятно. Начиная говорить: Вижу..., я всегда ограничен в выборе формы следующего существительного, например — ...птицу — это винительный падеж, глазами — это творительный падеж. Можно еще употребить предложный падеж, но обязательно с предлогом: ...на дереве. Именительный и дательный падежи имени после глагола вижу невозможны, тогда как винительный, творительный или предложный можно даже совместить в одном словосочетании: глазами вижу на дереве птицу. Немного тяжеловесно сказано, но только потому, что на один и тот же глагол навязано сразу три возможных сочетания: вижу глазами, вижу на дереве, вижу птицу.
Дом бабушки также пример управления, но только именного. Именительный падеж имени управляет родительным падежом имени. В современном языке вообще много типов управления, которые позволяют представить слова каждого словосочетания в их относительной важности.
Для чего же они понадобились, союзные слова? Ведь «главное» предложение и без того уже выделено союзом. Такого выделения оказалось мало. Недостаточно показать, что именно главное в предложении. Одновременно с тем нужно было ослабить значение не главного, показать, что оно зависит от главного. Мысли, выражаемые сложным предложением, неоднородны и внутренне зависимы. Это причина — то следствие; это качество — то предмет. И такие отношения нуждались в явном грамматическом выражении, чтобы их признали и ими могли воспользоваться в своей речи все говорящие на русском языке. Предложения, составляющие текст, нужно было выстроить в перспективе, оттеняя реальные связи и действительную последовательность мысли. Не рождающейся, возникающей мысли, а уже сформированной и отточенной, готовой для собеседника.
Но союзные слова нужно сначала создать. И это опять-таки характерно для развития языка, который постоянно сам себя обеспечивает внешними формами выражения.
И вот с начала XVI века начинается бурный рост таких союзных слов. Они создаются из самых различных остатков древних грамматических форм или из маловажных членов предложения. Они образуются обильно и щедро — раз уж нужно, так нужно! Многие из них впоследствии бесследно исчезли, так и не получив всеобщего признания, не став обязательным для всех говорящих синтаксическим средством. Другие стали употребляться ограниченно, только в высоком или, наоборот, только в низком стиле.
Вот примеры. Один уже знаком:
Есть ли у тебя, Никитка, пиво, то испьем да и простимся. Глагольная форма есть здесь не очень важна, в соединении с ли она и дает сначала союзное слово, а затем и союз естьли → если. Самый распространенный условный союз, который сохранился до нашего времени: Если есть у тебя пиво, то испьем... Второе есть появилось позднее и совсем по другой причине.
А вот иной случай — со старым сложным временем, которое называлось «будущим в прошедшем»: будет пришел.
Будет пришел холоп ино плетьми бить, что можно перевести буквально таким образом: ‘Если к тому времени холоп окажется пришедшим, то его (в наказание) следует побить плетьми’. Сложное, ненужное теперь языку морфологическое время разрушилось, слово будет оказалось излишним и стало употребляться в новом для него значении. А так как теперь, в новой функции, оно уже не изменялось по лицам и числам, то и окончание для него стало казаться излишним, и форма сократилась до буде. Связь с формами глагола в прошедшем времени (пришел) стала неважной. Так появились предложения вроде:
А буде пришел холоп... — в прошедшем времени,
А буде не станешь слушать... — в будущем времени — с союзным словом буде. А союзным оно является потому, что и с другими словами предложения все еще связано, и соотносится с «союзом» в главном предложении: буде — то, буде — ино.
И вот самый последний этап изменения как раз и связан с устранением этих то, ино:
Если у тебя пиво — испьем...
Буде пришел холоп — бить плетьми...
Преимущества такой конструкции очевидны. Как ни переверни предложение, как ни меняй слова, главное останется главным, а придаточное придаточным.
Испьем, если у тебя (есть) пиво...
Бить плетьми, буде пришел холоп...
Формирование сложноподчиненных предложений пришло к завершению: взаимная подчиненность предложений выражена чисто грамматически и всегда одинаково. Модель — конструкция языка для всех случаев. Языковой штамп для всех. Модель, которая теперь в свою очередь будет формировать сознание и мысль последующих поколений. Ведь каждый из нас, начиная говорить на родном языке, сразу же опутан сложной сетью представлений и связей, которые кажутся обычными и понятными, потому что они даются нам не в личном опыте, а в языке — незаметно, но на всю жизнь. А за этим незаметным кроются столетия поисков и труда наших предков, постигавших сложные связи в окружающем их мире.
И говорили наши предки иначе, и думу думали не так, как мы.
Столь странное смещение перспективы, когда неясно, что в высказывании важно, а что — нет, характерно для древнего языка. Для него все одинаково важно: раз уж заговорил человек — значит нужно, значит, мысль, рождаясь в мозгу и облекаясь в словесную форму, созрела и настало время донести ее до слушателя. Некоторые ученые, и физиологи в том числе, считают, что интеллектуально неразвитый человек абстрактно мыслить вообще может только в процессе говорения. Тогда, в словах, формируется и его мысль. Именно поэтому, между прочим, так говорливы дети. Они не просто учатся говорить — одновременно они учатся мыслить — мыслить таким же образом, что и окружающие их люди...
Так вот, о смещении перспективы. Предложение состоит не из слов, а из групп слов, которые соединены друг с другом грамматической связью. Из таких групп — словосочетаний состоит всякое предложение любого языка. Грамматические же связи, склеивающие слова в словосочетания, вам хорошо знакомы — это согласование, управление и примыкание.
Согласование — употребление слов в одной и той же соответствующей форме: белая роза — согласование.
Управление формы одного слова формой другого слова также понятно. Начиная говорить: Вижу..., я всегда ограничен в выборе формы следующего существительного, например — ...птицу — это винительный падеж, глазами — это творительный падеж. Можно еще употребить предложный падеж, но обязательно с предлогом: ...на дереве. Именительный и дательный падежи имени после глагола вижу невозможны, тогда как винительный, творительный или предложный можно даже совместить в одном словосочетании: глазами вижу на дереве птицу. Немного тяжеловесно сказано, но только потому, что на один и тот же глагол навязано сразу три возможных сочетания: вижу глазами, вижу на дереве, вижу птицу.
Дом бабушки также пример управления, но только именного. Именительный падеж имени управляет родительным падежом имени. В современном языке вообще много типов управления, которые позволяют представить слова каждого словосочетания в их относительной важности.