Стр. 9 — экспозиция-введение в одном длинном абзаце.
Стр. 30—32 — первая из радиопередач, которые герой шлет домой с дороги; в этой рассказывается о том, что неладно с Америкой.
Стр. 252—254 — радиопередача-рассуждение на тему о том, что неладно с человечеством, разучившимся понимать разницу между бытом и бытием.
Стр. 309—312 — радиопередача о том, что неладно с Россией.
Стр. 341—344 — радиопередача о том, что прекрасно в России.
Стр. 363—366 — радиопередача о том, что Вашингтон и Пугачев были бунтовщиками-современниками, что и с рабством в России и в Америке покончили в одном и том же 1861 году и что вообще в истории этих двух стран много причудливых совпадений.
Ну, а если хватит сил и времени прочесть целую главу, я бы хотел, чтобы ты открыл страницу 367 и прочитал главу "Вермонтский мост" — там сражение с драконом и другие подвиги героя в России.
Еще раз сердечное тебе спасибо, обнимаю,
Игорь.
В последнем письме речь идет о готовившемся в американском издательстве Baskerville выходе английского перевода моего романа "Седьмая жена". Издатель Джеф Путнам, мечтая получить для обложки отзыв нобелевского лауреата, послал Бродскому гранки. Бродский написал (по-английски) такую аннотацию: "Седьмая жена" — абсолютно блистательный плутовской роман, рожденный двойной отчужденностью, переполненный сатирой, лиризмом, напряженным действием, который мчится, как мебельный фургон, на ошеломительной скорости через Америку и Россию. Он побьет любой кинофильм, виденный вами, — а разве не к этому сводится задача любого романа в наши дни".
В следующем письме (03.11.94) упоминается "Столетие Мандельштама" (Эрмитаж, 1994) — сборник докладов, представленных на конференции в Лондоне, проходившей при участии и под негласным председательством Бродского.
Mr. Joseph Brodsky
11 марта 1994
Дорогой Иосиф!
Во-первых, пересылаю письмо от Яши Гордина.
Во-вторых — том "Столетие Мандельштама" — как главному участнику и крестному отцу.
В-третьих, не могу не издать восхищенного писка по поводу твоего письма Гавелу. Мы с Мариной переводили вашу переписку, чтобы передать ее по радио на Россию. И это при том, что я не всегда принимаю твои политические композиции. (До сих пор сердит за идею, что "Польшу задавили не танки, а банки".) Но здесь — все по душе, все в самую суть. "Экстернализация зла" — действительно главный завал в сегодняшнем историко-философском мышлении, главный конек либерализма и политической корректности. Неважно, что Гавел выбрал не расслышать, прицепиться в своем ответе к мелочам. Стрела так хорошо заточена, что я уверен — она останется в его памяти и прорастет. Пытаясь провести прямую-кривую по маршруту Гавел—Кундера, я начинаю думать, что чехи действительно на протяжении своей истории получали политические беды в их импортном варианте, зло являлось к ним в виде иностранных захватчиков. Наверное, поэтому они не очень понимают, о чем толкует Достоевский, да и собственного Кафку так и не расслышали. Даже если ты уговоришь их печатать твоих любимых писателей во всех газетах и журналах, это дела не изменит. Отмычку к тайне мирового зла люди всегда предпочтут искать снаружи: в коммунизме, или жидах, или военно-промышленном комплексе, или в неверных. Но, с другой стороны, это отнюдь не значит, что их следует оставить в покое. Наоборот — долбить и долбить свое, не считаясь с тем, сколько человек тебя услышит.
Я знаю, что ты отложил операцию и что здоровье выкидывает всякие подлянки. Если тебе понадобится какое-нибудь поднять-бросить или отвезти-привезти, пожалуйста, не стесняйся, позови — но только по возможности заранее.
Сердечно и дружески,
Игорь.
Диалог "Бродский—Кундера", появившийся в New York Times Book Review (January 6 and Febr. 17, 1985), я еще раньше описал в своей статье "Чехов о насилии". Ниже следует отрывок из этой статьи.
"Чешский писатель-эмигрант Милан Кундера опубликовал в книжном приложении к "Нью-Йорк таймс" эссе, в котором рассказывал, как после вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 году он потерял всякую возможность заработка и как друзья предложили ему сделать (под псевдонимом) инсценировку "Идиота" для театра.
Стр. 9 — экспозиция-введение в одном длинном абзаце.
Стр. 30—32 — первая из радиопередач, которые герой шлет домой с дороги; в этой рассказывается о том, что неладно с Америкой.
Стр. 252—254 — радиопередача-рассуждение на тему о том, что неладно с человечеством, разучившимся понимать разницу между бытом и бытием.
Стр. 309—312 — радиопередача о том, что неладно с Россией.
Стр. 341—344 — радиопередача о том, что прекрасно в России.
Стр. 363—366 — радиопередача о том, что Вашингтон и Пугачев были бунтовщиками-современниками, что и с рабством в России и в Америке покончили в одном и том же 1861 году и что вообще в истории этих двух стран много причудливых совпадений.
Ну, а если хватит сил и времени прочесть целую главу, я бы хотел, чтобы ты открыл страницу 367 и прочитал главу "Вермонтский мост" — там сражение с драконом и другие подвиги героя в России.
Еще раз сердечное тебе спасибо, обнимаю,
Игорь.
В последнем письме речь идет о готовившемся в американском издательстве Baskerville выходе английского перевода моего романа "Седьмая жена". Издатель Джеф Путнам, мечтая получить для обложки отзыв нобелевского лауреата, послал Бродскому гранки. Бродский написал (по-английски) такую аннотацию: "Седьмая жена" — абсолютно блистательный плутовской роман, рожденный двойной отчужденностью, переполненный сатирой, лиризмом, напряженным действием, который мчится, как мебельный фургон, на ошеломительной скорости через Америку и Россию. Он побьет любой кинофильм, виденный вами, — а разве не к этому сводится задача любого романа в наши дни".
В следующем письме (03.11.94) упоминается "Столетие Мандельштама" (Эрмитаж, 1994) — сборник докладов, представленных на конференции в Лондоне, проходившей при участии и под негласным председательством Бродского.
Mr. Joseph Brodsky
11 марта 1994
Дорогой Иосиф!
Во-первых, пересылаю письмо от Яши Гордина.
Во-вторых — том "Столетие Мандельштама" — как главному участнику и крестному отцу.
В-третьих, не могу не издать восхищенного писка по поводу твоего письма Гавелу. Мы с Мариной переводили вашу переписку, чтобы передать ее по радио на Россию. И это при том, что я не всегда принимаю твои политические композиции. (До сих пор сердит за идею, что "Польшу задавили не танки, а банки".) Но здесь — все по душе, все в самую суть. "Экстернализация зла" — действительно главный завал в сегодняшнем историко-философском мышлении, главный конек либерализма и политической корректности. Неважно, что Гавел выбрал не расслышать, прицепиться в своем ответе к мелочам. Стрела так хорошо заточена, что я уверен — она останется в его памяти и прорастет. Пытаясь провести прямую-кривую по маршруту Гавел—Кундера, я начинаю думать, что чехи действительно на протяжении своей истории получали политические беды в их импортном варианте, зло являлось к ним в виде иностранных захватчиков. Наверное, поэтому они не очень понимают, о чем толкует Достоевский, да и собственного Кафку так и не расслышали. Даже если ты уговоришь их печатать твоих любимых писателей во всех газетах и журналах, это дела не изменит. Отмычку к тайне мирового зла люди всегда предпочтут искать снаружи: в коммунизме, или жидах, или военно-промышленном комплексе, или в неверных. Но, с другой стороны, это отнюдь не значит, что их следует оставить в покое. Наоборот — долбить и долбить свое, не считаясь с тем, сколько человек тебя услышит.
Я знаю, что ты отложил операцию и что здоровье выкидывает всякие подлянки. Если тебе понадобится какое-нибудь поднять-бросить или отвезти-привезти, пожалуйста, не стесняйся, позови — но только по возможности заранее.
Сердечно и дружески,
Игорь.
Диалог "Бродский—Кундера", появившийся в New York Times Book Review (January 6 and Febr. 17, 1985), я еще раньше описал в своей статье "Чехов о насилии". Ниже следует отрывок из этой статьи.
"Чешский писатель-эмигрант Милан Кундера опубликовал в книжном приложении к "Нью-Йорк таймс" эссе, в котором рассказывал, как после вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 году он потерял всякую возможность заработка и как друзья предложили ему сделать (под псевдонимом) инсценировку "Идиота" для театра.