Он хотел было вернуться к загадке этого превращения, но почувствовал, что он утомлен. Он сладко зевнул, подошел к столику и выпил остатки остывшего грога.
«Да и к чему, в сущности, все эти умствования? — подумал он. — Умствуй или не умствуй, — цена одна…»
Бессознательно он обвел глазами свой обширный, дорогой кабинет, и сразу в нем зародилось сомнение, свиньи ли, в самом деле, он и все те другие? Как-никак, он работал, добился своего, живет, как следует, — ведь своим горбом все это добыто, не с неба свалилось… И он почувствовал в душе какое-то самоудовлетворение, как будто благодарность к самому себе за то, что он добыл себе и этот кабинет, и грог, и пару лошадей, и все… «Не свиньи, а люди, — решил он, — не святые, не герои, а простые, обыкновенные люди, каких миллионы…»
Он испытывал приятную истому во всем теле и в душе, точно его воспоминания и думы были чем-то вроде легкой гимнастики или массажа. Он сладко потянулся, полулежа на мягком диване, и сочно, громко, до слез зевнул.
— Д-да… — пробормотал он. — Жизнь это жизнь…
И, хотя фраза эта решительно ничего не значила, она почему-то окончательно успокоила его.
Внизу задребезжал колокольчик, глухо стукнула дверь.
«Кого это еще принесло?» — с неудовольствием подумал Алексей Павлович и насторожился.
Скоро в дверь осторожно постучали и вошел лакей.
— Просят к больному вас…
— От кого еще? — недовольно спросил Алексей Павлович.
— От г-жи Никитиной… Сын ее сильно заболел, — отвечал лакей. — Сразу схватило, говорит горничная…
Алексей Павлович мысленно прикинул важность, — для него, — этого визита.
— Ты сказал, что дома нет?..
— Так точно… — отвечал выдрессированный лакей. — Сказал, что у больного. Как, мол, приедут, сейчас доложу…
— Ну, и отлично… — заметил хозяин и, как бы желая оправдаться, не скомпрометировать себя пред лакеем, добавил ворчливо: — Не машина тоже, а человек… И мне нужно когда-нибудь отдохнуть…
Лакей многозначительно, но почтительно промолчал.
— Так, если опять придут, скажи, что не вернулся… Завтра утром съезжу…
— Слушаю-с…
Лакей исчез.
Алексей Павлович быстро разделся, тщательно вымылся холодной водой, лег в чистую, приятно пахнущую свежим бельем, постель, зевнул раза три и заснул…
Всю ночь ему снился лес, лунная ночь и бледная девушка с большими глазами… Он громко храпел, а душа его просилась вон из тесной груди, туда, в небо, к звездам, и его сердце сладко замирало, когда он приникал в долгом, безмолвном поцелуе к горячей, чуть дрожащей от волнения, ручке девушки. На мгновение он просыпался, но тотчас же, повернувшись на другой бок, опять засыпал, точно торопясь к своим грезам. И опять давно забытый поцелуй наполнял его душу неизъяснимым блаженством, в то время как нос его выводил солидные, бархатные трели, сопровождаемые легким, подзадоривающим подсвистыванием…
Он хотел было вернуться к загадке этого превращения, но почувствовал, что он утомлен. Он сладко зевнул, подошел к столику и выпил остатки остывшего грога.
«Да и к чему, в сущности, все эти умствования? — подумал он. — Умствуй или не умствуй, — цена одна…»
Бессознательно он обвел глазами свой обширный, дорогой кабинет, и сразу в нем зародилось сомнение, свиньи ли, в самом деле, он и все те другие? Как-никак, он работал, добился своего, живет, как следует, — ведь своим горбом все это добыто, не с неба свалилось… И он почувствовал в душе какое-то самоудовлетворение, как будто благодарность к самому себе за то, что он добыл себе и этот кабинет, и грог, и пару лошадей, и все… «Не свиньи, а люди, — решил он, — не святые, не герои, а простые, обыкновенные люди, каких миллионы…»
Он испытывал приятную истому во всем теле и в душе, точно его воспоминания и думы были чем-то вроде легкой гимнастики или массажа. Он сладко потянулся, полулежа на мягком диване, и сочно, громко, до слез зевнул.
— Д-да… — пробормотал он. — Жизнь это жизнь…
И, хотя фраза эта решительно ничего не значила, она почему-то окончательно успокоила его.
Внизу задребезжал колокольчик, глухо стукнула дверь.
«Кого это еще принесло?» — с неудовольствием подумал Алексей Павлович и насторожился.
Скоро в дверь осторожно постучали и вошел лакей.
— Просят к больному вас…
— От кого еще? — недовольно спросил Алексей Павлович.
— От г-жи Никитиной… Сын ее сильно заболел, — отвечал лакей. — Сразу схватило, говорит горничная…
Алексей Павлович мысленно прикинул важность, — для него, — этого визита.
— Ты сказал, что дома нет?..
— Так точно… — отвечал выдрессированный лакей. — Сказал, что у больного. Как, мол, приедут, сейчас доложу…
— Ну, и отлично… — заметил хозяин и, как бы желая оправдаться, не скомпрометировать себя пред лакеем, добавил ворчливо: — Не машина тоже, а человек… И мне нужно когда-нибудь отдохнуть…
Лакей многозначительно, но почтительно промолчал.
— Так, если опять придут, скажи, что не вернулся… Завтра утром съезжу…
— Слушаю-с…
Лакей исчез.
Алексей Павлович быстро разделся, тщательно вымылся холодной водой, лег в чистую, приятно пахнущую свежим бельем, постель, зевнул раза три и заснул…
Всю ночь ему снился лес, лунная ночь и бледная девушка с большими глазами… Он громко храпел, а душа его просилась вон из тесной груди, туда, в небо, к звездам, и его сердце сладко замирало, когда он приникал в долгом, безмолвном поцелуе к горячей, чуть дрожащей от волнения, ручке девушки. На мгновение он просыпался, но тотчас же, повернувшись на другой бок, опять засыпал, точно торопясь к своим грезам. И опять давно забытый поцелуй наполнял его душу неизъяснимым блаженством, в то время как нос его выводил солидные, бархатные трели, сопровождаемые легким, подзадоривающим подсвистыванием…