Мы вышли из дому и пошли по Среднему, потом свернули на Шестнадцатую линию но направлению к Малому и Смоленке. Толька и на ходу продолжал заниматься английским.
– Надо учиться думать на том языке, который изучаешь, – сказал он. – Вот, например, навстречу идет симпатичная девушка. Ты сразу же должен о ней подумать по-английски: «Шо из вери бьютифул герл». Или, представь, ты идешь, никого не трогаешь, а к тебе вдруг подбегает большая злая собака. Ты не должен теряться, а должен сразу же произнести в уме по-английски: «Ко мне подбежал греат дог – большая собака». Понял?
– Пока я буду произносить в уме, она возьмет да укусит меня.
– Если, в крайнем случае, она тебя и укусит пару раз, то это будет тебе только на пользу. Пусть себе кусает, а ты в это время думай по-английски: «Меня сейчас кусает одна большая злая собака». И ты эти слова уже хорошо запомнишь.
Мы пересекли Малый и шли по Шестнадцатой по направлению к мосту на остров Декабристов.
– Вот здесь я преподавал физкультуру, – показал я Тольке на площадку за изгородью. – Меня уволили с работы – ну что ж, пусть поищут другого такого!
Дети понуро сидели на скамейках и слушали воспитательницу, которая им что-то читала. Но не все. Некоторые, наиболее инициативные, не гасили в себе детской радости и играли в пятнашки в другом конце площадки. Это были настоящие пятнашки – от слова «пятнать». Там стояла бочка с зеленой краской, оставшейся от покраски ограды; дети окунали руку в эту краску и пятнали друг друга.
– Зе чилдрен шпилен ин ди пятнашки, – вдумчиво сказал Толька на трех языках сразу, и вдруг к нам подскочили несколько ребят нашего возраста и загородили дорогу.
– Четные или Нечетные? – спросил один из них.
– Мы нездешние, – дипломатично ответил я. – Мы не Четные и мы не Нечетные.
– Ви хэв но намберс, – сказал Толька. – Мы без номеров. А вы, скобарье, убирайтесь к черту!
– Еще ругаются! – загалдели ребята. – Они, верно, Нечетные, они, верно, с Семнадцатой!
– Ю из зе грет ослы и уши холодные! – строго сказал Толька, и с этого началась драка.
Толька отбивался старательно, я тоже дрался по мере сил – я был неуклюж, но не слаб. Однако под давлением превосходящих сил Четных нам пришлось отступить. Мы побежали за проходящим в это время трамваем, и Толька успел вскочить на заднюю площадку – и сразу как в воду канул. Я же вскочить на площадку не успел. Трамвай увез Тольку; впоследствии выяснилось, что он попал прямо в объятия кондуктора, а денег у него не было, и его довезли до кольца и сдали в пикет.
Я побежал к Смоленке и повернул направо. Здесь Четные прижали меня к воде, и я отбивался на краю берега. Вдруг я поскользнулся на свае и упал в речку. Враги мои сразу же убежали, а я остался барахтаться в воде. Но плавать я умел, так что ничего опасного в этом не было. Берег у Смоленки низкий – ведь при наводнениях эта речка первая в Ленинграде выходит из берегов, – и я ухватился за сваи и быстро вылез на сушу.
Народу, к счастью, на набережной не было, так что никто – как мне казалось – не видел моего позора. Возле берега, чуть подальше от того места, где я выкупался, стояло на цепях несколько частных шлюпок, и я решил забраться в одну из них и там выжать одежду. И вдруг со дна первой же шлюпки, к которой я подошел, поднялась какая-то не то девчонка, не то девушка в синем платье и захохотала. В руках у нее был черпак, она, видно, только что вычерпывала им воду из этой шлюпки. А теперь она сидела на кормовой банке, размахивала черпаком и смеялась.
– Глупый смех, – сказал я. – Ничего тут нет смешного. Это со всяким человеком может случиться.
– Я все видела, – сказала не то девчонка, не то девушка. – Ты плюхнулся в воду, как старая жаба. Я даже хотела спасать тебя.
– Меня не надо спасать, я сам кого угодно спасу, – ответил я. – А что это за дурацкая шлюпка у тебя? В первый раз такую вижу!
Действительно, шлюпка была странная. Один борт у нее был выкрашен белой краской, и на носу было написано «Магнолия». Другой борт был черного цвета, и на нем красовалось название «Морж».
– Эта шлюпка не дурацкая, – обиженно сказала не то девчонка, не то девушка. – Это шлюпка моего брата Кольки и одного его товарища.
И пояснила, что Колька и его товарищ оба копили деньги на шлюпки, каждый на свою. Но настало лето, а денег было мало. Тогда они объединились и купили одну. Но так как у них разные вкусы, то они никак не могли прийти к соглашению о цвете и названии. Поэтому они разделили ее на две части. Они считают, что у них разные шлюпки – у каждого своя.
Мы вышли из дому и пошли по Среднему, потом свернули на Шестнадцатую линию но направлению к Малому и Смоленке. Толька и на ходу продолжал заниматься английским.
– Надо учиться думать на том языке, который изучаешь, – сказал он. – Вот, например, навстречу идет симпатичная девушка. Ты сразу же должен о ней подумать по-английски: «Шо из вери бьютифул герл». Или, представь, ты идешь, никого не трогаешь, а к тебе вдруг подбегает большая злая собака. Ты не должен теряться, а должен сразу же произнести в уме по-английски: «Ко мне подбежал греат дог – большая собака». Понял?
– Пока я буду произносить в уме, она возьмет да укусит меня.
– Если, в крайнем случае, она тебя и укусит пару раз, то это будет тебе только на пользу. Пусть себе кусает, а ты в это время думай по-английски: «Меня сейчас кусает одна большая злая собака». И ты эти слова уже хорошо запомнишь.
Мы пересекли Малый и шли по Шестнадцатой по направлению к мосту на остров Декабристов.
– Вот здесь я преподавал физкультуру, – показал я Тольке на площадку за изгородью. – Меня уволили с работы – ну что ж, пусть поищут другого такого!
Дети понуро сидели на скамейках и слушали воспитательницу, которая им что-то читала. Но не все. Некоторые, наиболее инициативные, не гасили в себе детской радости и играли в пятнашки в другом конце площадки. Это были настоящие пятнашки – от слова «пятнать». Там стояла бочка с зеленой краской, оставшейся от покраски ограды; дети окунали руку в эту краску и пятнали друг друга.
– Зе чилдрен шпилен ин ди пятнашки, – вдумчиво сказал Толька на трех языках сразу, и вдруг к нам подскочили несколько ребят нашего возраста и загородили дорогу.
– Четные или Нечетные? – спросил один из них.
– Мы нездешние, – дипломатично ответил я. – Мы не Четные и мы не Нечетные.
– Ви хэв но намберс, – сказал Толька. – Мы без номеров. А вы, скобарье, убирайтесь к черту!
– Еще ругаются! – загалдели ребята. – Они, верно, Нечетные, они, верно, с Семнадцатой!
– Ю из зе грет ослы и уши холодные! – строго сказал Толька, и с этого началась драка.
Толька отбивался старательно, я тоже дрался по мере сил – я был неуклюж, но не слаб. Однако под давлением превосходящих сил Четных нам пришлось отступить. Мы побежали за проходящим в это время трамваем, и Толька успел вскочить на заднюю площадку – и сразу как в воду канул. Я же вскочить на площадку не успел. Трамвай увез Тольку; впоследствии выяснилось, что он попал прямо в объятия кондуктора, а денег у него не было, и его довезли до кольца и сдали в пикет.
Я побежал к Смоленке и повернул направо. Здесь Четные прижали меня к воде, и я отбивался на краю берега. Вдруг я поскользнулся на свае и упал в речку. Враги мои сразу же убежали, а я остался барахтаться в воде. Но плавать я умел, так что ничего опасного в этом не было. Берег у Смоленки низкий – ведь при наводнениях эта речка первая в Ленинграде выходит из берегов, – и я ухватился за сваи и быстро вылез на сушу.
Народу, к счастью, на набережной не было, так что никто – как мне казалось – не видел моего позора. Возле берега, чуть подальше от того места, где я выкупался, стояло на цепях несколько частных шлюпок, и я решил забраться в одну из них и там выжать одежду. И вдруг со дна первой же шлюпки, к которой я подошел, поднялась какая-то не то девчонка, не то девушка в синем платье и захохотала. В руках у нее был черпак, она, видно, только что вычерпывала им воду из этой шлюпки. А теперь она сидела на кормовой банке, размахивала черпаком и смеялась.
– Глупый смех, – сказал я. – Ничего тут нет смешного. Это со всяким человеком может случиться.
– Я все видела, – сказала не то девчонка, не то девушка. – Ты плюхнулся в воду, как старая жаба. Я даже хотела спасать тебя.
– Меня не надо спасать, я сам кого угодно спасу, – ответил я. – А что это за дурацкая шлюпка у тебя? В первый раз такую вижу!
Действительно, шлюпка была странная. Один борт у нее был выкрашен белой краской, и на носу было написано «Магнолия». Другой борт был черного цвета, и на нем красовалось название «Морж».
– Эта шлюпка не дурацкая, – обиженно сказала не то девчонка, не то девушка. – Это шлюпка моего брата Кольки и одного его товарища.
И пояснила, что Колька и его товарищ оба копили деньги на шлюпки, каждый на свою. Но настало лето, а денег было мало. Тогда они объединились и купили одну. Но так как у них разные вкусы, то они никак не могли прийти к соглашению о цвете и названии. Поэтому они разделили ее на две части. Они считают, что у них разные шлюпки – у каждого своя.