— В хедере.
Хаим опускает бороду вниз и уходит, а Хана смотрит ему вслед, пока он не исчезнет.
По четвергам и пятницам разговор длится дольше.
— Сколько у тебя здесь в бумажке? — спрашивает Хана.
— Двадцать два гроша.
— Боюсь, не хватит.
— А что тебе, Хана, нужно?
— Мазь для ребенка — шесть грошей, несколько грошей на свечи. Хала у меня уже есть… Мясо тоже, полтора фунта… Ну, еще тебе водки для кидуша… Надо несколько поленьев дров.
— Дров уж я тебе добуду, на базаре найдется.
— Значит, нужно еще…
И она перечисляет, что ей еще нужно, чтобы справить субботу. В конце концов они приходят к выводу, что можно обойтись без водки и без многого другого.
Самое главное — это свечи и мазь для ребенка.
И все же, когда с божьего соизволения дети здоровы, медные подсвечники не заложены да к тому же на столе сладкий кугл, у нашей четы бывают замечательные субботы.
Ведь Хана — большая мастерица делать кугл.
Вечно ей сначала чего-нибудь не хватает: то муки, то яиц, то масла. А в конце концов кугл получается жирный, сладкий, вкусный. Сладость его растекается по всем жилкам.
— Это ангел печет, — говорит Хана и смеется от удовольствия.
— Да, да, ангел! Конечно, ангел! — усмехается Хаим. — Думаешь, ты не ангел, если столько терпишь из-за меня, из-за детей… Сколько раз случается, они набедокурят или я рассержусь… И что же? Разве ты ругаешь меня, как другие женщины? И с другой стороны, много ли тебе радости от меня? И ты и дети голы и босы… Куда я гожусь? Ни богу свечка, ни черту кочерга. Не могу даже как следует петь субботние гимны.
— И все же ты добрый отец и добрый муж, — настаивает на своем Хана. — Вот честное слово! Дай мне бог состариться с тобой!
Муж и жена заглядывают друг другу в глаза так хорошо, так тепло, так сердечно, что кажется, будто они только что из-под венца.
За столом у них бывает еще веселей.
Поспав после обеда, Хаим идет в маленькую молельню.
Меламед читает здесь простым людям «Алшех». Душно, лица еще заспаны. Один дремлет, другой громко позевывает. Внезапно все оживляются — речь заходит о потустороннем мире, об аде, где грешников секут железными прутьями; о светлом рае, где праведники сидят в золотых венцах и читают тору. Пылают лица, раскрыты рты. Затаив дыхание все слушают рассказ о том, что будет на том свете.
— В хедере.
Хаим опускает бороду вниз и уходит, а Хана смотрит ему вслед, пока он не исчезнет.
По четвергам и пятницам разговор длится дольше.
— Сколько у тебя здесь в бумажке? — спрашивает Хана.
— Двадцать два гроша.
— Боюсь, не хватит.
— А что тебе, Хана, нужно?
— Мазь для ребенка — шесть грошей, несколько грошей на свечи. Хала у меня уже есть… Мясо тоже, полтора фунта… Ну, еще тебе водки для кидуша… Надо несколько поленьев дров.
— Дров уж я тебе добуду, на базаре найдется.
— Значит, нужно еще…
И она перечисляет, что ей еще нужно, чтобы справить субботу. В конце концов они приходят к выводу, что можно обойтись без водки и без многого другого.
Самое главное — это свечи и мазь для ребенка.
И все же, когда с божьего соизволения дети здоровы, медные подсвечники не заложены да к тому же на столе сладкий кугл, у нашей четы бывают замечательные субботы.
Ведь Хана — большая мастерица делать кугл.
Вечно ей сначала чего-нибудь не хватает: то муки, то яиц, то масла. А в конце концов кугл получается жирный, сладкий, вкусный. Сладость его растекается по всем жилкам.
— Это ангел печет, — говорит Хана и смеется от удовольствия.
— Да, да, ангел! Конечно, ангел! — усмехается Хаим. — Думаешь, ты не ангел, если столько терпишь из-за меня, из-за детей… Сколько раз случается, они набедокурят или я рассержусь… И что же? Разве ты ругаешь меня, как другие женщины? И с другой стороны, много ли тебе радости от меня? И ты и дети голы и босы… Куда я гожусь? Ни богу свечка, ни черту кочерга. Не могу даже как следует петь субботние гимны.
— И все же ты добрый отец и добрый муж, — настаивает на своем Хана. — Вот честное слово! Дай мне бог состариться с тобой!
Муж и жена заглядывают друг другу в глаза так хорошо, так тепло, так сердечно, что кажется, будто они только что из-под венца.
За столом у них бывает еще веселей.
Поспав после обеда, Хаим идет в маленькую молельню.
Меламед читает здесь простым людям «Алшех». Душно, лица еще заспаны. Один дремлет, другой громко позевывает. Внезапно все оживляются — речь заходит о потустороннем мире, об аде, где грешников секут железными прутьями; о светлом рае, где праведники сидят в золотых венцах и читают тору. Пылают лица, раскрыты рты. Затаив дыхание все слушают рассказ о том, что будет на том свете.