Позже мне рассказали в Ханькоу один анекдот, красочно иллюстрирующий особенности такой психологии. Некий китайский офицер, разговаривая со своим наставником — одним из немецких военных консультантов, находившихся в ту пору в Китае, говорит ему: «Вам, немцам, нужно три года, чтобы приобрести знания, необходимые офицеру, а нам, китайцам, достаточно для этого трех месяцев».
И все же было бы несправедливо и несколько опрометчиво судить о китайцах на основании первого опыта знакомства их молодежи с западным образом мыслей и действий. Повторное общение может привести к иным результатам. Неудачи, постигшие молодых людей по недомыслию, из-за необоснованного самомнения, послужат хорошим уроком, плодами которого воспользуется последующее поколение. Я не принадлежу к числу тех, кто скептически относится к китайцам и восточным народам в целом. Они долго пребывали в спячке и не могут сразу стряхнуть с себя оцепенение, но семена мудрости, брошенные в почву много веков назад, должны когда-нибудь взойти, и тогда, возможно, эти ростки преобразят наш несчастный мир.
Что касается смешанных пар, то они были представлены всевозможными вариантами. Очевидно, белые мужчины довольно редко сочетаются с китаянками законным браком. Чаще встречаются китайцы, вступающие с иностранками в законные или полузаконные отношения. Некоторые знакомятся со своими будущими женами в Китае, но большинство из них жили в Европе или в Америке и там связали свою судьбу с иностранками. Почти все они — бывшие студенты, ныне занимающие в Китае должности преподавателей и чиновников или люди свободных профессий.
Белые женщины, родившиеся и выросшие в Китае, в какой-то степени представляют, что их ждет, если они выйдут замуж за китайцев. Из этого следует, что разочарование постигает их гораздо реже тех, что вышли замуж за границей, не имея никакого представления о жизни в Китае.
Несомненно, вследствие кардинальных перемен в образе жизни китайцев в больших городах — особенно в прибрежных районах — количество трудностей, ожидающих молодую жену-иностранку, существенно уменьшилось. Властная и грозная свекровь былых времен стала куда менее строгой и утратила свой непререкаемый авторитет. К тому же среди интеллигенции многие уже отказались от прежней системы совместного проживания, когда под одной крышей, а чаще всего в отдельных домиках, по соседству обитают родители, братья и сестры, дяди и племянники, каждый с женой, а также с любовницами и детьми. По примеру западных людей, китайцы нередко предпочитают жить со своей семьей отдельно, что крайне важно для жены-иностранки.
Сегодня можно услышать, как иностранцы заявляют с горделивым удовлетворением, словно речь идет об успехах, достигнутых благодаря их влиянию, что новая китайская Конституция, принятая в июле 1936 года, предписывает своим гражданам моногамный брак. Они жестоко заблуждаются. В этом вопросе новая Конституция не открыла Америки в буквальном смысле слова. Китайские законы фактически всегда признавали лишь одну законную супругу, хотя согласно заведенному обычаю в доме можно было держать бесконечное множество сожительниц. В принципе, хотя любовницы занимали более низкое положение по сравнению с законной супругой, такая ситуация отнюдь не считалась постыдной. У детей младших жен было свое определенное место в родном доме, отец заботился об их воспитании, и никто не относился к ним как к бастардам. Эта узаконенная традиция свидетельствовала о мудрости тех, кто установил ее исходя из своего немалого житейского опыта.
У большинства современных китайцев, принадлежащих к просвещенным слоям общества, в доме только одна жена, и новая Конституция тут, разумеется, ни при чем. Некоторые руководствуются соображениями экономического порядка: содержание нескольких женщин и многочисленной семьи обходится дорого. Другие стремятся показать себя передовыми людьми, отказавшимися от пережитков прошлого. Мнимое единобрачие и тех, и других равносильно супружеской «верности» западных мужчин. Если в Китае дела и дальше пойдут таким образом, то вскоре его подлинным бедствием, как и в наших странах, станут брошенные матери и незаконнорожденные дети.
Освященный обычаем гражданский брак в настоящее время остается довольно распространенным.
В некоторых провинциях, особенно в Сычуани, печатные бланки свидетельств о браке продаются в магазинах. Достаточно вписать туда имена супругов и заверить бумагу у представителя гражданской или военной власти, а также у какого-нибудь влиятельного лица, и брак становится законным. Никаких других формальностей не требуется.
Положения новой Конституции в отношении полигамии предусматривают наказание в виде лишения свободы для мужчины, вступившего во внебрачную связь, даже если он не содержит любовницу в своем доме. Хотя этот закон иногда применяется в связи с жалобой законной супруги, он, как правило, существует лишь на бумаге, особенно в отдаленных провинциях внутри страны, и полигамия продолжает процветать там, где она всегда была обычным делом: в высшем обществе и среди богачей. Благодаря более независимому образу жизни современных женщин, несмотря на ограничения, еще сохранившиеся в китайской глубинке, количество истинных жен приближается к официальным данным; если раньше законная жена и сожительницы были прикованы к дому, то сейчас они разъезжают в автомобилях или гуляют пешком, ходят в гости, делают покупки в магазинах; таким образом, люди знакомятся с супругой номер два или номер четыре господина X. Мне рассказывали об одном высокопоставленном деятеле, который обычно появляется в обществе в сопровождении нескольких жен и многочисленных детей. Лично я нахожу подобную искренность достойной уважения. Пока количество новорожденных девочек значительно превышает в Китае количество младенцев мужского пола, всякие попытки резко, в корне изменить супружеские нормы морали, существующие испокон веков, грозят привести к пагубным последствиям.
Наряду с богатыми многоженцами встречаются и бедняки, стремящиеся за счет количества жен обеспечить себя бесплатными помощницами, работающими с ними или на них. Купцы используют их в качестве компаньонок, поручая им вести дела в своих торговых домах. Один из моих поставщиков из Дацзяньлу, помимо магазина в городе, владеет еще несколькими лавками в Сиане, в провинции Шэньси, в Ячжоу, на границе провинции Сычуань, а также в Батане{42}, на западной окраине провинции Юньнань. В каждом из этих отделений проживает одна из его законных супруг, и он серьезно, с совершенно невинным видом заявляет: «Таким образом, я спокоен за свои дела, а когда я приезжаю в разные филиалы, мне не грозит одиночество».
Среди современных, образованных китайцев, живущих в больших городах, всё больше и больше принято выбирать себе мужа или жену по личному усмотрению, и молодые люди, подобно американцам, перед свадьбой пользуются полной свободой, в отличие от французов из буржуазной среды. В Пекине я видела множество девушек, открыто разгуливающих по городу с юношами, то ли с женихами, то ли просто с друзьями, и с удовольствием отмечала, что они ведут себя безупречно — молодежи всех без исключения западных стран следовало бы брать с них пример.
Китаец, женатый на иностранке, довольно редко приводит в свой дом любовницу, но не исключено, что он обзаведется еще одной, китайской, семьей на стороне. Такие двоеженцы встречаются порой и на Западе, но для Китая характерно, что иностранка, считающая себя единственной законной супругой, сплошь и рядом, вопреки своей воле, оказывается лишь одной из жен в полигамном браке. Особенно часто это случается, если муж родом из провинции, где до сих пор принято сговаривать детей в раннем возрасте и женить их совсем молодыми. Юноша, уезжающий учиться за границу, не придает большого значения этому браку. Он встречает в Европе или Америке иностранку, влюбляется в нее и женится, а затем привозит ее в Китай, поселяется там с семьей, а его жена-иностранка ни о чем не подозревает. Между тем в отчем доме китайца проживает женщина, которая в глазах всей семьи, а также перед законом является его законной супругой, единственной действительно законной супругой.
Ее мышление отличается от психологии жительниц Запада, она знает по собственному опыту и видит на примере окружающих, что главная жена, та, что продолжает род, как правило, пребывает в своей родной стране, независимо от того, живет ли она у родителей мужа или в отдельном, построенном им доме. Возможно, она переживает, но не удивляется, что у ее мужа есть еще сожительница-иностранка: за долгие века полигамии китаянки свыклись со своей участью, и мысль о протесте даже не приходит им в голову.
Китаец не может не навещать временами своих родителей. Тогда не исключено, что он вспомнит о законной жене. К тому же члены семьи всячески будут способствовать их сближению. Если первая супруга еще не стала матерью, то она сможет ею стать; если у нее родится мальчик, то он будет наследником. Белая женщина может годами пребывать в неведении и внезапно узнать о фактическом положении дел после смерти мужа, когда встанет вопрос о наследстве.
Я не довольствуюсь пересказом различных слухов. Мне известны подобные случаи. Одна американка узнала о предыдущем браке мужа уже после того, как она произвела на свет двоих детей. Что ей оставалось делать? Она стала работать, обрела независимое достойное положение и продолжает носить китайскую фамилию мужа. Китаец проводит с ней время от времени несколько недель. По-моему, они совместно занимаются каким-то бизнесом, но в основном он живет в другом городе со своей законной женой-китаянкой и их детьми.
Еще одна моя знакомая иностранка, подозревавшая после приезда в Китай, что, до того как жениться на ней в Европе, ее супруг уже заключил другой брак, упорно старается закрывать на это глаза. Муж во всем мне признался. Он нисколько не привязан к жене-китаянке, но она родила ему сына, и он обожает малыша.
Я встречала иностранок, выходивших замуж за вдовцов и таким образом оказывавшихся единственными законными супругами. Однако их судьба тоже была незавидной. Их дом заполоняли жившие там родственники мужа: его сыновья с женами и детьми, а также одним-двумя племянниками в придачу. Сколь бы вежливо, казалось, ни вели себя все эти люди, они постоянно давали чужестранке понять, что являются законными домовладельцами, и взирали на особу, ублажавшую их отца, с унизительным для нее снисхождением.
Я ограничилась описанием некоторых аспектов жизни супруги-иностранки в смешанных семьях, потому что эта проблема может вызвать особый интерес у моих читательниц, но и положение китайца — мужа иностранки имеет свои отрицательные стороны. Азиатская среда, где он вырос и куда затем вернулся, накладывает на него свой отпечаток, как и вековые традиции, вошедшие в его плоть и кровь. Постоянно сталкиваясь с чуждым ему образом мыслей и действий западной женщины, китаец поневоле испытывает множество противоречивых чувств.
Я это видела и наслушалась всяких признаний. Большинство смешанных пар, с которыми я общалась, не были счастливы. Слишком многое разделяло представителей разных рас, слишком мало общего было в их склонностях и привычках, приобретенных в раннем детстве.
Возможно, смешение рас способствует улучшению человеческой породы, но людям, которые на это идут, не стоит рассчитывать на веселую жизнь.
В Пекине я установила контакт с преподавателями университетов и хранителями библиотек, располагавшихся в великолепных помещениях. Пекин не только внешне обновился и похорошел, но и стал подлинным духовным центром. Поэтому я решила избрать его своим основным прибежищем на время странствий по Дальнему Востоку — я рассчитывала пробыть здесь несколько лет.
Приняв это решение, я стала искать дом, сдававшийся внаем. Эти поиски продолжались долго. Я не знаю, стоит ли рассказывать, почему мне трудно было найти себе кров, но, поскольку это характеризует здешние обычаи, подобная деталь вполне уместна в описании современного Пекина.
Каковы бы ни были достижения китайцев в плане «модернизации», у них сохранилось немало привычек, абсолютно не приемлемых для иностранцев с их четкими понятиями о гигиене и чистоте. Так, китайцы имеют обыкновение постоянно сплевывать со страшным горловым хрипом, причем делают это повсюду: они плюют на пол в поездах, в домах и ресторанах. В приличных домах повсюду расставлено множество плевательниц, дабы посетители не пачкали плиточный пол или паркет. Я заметила, что люди, принадлежащие к высшему обществу или получившие отчасти западное воспитание, стремятся маскировать эти омерзительные сосуды в углах комнат. В былые времена, напротив, — эта традиция еще сохраняется во многих домах, — плевательница, изделие из расписного фарфора внушительных размеров, высотой не меньше полуметра, стояла на видном месте как украшение возле дивана или даже посередине, между двумя почетными местами — таким образом, уважаемому гостю не приходилось далеко тянуться во время беседы.
Многие китайцы находят странным, что мы крайне редко сплевываем, и некоторые из них, беседуя со мной, высказывали мнение, что это свидетельствует о каком-то врожденном изъяне или болезни.
Кроме того, когда-то и на Западе было принято — к счастью, мы избавились от этого гнусного обычая — не пользоваться во время трапезы отдельными тарелками и черпать из общей кастрюли палочками или ложками, которыми уже кто-то ел, с неизбежно остававшейся на них слюной.
Иностранцы достойны порицания за то, что они упорно поощряют эту нездоровую привычку у китайцев, к которым они ходят в гости или которых учат. Очень немногие из белых людей отказываются от приглашений на обеды в китайском стиле, хотя они согласны, что такой способ еды является неправильным и опасным для здоровья. Большинство иностранцев признаются, что во время подобных трапез садятся за стол с глубоким отвращением, но якобы стараются превозмочь это чувство, дабы не обидеть китайцев; таким образом, они оказывают им весьма скверную услугу.
Однако я не могла подыскать себе подходящий дом из-за другой особенности китайского образа жизни.
Городские власти, старавшиеся сделать город более красивым, досадным образом пренебрегли санитарными нормами, и местные жители относились к этому совершенно равнодушно. Многие улицы по-прежнему были лишены сточных канав, а там, где они имелись, от желобов, переполненных нечистотами, по всей округе исходило жуткое зловоние.
Современные туалеты имелись в очень немногих домах. Подавляющее большинство китайцев ограничивались сооружением в зачастую крошечном дворе небольшой выгребной ямы без стульчака, выложенной кирпичом, которую время от времени чистил мусорщик. Другие, то ли из-за того, что в их жилищах не было двора, то ли по другой причине, по старинке отдавали предпочтение «парашам», нередко стоявшим прямо в спальнях и опорожнявшимся только раз в сутки. Иностранцы, как мне известно по опыту, мирились с этими неудобствами, но я не столь неприхотлива, и эта требовательность мешала мне найти жилье.
Потеряв терпение, я решила обустроить за свой счет китайский дом. Благодаря крайне несложному ремонту я обзавелась водопроводом на кухне, в ванной и туалете. Открывающиеся окна со стеклами сменили неподвижные рамы, обтянутые бумагой, пропускавшей в комнаты мало света и недостаточно воздуха. После этого я на скорую руку обставила дом, выписав из Шанхая свои вещи, прибывшие морем из Франции.
В предыдущей главе я довольно подробно описывала ощущение нереальности, которым я мучилась в начале поездки. Я не люблю распространяться о своих личных ощущениях, не представляющих интереса для других, но странное состояние, охватившее меня после приезда в Пекин, вероятно, заслуживает упоминания.
Выходя из дому, я всякий раз испытывала невыразимую грусть, причины которой не могла понять. Мое здоровье было, как всегда, превосходно, материальное положение также не давало никакого повода для беспокойства. То же самое можно было сказать о тех, к кому я относилась с особенным участием: о моих родных и друзьях. Тем не менее эта необъяснимая тоска росла день ото дня. Я никогда не плачу, но, когда я разъезжала по городу в коляске рикши, мне казалось, что слезы, того и гляди, брызнут у меня из глаз.
В такие моменты прохожие, которых я видела на улицах, выглядели как-то странно. В то время как они спокойно гуляли или занимались делами, их лица преображались, и в них проглядывали другие, непохожие на нынешние черты, а за их обычными жестами мне мерещились иные движения, которые они не производили или совершали лишь в подсознании. Искаженные злобой лица и угрожающие жесты наводили на мысль о кровавой бойне, и, как я, коря себя и посмеиваясь над собой, ни старалась избавиться от этих видений, меня не покидала уверенность, что зыбкие, всплывающие перед моим внутренним взором картины в будущем должны были стать явью.
Когда я возвращалась домой, наваждение проходило, но возобновлялось с новой силой, как только я отправлялась на прогулку. Лишь после того, как я уехала из Китая, галлюцинации окончательно прекратились.
Возможно, кое-кто усмотрел бы в этом провидение грядущих событий. Я почти склонна так полагать, хотя это предупреждение, если только оно имело место, на мой взгляд, относилось скорее к движению против иностранцев, нежели к предстоящей войне Китая с одной из восточных стран. Неизвестно, что нас еще ждет, ведь я пишу эти строки на тибетской земле, через два года после поездки в Китай, и китайская трагедия еще не окончена.
Каким бы мучительным ни было это странное наваждение, оно никак не отражалось на моем неизменно ясном уме. В атмосфере благополучия и несколько кичливой радости, окутывавшей город с пышными дворцами, цветущими парками и миниатюрными эмансипированными богинями, мне чудились зловещие тени.
Власти решили начать борьбу с героином, ввозившимся японскими наркоторговцами и их китайскими сообщниками. Закон предусматривал для нарушителей весьма суровое наказание, но, как водится на Востоке, да зачастую и в других местах, от крутых мер страдали только мелкие сошки, не имевшие влиятельных покровителей. Согласно этому неумолимому положению человека, уличенного в употреблении героина, помещали в больницу и подвергали принудительному лечению. Если после освобождения он брался за старое, его вторично заключали под стражу и снова лечили. На третий раз наркомана расстреливали.
Таким образом, к смертной казни нередко приговаривали несчастных, виновных лишь в том, что они пытались с помощью наркотиков облегчить свою тяжелую долю и обеспечить себе несколько часов забытья или попросту стремились за счет мимолетного перевозбуждения побыстрее справиться с работой.
Всякая смертная казнь отвратительна. Я уже писала об этом. Вину самого презренного из негодяев смягчает хотя бы то, что, совершая преступление, он подвергает свою жизнь смертельной опасности.
Но те, кто обрекает его на смерть, ничем не рискуют. В отличие от убийцы, наделенного отвагой, какой бы грубой и гнусной она ни была, эти люди лишены всякого мужества, способного оправдать их поступок. Сколько поборников справедливости, пуская в ход красноречие и театральные жесты, требуют высшей меры для обвиняемого в наручниках и под охраной жандармов! Разве посмели бы они, оказавшись один на один с преступником, не скованным в своих движениях, упрекать его за содеянное и с тем же пылом призывать искупить свою вину?!
В Пекине же речь шла не о преступниках, а о жертвах наркодельцов, обогащавшихся за счет своего бизнеса и не подвергавшихся никаким взысканиям.
Казнь этих несчастных происходила тихо, без всякой помпы — их просто-напросто убивали. Солдат стрелял в осужденного из винтовки. Если неумелый палач не убивал его с первого раза, то он стрелял снова и снова, пока не наступала смерть.
Некоторых мелких преступников порой задерживали, но чаще всего они отделывались штрафами либо некоторое время сидели в тюрьме.