Шел мирза Улугбек навстречу восходящей звезде, ощущая, что ступил он на новый, судьбой уготованный круг.
Тот, кто клялся мне в верности, стал мне врагом.
Муж — вчера добродетельный — стал подлецом.
Ночь делами, что завтра свершатся, чревата.
Но едва ль она добрым чревата плодом.
вездочеты и звездословы, основу всех дел и судеб связующие с указаниями звезд, втайне гадали о предстоящем по сочетанию благоприятных и зловещих созвездий, — писал о том славный Гияс-ад-дин.
Но что бы там ни видели звездочеты и как ни толковали звездословы эти знамения, кто-то перетолковывал все по-своему, и выходило каждый раз, что должна затмиться звезда Улугбека. Весь базар о том шептался, а значит, и весь Самарканд.
Из Герата новых вестей не поступало. Скорее всего перехватили там засланных беком Камилем соглядатаев, а может, просто те не могли выбраться из города. Купцы рассказывали, что все покидающие Герат караваны тщательно осматривают и каждого расспрашивают, кто он, откуда, куда и зачем идет.
Поймали дервиша-накшбендия, у которого нашли фирман из Ташкента, из самого медресе Кукельдаша, в котором сидел со своими мюридами Ходжа Ахрар. Но смысл фирмана был темен, и дознаться, кому он адресован и о чем говорит, не сумели. Дервиш держался того, что фирман предназначен для калантаров и содержит толкование тайной суфийской премудрости, понять которую может только посвященный.
Хаким Самарканда взялся допросить его сам, но тоже ничего не достиг, а назавтра нашли того дервиша мертвым. Он отравился в своей клетке, в сырой каменной нише подземной тюрьмы. Камиль рвал на себе бороду, допытываясь у надзирателей, кто мог дать дервишу яд. При аресте его тщательно обыскали, за этим лично проследил бек. Но надзиратели клялись и божились, что они тут ни при чем, на все, дескать, воля аллаха: жил человек и умер — значит, пришел его срок, а в клетку к нему после допроса, учиненного хакймом, никто не входил.
Камиль потребовал у мирзы отставки хакима, но Улугбек не согласился, сказав, что на основе одного подозрения нельзя обижать человека, верой и правдой служившего вот уже двадцать лет.
А потом стало и вовсе не до хакима. Люди бека Камиля донесли, что Абд-ал-Лятиф выступил из Герата во главе большого войска и движется к Самарканду.
Зажгли кизяк на сторожевых башнях, а хриплые медные карнаи и гулкие барабаны объявили поход.
Улугбек спешно готовился выступить из города. Гарнизон на внешней стене был утроен. Особо усилили охрану городских ворот. У Шейх-заде, Фирузы, Игольных и главных, Железных, ворот поставили отборных лучников, подвезли туда котлы со смолой и оловом. День и ночь там палили костры.
Была осень, и полуденное солнце жгло уже не столь ярко. И это радовало Улугбека, который всегда избегал жары. Он выступил из города тремя колоннами и двинулся навстречу неприятелю — сыну своему Абд-ал-Лятифу. Во главе первой колонны поставил любимого младшего сына Абд-ал-Азиза, вторую повел сам, а кольчужную конницу и замыкающий тумен отдал беку Камилю — верному из вернейших темнику. Выслали разведчиков и отрядили головные заставы.
Решено было идти боевой колонной до большого караван-сарая Кублук-бобо, а там разделиться: Камиль-бека послать в засаду, а Улугбеку и Азизу идти двумя колоннами в обхват наступающих войск. Шли весь день и часть ночи.
Краснели листья лозы, доходили под осенним солнцем дыни, исполинскими проржавелыми доспехами тянулись вдоль дорог хлопковые поля. Над плоскими крышами Ютящихся один на другом у речных берегов и холмистых подножий домов из сырцового кирпича поднимались удушливые серые дымки. Люди готовились к зиме, о которой уже давали знать первые ее вестники — пыльные глинистые бури из пустыни.
У караван-сарая войскам был дан однодневный отдых. Разбили палатки, разожгли костры. Чинили сбрую, точили и чистили оружие. Десятники придирчиво проверяли, все ли в порядке у их нукеров, крепка ли обувь, хватает ли стрел.
Улугбек объезжал войска. Сколько раз видел он такой вот военный лагерь накануне битвы! В походах Тимура, отца и в своих походах. Вроде все было спокойно, не хуже и не лучше, чем обычно. Но что-то носилось в воздухе. Что-то носилось… Безнадежностью пахло в лагере.
Давно бы должны были возвратиться разведчики. Прождали всю ночь, но и к первой молитве они не вернулись. Улугбек послал по их следам свою сотню. К полудню сотня подошла к лагерю, везя тела убитых разведчиков. Всех их поразили сзади. Видимо, стреляли из засад.
— Это дело тайных врагов, — сказал Камиль Улугбеку. — Абд-ал-Лятиф сюда еще не дошел.
— А откуда мы знаем, когда действительно он выступил? — спросил Улугбек.