Прекрасно. Пока будем готовиться. Дальнейшее вам сообщу.
— Слушаю.
Вы — Плис, Генрих? — спрашивал Архипов у человека в шапке, стоявшего перед воротами.
— Я — Плис, Генрих, — протяжно, по-латышски ответил человек.
Архипов сказал ему пароль, человек внимательно посмотрел на него, потом подумал и, наконец, пригласил войти.
Жил Плис один, в крохотной избушке, на краю села. Половину жилья занимала слесарная мастерская, в другой была кухня и стояла кровать.
— Ну, я очень рад, сказал он, — ну, как живут там наши?
— Да, не лучше, чем у вас, — криво улыбнулся Архипов.
— О, мы живем очень хорошо… очень. Вы оттуда? С вокзала?
Архипов молча кивнул головой. Плис, не спеша, закрючил дверь, развернул полученные письма и стал читать, облокотившись на верстак.
Архипов машинально оглядывал кругом. На гвоздиках, в стене, висели связки ключей, паяльники, кружки различной проволоки.
В одном углу стояли трубы от железной печи и тут же приютился старенький помятый самовар. Кровать была покрыта арестантским одеялом и на ней похрапывал пушистый серый кот.
Плис как-то по-особенному прищелкнул языком и окончил чтение.
— Да-а, — довольно протянул он, — должно быть, начинаются дела… Сейчас мне следует пойти. А вы побудьте у меня, я скоро возвращусь. Вот там кофейник в печке, там картофель — ешьте. Вот там кровать, ложитесь, отдыхайте. — И, подойдя к постели, шутливо стал сгонять кота: — Брысь, брысь ты, генерал… Ну, Рунцик, котик серый, товарищ хочет отдохнуть, пусти его…
Кот нехотя поднялся, выгнулся крутой дугой, зевнул, впился когтями в одеяло и, отряхнувшись, мягко спрыгнул на пол.
— Ложитесь — ваша очередь, — и Плис, довольный шуткой, захохотал. — Я дверь замкну снаружи, а вы не отзывайтесь никому.
Плис ушел. Архипов сел на табурет и закурил. Кругом была чужая обстановка, в чужом селе, у незнакомого, чужого человека. И это еще более напомнило об одиночестве, о выброшенности из прежней жизни.
Он лег на койку и начал вспоминать повешенного.
И то, что видел, представилось ему ненастоящим, — уж больно просто все случилось и так невысоко висел тот, в черном. Но, думая о зрителях, определенно злился:
«Палачи свое дело знают, на то они и псы такие. А вот ты, да все вы… мать вашу… Вы чего стояли?»
Припомнилась пословица: «на миру и смерть красна».
«Красна, — промолвил вслух, — как же!» — повернулся и заснул.
Прекрасно. Пока будем готовиться. Дальнейшее вам сообщу.
— Слушаю.
Вы — Плис, Генрих? — спрашивал Архипов у человека в шапке, стоявшего перед воротами.
— Я — Плис, Генрих, — протяжно, по-латышски ответил человек.
Архипов сказал ему пароль, человек внимательно посмотрел на него, потом подумал и, наконец, пригласил войти.
Жил Плис один, в крохотной избушке, на краю села. Половину жилья занимала слесарная мастерская, в другой была кухня и стояла кровать.
— Ну, я очень рад, сказал он, — ну, как живут там наши?
— Да, не лучше, чем у вас, — криво улыбнулся Архипов.
— О, мы живем очень хорошо… очень. Вы оттуда? С вокзала?
Архипов молча кивнул головой. Плис, не спеша, закрючил дверь, развернул полученные письма и стал читать, облокотившись на верстак.
Архипов машинально оглядывал кругом. На гвоздиках, в стене, висели связки ключей, паяльники, кружки различной проволоки.
В одном углу стояли трубы от железной печи и тут же приютился старенький помятый самовар. Кровать была покрыта арестантским одеялом и на ней похрапывал пушистый серый кот.
Плис как-то по-особенному прищелкнул языком и окончил чтение.
— Да-а, — довольно протянул он, — должно быть, начинаются дела… Сейчас мне следует пойти. А вы побудьте у меня, я скоро возвращусь. Вот там кофейник в печке, там картофель — ешьте. Вот там кровать, ложитесь, отдыхайте. — И, подойдя к постели, шутливо стал сгонять кота: — Брысь, брысь ты, генерал… Ну, Рунцик, котик серый, товарищ хочет отдохнуть, пусти его…
Кот нехотя поднялся, выгнулся крутой дугой, зевнул, впился когтями в одеяло и, отряхнувшись, мягко спрыгнул на пол.
— Ложитесь — ваша очередь, — и Плис, довольный шуткой, захохотал. — Я дверь замкну снаружи, а вы не отзывайтесь никому.
Плис ушел. Архипов сел на табурет и закурил. Кругом была чужая обстановка, в чужом селе, у незнакомого, чужого человека. И это еще более напомнило об одиночестве, о выброшенности из прежней жизни.
Он лег на койку и начал вспоминать повешенного.
И то, что видел, представилось ему ненастоящим, — уж больно просто все случилось и так невысоко висел тот, в черном. Но, думая о зрителях, определенно злился:
«Палачи свое дело знают, на то они и псы такие. А вот ты, да все вы… мать вашу… Вы чего стояли?»
Припомнилась пословица: «на миру и смерть красна».
«Красна, — промолвил вслух, — как же!» — повернулся и заснул.