Хотя местоимению онъ удалось пристроиться к системе, ему пришлось при этом расстаться со всеми формами косвенных падежей.
Вы обращали внимание на то, что именительный надеж местоимения он совсем не похож на косвенные падежи: его, ему и т. п.? Как будто перед нами формы двух разных слов. И в самом деле, его, ему, им — это формы местоимения и, того самого, которое участвовало в образовании полных прилагательных п местоимений. Местоимение 3-го лица от указательного местоимения онъ взяло только именительный падеж. А все остальные надежные формы оказались лишними, вышли из употребления и исчезли из языка.
Нe менее драматична судьба и многих других местоимений. Когда-то, например, личные местоимения имели по две формы — полную (мене, тебе) и краткую (мя, тя). Сохранились только полные, а краткие исчезли, как вообще стали исчезать краткие формы местоимений и прилагательных. Осталась только краткая форма возвратного се бя — она выглядела как ся. Осталась и стала употребляться как возвратная частица при возвратном глаголе: собирать ся, а потом окончательно потеряла самостоятельность и превратилась в часть слова: собираться.
Вернемся, однако, к указательным местоимениям. На место трех прежних степеней дальности пришли две: тот — этот. Правда, в качестве архаического долго еще сохранялась и основанная на прежней системе пара сей — оный. До середины прошлого века. Вот примеры из художественного произведения и из научного трактата тех времен:
«Это внимание [дамы] возбуждено шпорами, но глаза ее встречаются с усами, и — о счастье! — оказывается, что сии усы и оные шпоры принадлежат одному лицу. Какое милое сочетание!» (Я. Бутков. Петербургские вершины).
«Известные события... не позволили мне обнародовать приготовленного снимка с оных [листов] даже и до дня сего» (О. Бодянский).
Эта пара окончательно ушла из литературного и разговорного языка, и только язык милицейского протокола нет-нет да и помянет их, когда понадобится строго и педантично разграничить свидетеля (сей), пострадавшего (тот) и преступника (оный). Да очень грамотные люди, знающие древний язык, из озорства могут припомнить ушедшие в вечность формы.
В одном из романов К. Федина описан такой случай: «Он сморщил нос, слегка пофыркал и прогнусавил речитативом:
— Хи-Хи! Стихи! Люблю стихи я,
Зане оне — моя стихия...
...Ергаков закричал:
— Я посрамлен!.. Какой блеск рифмы, а?! и что за элегантная вольность в обращении с грамматикой!.. Стихи, насколько понимаю, род мужеский — и вдруг они стали oнe! а?»
Действительно, древней формой именительного падежа множественного числа для мужского рода была они, а для женского все-таки не оне, а оны. Оне появились довольно поздно, уже в русском языке, под влиянием другого местоимения, тоже женского рода — сее. Выходит, оба героя романа неправы, но неправы относительным образом: Ергаков вспоминает не древнерусскую, а книжную форму, выученную в гимназии (для женского рода — онѣ).
Грамматическое изменение можно сравнить с изготовлением деревянного мальчика из полена. Мастер неторопливо обрезает лишнее, на пол летит стружка, постепенно вырисовывается вид куклы: формируются щеки, открылись глаза, зашевелились губы. Но вот, когда все уже почти закончено и папа Карло, довольный, отряхивает с брюк опилки — вдруг совершенно самостоятельно и без всякой видимой причины у человечка вытягивается длинный острый нос, и он навсегда превращается в Буратино.
А разве мы, проследив изменение местоимений, в конце концов не получили такого же сюрприза?
Только-только на основе прежнего троичного противопоставления образовалась новая система указательных местоимений, вполне логичная и уж во всяком случае определенная, по крайней мере, красивая:
сей — тот — оный.
Она хороша и тем, что четко соотносится с личными местоимениями:
я — сей, а мы — сии;
ты — тот, а вы — те;
он — оный, а они — оные —
не запутаешься. Всегда и в любом случае скажешь верно.
Хотя местоимению онъ удалось пристроиться к системе, ему пришлось при этом расстаться со всеми формами косвенных падежей.
Вы обращали внимание на то, что именительный надеж местоимения он совсем не похож на косвенные падежи: его, ему и т. п.? Как будто перед нами формы двух разных слов. И в самом деле, его, ему, им — это формы местоимения и, того самого, которое участвовало в образовании полных прилагательных п местоимений. Местоимение 3-го лица от указательного местоимения онъ взяло только именительный падеж. А все остальные надежные формы оказались лишними, вышли из употребления и исчезли из языка.
Нe менее драматична судьба и многих других местоимений. Когда-то, например, личные местоимения имели по две формы — полную (мене, тебе) и краткую (мя, тя). Сохранились только полные, а краткие исчезли, как вообще стали исчезать краткие формы местоимений и прилагательных. Осталась только краткая форма возвратного се бя — она выглядела как ся. Осталась и стала употребляться как возвратная частица при возвратном глаголе: собирать ся, а потом окончательно потеряла самостоятельность и превратилась в часть слова: собираться.
Вернемся, однако, к указательным местоимениям. На место трех прежних степеней дальности пришли две: тот — этот. Правда, в качестве архаического долго еще сохранялась и основанная на прежней системе пара сей — оный. До середины прошлого века. Вот примеры из художественного произведения и из научного трактата тех времен:
«Это внимание [дамы] возбуждено шпорами, но глаза ее встречаются с усами, и — о счастье! — оказывается, что сии усы и оные шпоры принадлежат одному лицу. Какое милое сочетание!» (Я. Бутков. Петербургские вершины).
«Известные события... не позволили мне обнародовать приготовленного снимка с оных [листов] даже и до дня сего» (О. Бодянский).
Эта пара окончательно ушла из литературного и разговорного языка, и только язык милицейского протокола нет-нет да и помянет их, когда понадобится строго и педантично разграничить свидетеля (сей), пострадавшего (тот) и преступника (оный). Да очень грамотные люди, знающие древний язык, из озорства могут припомнить ушедшие в вечность формы.
В одном из романов К. Федина описан такой случай: «Он сморщил нос, слегка пофыркал и прогнусавил речитативом:
— Хи-Хи! Стихи! Люблю стихи я,
Зане оне — моя стихия...
...Ергаков закричал:
— Я посрамлен!.. Какой блеск рифмы, а?! и что за элегантная вольность в обращении с грамматикой!.. Стихи, насколько понимаю, род мужеский — и вдруг они стали oнe! а?»
Действительно, древней формой именительного падежа множественного числа для мужского рода была они, а для женского все-таки не оне, а оны. Оне появились довольно поздно, уже в русском языке, под влиянием другого местоимения, тоже женского рода — сее. Выходит, оба героя романа неправы, но неправы относительным образом: Ергаков вспоминает не древнерусскую, а книжную форму, выученную в гимназии (для женского рода — онѣ).
Грамматическое изменение можно сравнить с изготовлением деревянного мальчика из полена. Мастер неторопливо обрезает лишнее, на пол летит стружка, постепенно вырисовывается вид куклы: формируются щеки, открылись глаза, зашевелились губы. Но вот, когда все уже почти закончено и папа Карло, довольный, отряхивает с брюк опилки — вдруг совершенно самостоятельно и без всякой видимой причины у человечка вытягивается длинный острый нос, и он навсегда превращается в Буратино.
А разве мы, проследив изменение местоимений, в конце концов не получили такого же сюрприза?
Только-только на основе прежнего троичного противопоставления образовалась новая система указательных местоимений, вполне логичная и уж во всяком случае определенная, по крайней мере, красивая:
сей — тот — оный.
Она хороша и тем, что четко соотносится с личными местоимениями:
я — сей, а мы — сии;
ты — тот, а вы — те;
он — оный, а они — оные —
не запутаешься. Всегда и в любом случае скажешь верно.