Проснулась Мария Николаевна и вздохнула. И так по-весеннему свежо и радостно вздохнула грудь, что сразу села на постель и, жмурясь, протирала смеющиеся глаза навстречу бликам солнца.
Босая, в одной рубашке подбежала к зеркалу и вспомнила.
И, вспомнив, с легким смехом роняла кудрявую головку.
Но, что же было? — радостно лгала самой себе, — такой же вечер, как сотни прошлых вечеров?
Потом настал обычный день.
Как будто бы сидит в курьерском поезде Мария Николаевна и едет в некий чудный и далекий город. А мимо мелькают телеграфные столбы, заборы, однообразные поля…
И это, что проходит мимо — муж, хозяйство, офицеры, вся их жизнь…
А та, таинственная цель?
И вдруг, взгрустнувши, отвечала:
— Не надо думать.
Потом пришел Малинин. Говорил с Полянским об убийстве сыщика и был напуган. В иное время Мария Николаевна по-женски, вероятно, заинтересовалась бы случившимся.
Теперь и это слушалось как будто мимоходом. Муж куда-то вышел.
Малинин остался с ней один.
Прежде, забавляясь, она давала целовать ему украдкой свои пальцы, и ей было смешно, что этот толстый, краснолицый человек, пугливо озираясь, наспех хватал протянутую руку.
«Боится мужа», думала она и с любопытством ждала, что будет дальше. Теперь же, — взглянула на Малинина, увидела его смущенно ищущее выражение и отстранилась, предупреждая…
— Послушайте, голубка, — прохрипел тот нежно, — поедемте кататься?
Медленно взглянула на окно.
Золотой жар солнца в переливах ледяных узоров стекол.
— Страх как хорошо сейчас сидеть и мчаться в санках…
Вздохнула и отказалась.
— Сегодня вы недобрая, — с обидой и мольбой настаивал Малинин.
Нет. Мысль одна, как гвоздь, забита в голову. Пожалуй, как волшебный хрустальный шарик, которым гипнотизер пленяет волю пациента. Но было хорошо уйти в себя и в то же время слушать. Не одинока так она, когда сидит тут кто-то рядом. Просящий голос будил в ней жалость. И ведь недавно эта жалость едва не разгорелась в яркую, светящуюся точку. Надуманную, сочиненную точку. Она могла бы убедить, уверить сердце, и Мария Николаевна пошла бы ей навстречу, в какую угодно тьму… Теперь как будто пелена сползала с глаз. Она взглянула на Малинина и словно в первый раз увидела его. Вскочила со страдальческой гримасой:
Проснулась Мария Николаевна и вздохнула. И так по-весеннему свежо и радостно вздохнула грудь, что сразу села на постель и, жмурясь, протирала смеющиеся глаза навстречу бликам солнца.
Босая, в одной рубашке подбежала к зеркалу и вспомнила.
И, вспомнив, с легким смехом роняла кудрявую головку.
Но, что же было? — радостно лгала самой себе, — такой же вечер, как сотни прошлых вечеров?
Потом настал обычный день.
Как будто бы сидит в курьерском поезде Мария Николаевна и едет в некий чудный и далекий город. А мимо мелькают телеграфные столбы, заборы, однообразные поля…
И это, что проходит мимо — муж, хозяйство, офицеры, вся их жизнь…
А та, таинственная цель?
И вдруг, взгрустнувши, отвечала:
— Не надо думать.
Потом пришел Малинин. Говорил с Полянским об убийстве сыщика и был напуган. В иное время Мария Николаевна по-женски, вероятно, заинтересовалась бы случившимся.
Теперь и это слушалось как будто мимоходом. Муж куда-то вышел.
Малинин остался с ней один.
Прежде, забавляясь, она давала целовать ему украдкой свои пальцы, и ей было смешно, что этот толстый, краснолицый человек, пугливо озираясь, наспех хватал протянутую руку.
«Боится мужа», думала она и с любопытством ждала, что будет дальше. Теперь же, — взглянула на Малинина, увидела его смущенно ищущее выражение и отстранилась, предупреждая…
— Послушайте, голубка, — прохрипел тот нежно, — поедемте кататься?
Медленно взглянула на окно.
Золотой жар солнца в переливах ледяных узоров стекол.
— Страх как хорошо сейчас сидеть и мчаться в санках…
Вздохнула и отказалась.
— Сегодня вы недобрая, — с обидой и мольбой настаивал Малинин.
Нет. Мысль одна, как гвоздь, забита в голову. Пожалуй, как волшебный хрустальный шарик, которым гипнотизер пленяет волю пациента. Но было хорошо уйти в себя и в то же время слушать. Не одинока так она, когда сидит тут кто-то рядом. Просящий голос будил в ней жалость. И ведь недавно эта жалость едва не разгорелась в яркую, светящуюся точку. Надуманную, сочиненную точку. Она могла бы убедить, уверить сердце, и Мария Николаевна пошла бы ей навстречу, в какую угодно тьму… Теперь как будто пелена сползала с глаз. Она взглянула на Малинина и словно в первый раз увидела его. Вскочила со страдальческой гримасой: