Возможно, не будь девочка такой маленькой и не имей проблем с ростом, она смогла бы относиться к ней куда спокойнее и отстраненнее, без излишней тревоги и проекции на чужого ребенка своих застарелых страхов. Возможно… вот только сейчас, когда Герман с Алиной ушли из ее дома, осознала, что дело не только в этом. Дело в том, что этот ребенок в ней нуждался, а она сама нуждалась в том, чтобы дать себе шанс начать все сначала. Чтобы понять, что все может быть иначе, чем случилось с ее братом. Чтобы не видеть в каждом младенце не дававший ей покоя кошмар. Чтобы, быть может, искупить наконец то, в чем была не виновата, но до сих пор себя винила.
Зайдя обратно в маленькую комнатку, где переодевала Алину, Нино тяжело опустилась на кровать и заново прокрутила в голове состоявшийся здесь разговор.
Она думала, что больше не вернётся в этот дом. И не только потому, что Ильинский ее выгнал, но и потому, что сама этого не желала. Однако оказалось, что одной-единственной фразы Германа о том, что он хочет, чтобы они трое попробовали начать все сначала, было достаточно, чтобы в один миг сломить все ее внутреннее сопротивление. Она и сама не подозревала, насколько ей важно было услышать, что она им действительно нужна, а не просто навязана.
И хотя это могло повлечь за собой для нее только новые проблемы и страдания, Нино поняла, что готова рискнуть своим иллюзорным душевным покоем ради этой малютки и ее, похоже, совершенно одинокого отца. Хотя, быть может, она ошибалась и только придумала себе все это, но чувство, что в ней нуждаются, подняло изнутри неожиданный приток новых сил. И готовность сделать все, чтобы быть необходимой и впредь.
Старая кровать скрипнула и прогнулась, когда рядом присела незаметно вошедшая в комнату мама. Нино подняла на нее глаза, понимая, что у той наверняка имеются к ней вопросы и не зная, стоит ли на этот раз врать ради ее спокойствия.
— Почему твой работодатель искал тебя здесь? — спросила мама и Нино ощутила, что больше не хочет ничего скрывать. И что очень нуждается в том, чтобы довериться самому близкому человеку. Единственному близкому человеку.
— Он уволил меня вчера, — призналась она. — А сейчас хочет, чтобы я вернулась.
Накануне, когда Ян — брат Светы и по совместительству личный водитель Ильинского, оказавшийся за рулём той самой машины, догнал и отвез ее домой, она сказала маме, что ее просто отпустили побыть с ней на один день. Зачем солгала — не знала и сама, ведь все равно пришлось бы вскоре сказать, что работы у нее больше нет. А значит, и денег тоже.
— Понятно, — просто ответила мама. — А что же ты?
А что же она? Она, кажется, готова была поехать обратно прямо сейчас. И лгать себе, что это увольнение — к лучшему, больше не было ни смысла, ни сил.
— А я… наверное соглашусь. Нам ведь нужны деньги.
— А им нужна ты.
Нино надеялась, что это так. Надеялась с неожиданной силой, напрочь отключившей в ней чувство самосохранения.
— Девочка болеет… — начала мама и Нино сглотнула, понимая все, чего та не договорила.
Повисла пауза, после которой мама, положив ей на плечи руки, добавила:
— Но она не Виталик.
Имя брата больно прошлось по нервам, заставляя внезапно согнуться пополам так, словно что-то тяжёлое ударило в грудь. Мама, потерявшая сына, перенесла его смерть не менее тяжело, но с каким-то философским смирением, а вот сама Нино до сих пор не могла с этим свыкнуться.
Она вспомнила, как выбежала тогда из больницы, буквально обезумев от горя. Брат, появившийся на свет с родовой травмой, давшей знать о себе не сразу, умирал, а на необходимые дорогостоящие медикаменты попросту не было денег. Не хватало. Сколько бы дополнительных смен она на себя ни брала, буквально падая от недосыпа и усталости, заработать столько просто не могла.
Дождь хлестал по лицу, когда она металась по улице и вглядывалась в проплывавшие мимо лица, ища помощи у посторонних людей. Плакала, унижалась, умоляла, но все отшатывались от нее, точно от сумасшедшей, а она именно такой и была — терявшей разум от невозможности ничего сделать и людского равнодушия.
— Нино, нужно двигаться дальше, — снова заговорила мама, вынуждая ее вздрогнуть и очнуться от страшных воспоминаний. — Ведь однажды у тебя будут свои дети…
Она была в этом совершенно не уверена. Точнее даже наоборот — была уверена, что никогда не отважится сама стать матерью. До встречи с Алиной.
Мама была права — можно было замкнуться в собственных страхах и добровольно обречь себя на заключение и переживание своих кошмаров по бесконечному кругу, а можно было попытаться вырваться из этого и, преодолев внутренний барьер, обрести шанс на то, чтобы начать все заново. И если ради себя самой она, похоже, была на это совершенно не способна, то ради Алины, оставшейся без матери — готова была на многое.
Возможно, не будь девочка такой маленькой и не имей проблем с ростом, она смогла бы относиться к ней куда спокойнее и отстраненнее, без излишней тревоги и проекции на чужого ребенка своих застарелых страхов. Возможно… вот только сейчас, когда Герман с Алиной ушли из ее дома, осознала, что дело не только в этом. Дело в том, что этот ребенок в ней нуждался, а она сама нуждалась в том, чтобы дать себе шанс начать все сначала. Чтобы понять, что все может быть иначе, чем случилось с ее братом. Чтобы не видеть в каждом младенце не дававший ей покоя кошмар. Чтобы, быть может, искупить наконец то, в чем была не виновата, но до сих пор себя винила.
Зайдя обратно в маленькую комнатку, где переодевала Алину, Нино тяжело опустилась на кровать и заново прокрутила в голове состоявшийся здесь разговор.
Она думала, что больше не вернётся в этот дом. И не только потому, что Ильинский ее выгнал, но и потому, что сама этого не желала. Однако оказалось, что одной-единственной фразы Германа о том, что он хочет, чтобы они трое попробовали начать все сначала, было достаточно, чтобы в один миг сломить все ее внутреннее сопротивление. Она и сама не подозревала, насколько ей важно было услышать, что она им действительно нужна, а не просто навязана.
И хотя это могло повлечь за собой для нее только новые проблемы и страдания, Нино поняла, что готова рискнуть своим иллюзорным душевным покоем ради этой малютки и ее, похоже, совершенно одинокого отца. Хотя, быть может, она ошибалась и только придумала себе все это, но чувство, что в ней нуждаются, подняло изнутри неожиданный приток новых сил. И готовность сделать все, чтобы быть необходимой и впредь.
Старая кровать скрипнула и прогнулась, когда рядом присела незаметно вошедшая в комнату мама. Нино подняла на нее глаза, понимая, что у той наверняка имеются к ней вопросы и не зная, стоит ли на этот раз врать ради ее спокойствия.
— Почему твой работодатель искал тебя здесь? — спросила мама и Нино ощутила, что больше не хочет ничего скрывать. И что очень нуждается в том, чтобы довериться самому близкому человеку. Единственному близкому человеку.
— Он уволил меня вчера, — призналась она. — А сейчас хочет, чтобы я вернулась.
Накануне, когда Ян — брат Светы и по совместительству личный водитель Ильинского, оказавшийся за рулём той самой машины, догнал и отвез ее домой, она сказала маме, что ее просто отпустили побыть с ней на один день. Зачем солгала — не знала и сама, ведь все равно пришлось бы вскоре сказать, что работы у нее больше нет. А значит, и денег тоже.
— Понятно, — просто ответила мама. — А что же ты?
А что же она? Она, кажется, готова была поехать обратно прямо сейчас. И лгать себе, что это увольнение — к лучшему, больше не было ни смысла, ни сил.
— А я… наверное соглашусь. Нам ведь нужны деньги.
— А им нужна ты.
Нино надеялась, что это так. Надеялась с неожиданной силой, напрочь отключившей в ней чувство самосохранения.
— Девочка болеет… — начала мама и Нино сглотнула, понимая все, чего та не договорила.
Повисла пауза, после которой мама, положив ей на плечи руки, добавила:
— Но она не Виталик.
Имя брата больно прошлось по нервам, заставляя внезапно согнуться пополам так, словно что-то тяжёлое ударило в грудь. Мама, потерявшая сына, перенесла его смерть не менее тяжело, но с каким-то философским смирением, а вот сама Нино до сих пор не могла с этим свыкнуться.
Она вспомнила, как выбежала тогда из больницы, буквально обезумев от горя. Брат, появившийся на свет с родовой травмой, давшей знать о себе не сразу, умирал, а на необходимые дорогостоящие медикаменты попросту не было денег. Не хватало. Сколько бы дополнительных смен она на себя ни брала, буквально падая от недосыпа и усталости, заработать столько просто не могла.
Дождь хлестал по лицу, когда она металась по улице и вглядывалась в проплывавшие мимо лица, ища помощи у посторонних людей. Плакала, унижалась, умоляла, но все отшатывались от нее, точно от сумасшедшей, а она именно такой и была — терявшей разум от невозможности ничего сделать и людского равнодушия.
— Нино, нужно двигаться дальше, — снова заговорила мама, вынуждая ее вздрогнуть и очнуться от страшных воспоминаний. — Ведь однажды у тебя будут свои дети…
Она была в этом совершенно не уверена. Точнее даже наоборот — была уверена, что никогда не отважится сама стать матерью. До встречи с Алиной.
Мама была права — можно было замкнуться в собственных страхах и добровольно обречь себя на заключение и переживание своих кошмаров по бесконечному кругу, а можно было попытаться вырваться из этого и, преодолев внутренний барьер, обрести шанс на то, чтобы начать все заново. И если ради себя самой она, похоже, была на это совершенно не способна, то ради Алины, оставшейся без матери — готова была на многое.