— Прибьют ведь тебя.
— Может, прибьют, а может, и не прибьют… Виноват я, конечно. Отвечать придётся. Да, может, помилуют…
— Ну и оставайся, дурак!
От крутопутья мы отрезаны, это было понятно всем. Слева и справа простиралась. Прорва. Оставался единственный путь — по ровняге вперёд. Но ведь и там тоже воет военная дудка.
— А тебя действительно Душегубом зовут? — спросил Яган, исподлобья глядя на Шатуна.
— На Вершени — да.
— Много раз я про Душегуба слышал, только вот не думал, не гадал, что придётся встретиться.
— Жалеешь?
— Нет, — ответил Яган. — Нет.
То, с какой интонацией это было сказано, в других, менее нервных обстоятельствах, несомненно заставило бы меня призадуматься. Но в тот момент, каюсь, я прохлопал ушами.
С тревогой в душе и с мрачными предчувствиями мы выбрались на ровнягу. Особенно торопиться было некуда. Только что отобедавшие служивые особой прытью не отличаются. Да и впереди нас никто, кроме служивых, не ожидал. Я прикинул в голове некоторые варианты спасения. Если застава на ровняге немногочисленная, можно пробиться — служивые вступают в бой только когда пьяны, когда загнаны в угол или когда имеют подавляющее преимущество в силах. Можно до ночи схорониться в каком-нибудь укромном убежище, но места здесь чересчур людные, десятки глаз наблюдают за нами с плантаций. Лучше всего, конечно, было бы перебраться на ветвяк соседнего занебника, если бы таковой встретился на нашем пути. На Вершени это обычное дело — направленные во все стороны ветвяки соприкасаются, переплетаются и даже срастаются между собой. Но Головастик ничего определенного по этому поводу сказать не мог (у меня вообще создалось впечатление, что он здесь впервые в жизни), а рассмотреть что-либо в тумане, сегодня как назло особенно густом, было совершенно невозможно. Расспрашивать встречных кормильцев тоже не имело смысла. Завидев нашу компанию, они шарахались в сторону. Лишь какой-то нищий калека, не убоявшийся ни ножа Шатуна, ни бича Головастика, увязался за нами. Милостыню он не просил, а требовал. Причём в противном случае обещал нам все мыслимые и немыслимые кары. На добрые слова он не реагировал, на недобрые — тоже. В конце концов нищий отстал, но ещё долго раздавались его замысловатые проклятия. Лучшего способа демаскировки нельзя было и придумать.
Время близилось к полудню, и слева потянуло свежим ветерком, проредившим кое-где завесу тумана. Мы видели кормильцев, копошившихся среди молодых побегов масличной пальмы, пустые деревушки и узкие силуэты наблюдательных мачт, установленных вдоль ровняг в черт знает какие времена. Головастик, изо всех сил старавшийся замолить свои вчерашние грехи, согласился залезть на одну из них. Рисковал он, учитывая ветхость мачты, весьма сильно.
— По ровняге за нами следом идёт целая толпа, человек с полсотни, — проорал он сверху. — Отсюда толком не разглядеть, но, по-моему, это служивые.
— Далеко?
— Далековато.
— А впереди что?
— Трудно сказать… Очень плохо видно… Кажется, служивые поперёк ветвяка расставляют цепь из кормильцев.
— Густая цепь?
— Да уж… человек от человека в трех шагах. Отсюда похоже на частокол.
— Больше ничего не видно?
— Вижу Феникса. Сидит на мачте, как и я. В тысяче шагов от этого места.
— Плохая примета, — буркнул Яган.
— Может, это тот самый? — предположил я. — И чего он к нам привязался?
— Фениксы не всегда приносят одну только беду, — сказал Шатун. — Не раз бывало, как они спасали людей. Правда, никто из спасенных не был потом этому рад.
— Странная тварь…
— Говорят, на всем свете их всего несколько дюжин. Прорицатели знают всех их по именам. Они появились здесь раньше людей, раньше всего живого. Наверное, они бессмертные. Бывает, что кто-то из них начинает стариться — облезает, плохо видит, теряет силу. Тогда этот Феникс исчезает на какой-то срок, а появляется уже помолодевшим.
— Может, это не Он появляется, а его сынок?
— Нет, в том-то и дело, что именно он. Прорицатели в этом уверены. Да и откуда у них могут быть дети? Каждый Феникс сам по себе. Никто никогда не видел даже двух штук вместе.
— А косокрылы им, случайно, не родственники? — поинтересовался Яган. — Уж больно дружно они в Прорве живут.
— Разве набитое соломой чучело родственник человеку? Возможно, когда-то Фениксы и сотворили косокрылов. Ходят такие слухи. Да только никто не знает, для какой надобности. Может, и сами Фениксы про то давно забыли.
— Сотворить можно вещь, — с сомнением сказал Яган. — А разве возможно сотворить живую тварь?
— Нам невозможно. А для Феникса возможно. Он из тебя может и жабу сделать, и кротодава.
Наш столь интересный разговор прервал Головастик.
— Куда теперь? — спросил он, спустившись. — Вперёд или назад?
— А ты бы сам куда пошёл?
— Вниз.
— Вниз? — удивился Яган. — В Прорву, что ли?
— Нет, в антиподные леса. Разве никто из вас там не бывал?
Выяснилось, что Яган не бывал и бывать не собирается. Шатун слыхать про такое слыхал, но бывать не бывал. Я не слыхал, не бывал и даже мысль о такой возможности не приходила мне в голову.
Головастик горячо заверил нас, что ничего сложного в этом нет, способ проверенный. Главное — не торопиться, не трусить и слушаться его советов. А навык скоро придёт. Если антиподный лес здесь густой, то и сложностей особых не будет. Ползи себе, как блоха в шевелюре, не забывай только за ветви цепляться, да смотри, куда ноги ставишь. Ну, а если вдруг лес редкий, что бывает не часто, придётся попрыгать, но тут уж понадобятся страховочные верёвки. Впрочем, тот, кто считает антиподные леса большим злом, чем допрос с пристрастием и последующую казнь, может остаться, силой его вниз никто не потянет. Сам он лично идёт.
— Я тоже, — сообщил Шатун.
— Согласен, — вздохнул я. — Деваться-то все равно больше некуда.
— Лучше бы я в колодке остался, — вырвалось у Ягана. — Рубил бы себе потихонечку ветвяк. И выспаться успеешь, и пожрать дадут. А тут каждый день что-то новое. Я за всю жизнь столько страху не натерпелся, как за последние десять дней.
Что верно, то верно, подумал я. Мне все эти приключения тоже во где! Хорошо мериться силами с судьбой где-то раз в году, устав от рутины и обыденности, но когда вся твоя жизнь превращается в цепь жутких происшествий — это уже слишком.