Однако Шатун явился значительно раньше — на десятый день нашего пребывания в подземелье. С собой он принёс мешок вкусной еды и много всяких полезных вещей: глиняные миски, охапку смоляных факелов, кресало, свернутую трубкой плетеную циновку, а главное — нож. Но не тот тяжелый боевой нож, который все без исключения болотники таскают на шее, а коротенькое острое лезвие, сделанное из прекрасной, гибкой стали. Его можно было прятать в волосах, между пальцев рук, во рту.
Все подарки, включая содержимое мешка, были совершенно мокрыми, но вполне годными к употреблению. Факел — а по сути дела, это губка, пропитанная густой, горячей, как напалм, смолой, — вспыхнул от первой же искры. Наконец мы смогли обозреть своё узилище. Картина, надо сказать, оказалась безрадостной: с потолка свешивались какие-то бледные заплесневелые мочала, грязь как будто шевелилась от бесчисленного количества жирных мокриц и слизней, в яме посередине пузырилась чёрная вода. Глаза бы мои на все это не смотрели.
— Как поживаешь, Шатун? — осведомился я по всем правилам местного этикета. — Все ли хорошо в твоём Доме?
— В моём Доме непорядок, — ответил наш бывший товарищ. — Я очень долго отсутствовал. Многое изменилось здесь с тех пор.
Из рассказов Ягана я уже знал, что для болотников «Дом» — понятие куда более широкое, чем просто жилище. Это нечто вроде клана — несколько десятков больших патриархальных семей, связанных кровным родством. Все, что происходит внутри Дома, вопрос довольно щекотливый, и чужакам его лучше не касаться.
— А на Вершени какие новости? — перевел я разговор на другую тему. — Наш ветвяк ещё не срубили?
— Нет. Когда его срубят, вы это услышите. Все здесь содрогнется.
— Твои воины ходили в поход?
— Нет. Но ходили воины из Дома Тига Бешеного. Вернулись с большой добычей и пленниками.
— И где же эти пленники?
— Их, наверно, уже утопили.
— А нас когда утопят?
— Скоро.
— Уж поскорей бы. Ты там посодействуй.
— Сначала вас будут судить. А если вы вдруг вспомните что-нибудь, порочащее меня, то и моя очередь настанет.
— Что же про тебя вспомнить порочащее? Ты все время молодцом держался. Да если бы что-то и было, мы бы не сказали.
— Вы расскажете все, что было на самом деле. На суде прорицателей ничего нельзя утаить.
— А тебе какая казнь грозит? Тоже смерть?
— Нет. Суд не может наказать болотника смертью. Но я больше не увижу ни своего Дома, ни своих детей. Меня приговорят к изгнанию. А для нас это куда хуже смерти.
— Будем надеяться, что для тебя все кончится хорошо. Когда состоится суд?
— Через три дня, не считая этого.
— Ты ещё придешь к нам?
— Да. Завтра.
— Теперь поняли, что нас ждет? — зловещим тоном изрёк Яган, как только Шатун удалился. — Ох, чувствует моё сердце, ждет нас мука мученическая!
— Почему же? — возразил я. — Не вижу ничего страшного. Суд для того и существует, чтобы во всем разобраться. Мы ведь перед болотниками ничем особенным не провинились. Они нас сами, сюда притащили.
— Да что ты понимаешь! — Яган в сердцах даже топнул ногой. — Сам подумай, если человека и без всякого суда можно утопить, что с нами тогда на суде могут сделать! Суд не для того существует, чтобы разбираться, а для того, чтобы из тебя последние жилы вытянуть. Чтобы всех сообщников выявить, все планы сокровенные вызнать, все подробности разнюхать! У нас на Вершени и то редкий суд без пыток бывает, а уж про Иззыбье дикое и говорить нечего. Для них это вроде как любимое развлечение. Целый день тебя судить будут, а уж как время придёт приговор оглашать, тут даже палач не нужен — куском мяса станешь, без шкуры, без волос!
— Да, конечно, наш суд куда справедливее, — невесело усмехнулся Головастик. — Здесь тебя дикари замучают, а там — ученые люди.
— Выход у нас один! — Яган помахал ножом перед своим носом. — Я перережу вам обоим горло, а потом вскрою себе вены. Вот и все.
— Нет уж! — запротестовал Головастик. — У тебя сноровки нет. Ты уж лучше это дело мне доверь. Можно прямо сейчас и начать.
— Перестаньте! — вмешался я. — Даже слышать такое противно. У нас ещё три дня в запасе. Давайте подумаем вместе, как спастись. Подкоп не годится. Корни занебника мешают, да и не справиться нам без инструментов. Остается один путь — лабиринт. Без чужой помещикам его не пройти, захлебнемся. Значит, надо искать союзника. Про один такой случай я, между прочим, слышал.
И я поведал им свою собственную интерпретацию мифа о Тесее, Ариадне и Минотавре, старательно переиначив сюжет на местный лад. Тесей стал у меня смельчаком-служивым, спустившимся с Вершени в поисках своих друзей, похищенных злым болотником-каннибалом, а Ариадна — красивой и толстой болотницей, в глубине души уверовавшей в Письмена и Настоящий Язык.
Рассказ понравился моим слушателям и пробудил их фантазию, чего я, собственно, и добивался.
— А что! — сказал Головастик. — Неплохо придумано! Вот только где нам такую длинную верёвку достать?
— А если и достанем, кто её через лабиринт протянет, — рассудительно заметил Яган. — Хотя… надо подумать… вот если бы у нас трава-репьевка была…
— С репьевкой шутки плохи, — сказал Головастик. — Меня она однажды чуть не задушила.
— Быть такого не может. Она и ребёнка не задушит.
— Я сильно пьяный был. С поминок шёл. Зацепился за неё и волок, волок за собой. А потом споткнулся, упал и заснул. Проснулся, а у меня горло, как удавкой перехлестнуто. Едва выпутался.
— Надо траву уже подсохшую брать, без семян. Тогда она уже такой силы не имеет. Эй. — Яган толкнул меня в бок. — Попроси завтра у Шатуна, чтобы он принёс репьевки.
— А сам ты почему не хочешь просить?
— Мне он отказать может, а тебе — нет.
— Я про репьевку мало что знаю. Даже в руках никогда не держал.
— И правильно, что не держал. Если руки свои жалеешь, никогда её не трогай. Но я к ней давно привык. Там, где мы раньше жили, ею каждое жилище обсажено. Никакой вор через такую ограду не проберется. Наши старики из репьевки боевые кнуты плетут. Если хлестанешь кого хорошенько — голова долой… Ты, главное, попроси. А уж все остальное моя забота.
О траве-репьевке я действительно знал не много. На вид это безобидный клубок сухой жесткой травы, похожий на моток колючей проволоки. В таком состоянии она пребывает большую часть года, оживая только в период размножения. Едва только в сосудах занебников начинается бурный ход соков, тут уж надо смотреть в оба. Закрепившись в какой-нибудь щели цепкими корнями, репьевка отбрасывает далеко в сторону крепкий побег, сплошь покрытый мелкими кривыми колючками. Побег этот старается зацепиться за любой движущийся предмет — человека, зверя, ящерицу. Скрученная спиралью трава разматывается потом на многие сотни метров и укореняется по всей длине. Если попавшее в путы животное невелико, репьевка опутывает его целиком и душит, чтобы в дальнейшем использовать как дополнительный источник питания. Добравшись до живых соков занебника, трава сразу теряет свою агрессивность. Для взрослого человека она, в общем-то, не представляет опасности, но исцарапать и исколоть может. Бичи из неё действительно получаются хоть куда! Пару раз я этого удовольствия отведал. Даже после удара средней силы остаётся Долго не заживающая рана, похожая на след циркулярной пилы.
Появившийся на следующий день Шатун был ещё мрачнее, чем обычно. Молча отдав Головастику мешок с харчами, он присел на корточки у стены.