— Любезный, когда я стану царём, приходи ко мне, я позабочусь о четырёх необходимых тебе вещах". И, вернувшись во дворец, он вскоре сделался царём.
"Испытаю-ка я их", — решил бодхисаттва. Сначала он явился к змее и, став в указанном месте, позвал её:
"Эй, длинная!" Змея сразу выползла и, поклонившись, сказала:
— Любезный, в этом месте лежат сорок коти золотых монет, откопай их и возьми.
— Хорошо, — сказал бодхисаттва — если понадобится, я буду знать. Потом он пришёл к крысе и позвал её. Крыса поступила, как и змея. От неё бодхисаттва пошёл к попугаю и позвал:
— Эй, попугай! — Стоило ему крикнуть, как попугай сразу же спустился с верхушки дерева и, поклонившись, сказал:
— Если хочешь, любезный, я сейчас же скажу моим родственникам, и они принесут для тебя из области Гималаев сколько угодно риса.
— Хорошо, — сказал бодхисаттва, — если понадобится, я буду знать. "Теперь испытаю царя", — решил он.
Поселившись в царском саду, бодхисаттва принял вид странствующего отшельника и на следующий день пришёл в город за милостыней. А в это время тот вероломный царь, восседая на пышно разукрашенном государственном слоне, в сопровождении огромной свиты торжественно объезжал город. Ещё издали заметив бодхисаттву, царь подумал: "Этот негодяй-отшельник, наверное, пришёл здесь у меня поселиться. Пока он не рассказал людям об оказанном мне благодеянии, надо отрубить ему голову". И он взглянул сверху на своих людей.
— Что угодно Божественному? — спросили приближённые.
— Мне кажется, — сказал царь, — этот мерзкий отшельник пришёл просить меня о чём-то. Не допускайте ко мне этого черноухого, а свяжите ему руки и, давая по четыре удара, выведите из города к месту казней. Там отрубите ему голову, а тело посадите на кол. Люди пошли исполнять приказание. Они связали невинное Великое Существо и, давая время от времени по четыре удара палками, повели к месту казней. Всюду, где его били, бодхисаттва только говорил: "Матушка моя! Отец мой!" И без стонов и воплей неизменно повторял одну гатху:
Правду, думаю я, говорили мудрые люди:
Лучше плывущий чурбан, чем иной человек.
Услыхав эту гатху, бывшие, там мудрые люди спросили:
— Какое доброе дело, отшельник, сделал ты для нашего царя? Тогда бодхисаттва рассказал всю историю, закончив её словами:
— Так я его из речной стремнины вытащил, а себе несчастье причинил; не исполнены мною советы прежних мудрецов, так вот теперь, вспомнив, я повторяю их. Выслушав отшельника, кшатрии, брахманы и другие городские жители стали говорить:
— Этот царь предаёт своих друзей, даже такого добродетельного человека, спасшего ему жизнь, не ценит. Какой нам толк от такого царя! Хватайте его! Разгневанные, они кинулись на царя. Со всех сторон посыпались на него стрелы, дротики, палки и камни. Потом горожане схватили его за ноги, стащили со слона и бросили в канаву, а бодхисаттву помазали на царство. Бодхисаттва справедливо управлял своим царством и вот как-то раз снова захотел испытать тех животных. С большой свитой явился он к тому месту, где жила змея, и позвал её. Змея вышла и сказала:
— Эти деньги твои, почтенный, возьми их. Царь передал советникам сорок коти золотых монет и пошёл к крысе. Крыса, поклонившись, отдала ему тридцать коти золотых. Вручив эти деньги советникам, царь отправился к попугаю. Тот слетел с ветки и спросил:
— Собрать для тебя рису, почтенный?
— Когда будет необходимость, тогда соберёшь, — сказал царь, — а теперь отправляйся с нами. Взяв семьдесят коти золотых монет и захватив с собой всех трёх животных, царь вернулся в город. Поднявшись на плоскую крышу дворца, он приказал хранить там привезённые сокровища. Змее он велел сделать для жилья золотую трубу, крысе — хрустальную пещеру, а попугаю — золотую клетку. Каждый день по приказу царя кормили их отборной пищей: змею и попугая — сладким зерном, а крысу — очищенным рисом. Справедливо управляя царством, бодхисаттва раздавал дары и совершал другие благочестивые деяния. И все четверо, прожив свой жизненный срок в мире и довольстве, возродились согласно карме.
Учитель сказал:
— Не только теперь, о бхикшу, Девадатта пытается меня убить. Он замышлял это и прежде. Приведя этот рассказ для разъяснения дхармы, Учитель отождествил перерождения:
— Тогда вероломным царём был Девадатта, змеёй — Сарипутта, крысой — Моггаллана, попугаем — Ананда, а справедливым царём был я.
Словами: "Видел ли ты, о Вирака..." Учитель — он жил в ту пору в роще Джетавана — начал свой рассказ о тех, кто пытается сравниться с Сугатой. Вот как это было. Когда тхеры воротились от Девадатты не одни, Учитель спросил у Сарипутты, как поступил Девадатта, увидев их. И Сарипутта ответил: "Он попытался соперничать с Сугатой!" Тогда Учитель молвил: "Не только ныне, о Сарипутта, тщился Девадатта состязаться со мной в славе и лишь потерпел поражение — с ним и прежде уже случалось то же!" И, уступая просьбам тхеры, Учитель поведал тогда историю из прошлой жизни. "Во времена минувшие, когда на бенаресском троне восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва возродился на земле в облике озёрной вороны и жил на берегу одного озера. Звали его Вирака, Сильный. Однажды в царстве Каси началась засуха. Люди не могли уже, как раньше, кормить ворон или делать подношения змеям и якшам. Одна за одной вороны покидали края, иссушённые зноем, и устремлялись в спасительные леса. Одна из ворон, жившая ранее в Бенаресе — звали её Савиттхака, — прихватив с собою супругу, прилетела туда, где жил Вирака, и поселилась по соседству, на берегу того же озера.
Однажды Савиттхака, ища себе пропитание в озере, увидел, как Вирака нырнул глубоко в воду, поймал рыбину, проглотил её и, вынырнув, вышел на берег, а потом стал греться на солнышке.
"Возле этой озёрной вороны, — подумал Савиттхака, — можно поживиться рыбой! Сделаюсь-ка я его прислужником!" И, принявши такое решение, он подошёл к Вираке.
"Чего тебе, любезный?" — спросил его Вирака.
"Господин, — отвечал ему Савиттхака, — я хочу служить тебе!" –
"Да будет так!" — согласился Вирака. И вот с той поры, как стал Савиттхака ему служить, Вирака съедал лишь столько, сколько нужно было, чтобы поддержать в себе жизненные силы, остальной же улов отдавал Савиттхаке. А тот, наевшись досыта, оставлял не съеденное жене.
Спустя какое-то время сердце Савиттхаки обуяла гордыня.
"Озёрная ворона эта, — размышлял он, — такая же темнопёрая, как и я. Что ни возьми: глаза ли, клюв или лапы — всё у него со мной схоже! Не желаю я больше есть его рыбу, наловлю себе сам, сколько захочу!" И он заявил Вираке, что впредь сам станет нырять и ловить рыбу.
"Дружище, — отвечал ему Вирака, — ведь ты не из племени озёрных ворон, которые от рождения умеют нырять и ловить в воде рыбу. Не губи себя!" Но тщетны были попытки Вираки остановить неразумного — Савиттхака не послушался. Подлетев к озеру, он с разгону нырнул в ряску, затянувшую воду, но не сумел выбраться наверх и застрял на дне, запутавшись в водорослях, — только кончик клюва время от времени появлялся над водой. Так без воздуха он задохнулся и погиб — жизнь его оборвалась.
Жена Савиттхаки, не дождавшись мужа домой, полетела к Вираке узнать, что сталось с супругом. "Господин, — сказала она, — что-то не видно Савиттхаки, где б ему быть?!"
"Не видал ли ты, Вирака, птицу, Что сладостным пеньем красна, Оперением синим на горле подобна павлину она. Эта птица — Савиттхака, тот, для кого я жена".
И Вирака ответил: "Да, почтенная, я знаю, куда делся твой супруг!" А потом спел такую гатху:
"Птица есть, что ныряет и ловит под ряскою рыб.
С ней сравниться желая, Савиттхака в топях погиб".
И, услыхав эти слова бодхисаттвы, супруга погибшего, рыдая, воротилась назад в Бенарес". Заканчивая это своё наставление в дхамме, Учитель истолковал джатаку, так связав перерождения: "В ту пору Савиттхакой был Девадатта, Виракой же был я сам".
"Казною, конями…" — это Учитель произнёс в роще Джеты по поводу некоего затосковавшего монаха. Тот был родом из Шравасти; монахом он стал, приняв учение всем сердцем. Но однажды он шёл по улицам Шравасти, собирая подаяние, взглянул на нарядно одетую женщину, и прелесть её бросилась ему в глаза. Тут его обуяла страсть; затосковал он, перестал стричь волосы и ногти, весь зарос, исхудал, запустил себя, ходить стал в грязном, а с виду сделался жёлтый-прежёлтый и до того иссох, что на теле проступили все жилы. С монахами ведь бывает, как с небожителями. Когда у тех подходит к концу их жизненный век на небесах, то предвещают этот конец пять примет: венки их вянут, одежды пачкаются, тело теряет красоту, потеют подмышки, а сиденье начинает казаться неудобным.
Вот точно так же, если монах затосковал и близок к тому, чтобы отпасть от учения, тому тоже есть пять примет: цветы его веры вянут, одежды нравственных обетов пачкаются, от неуверенности и внутреннего нечестия теряет он свою духовную красоту, страсти выделяются из него, словно пот, а места для созерцания — лесная чаща, комель дерева, пустая горница — начинают казаться ему неудобными. Вот эти-то приметы и проявились в нём. Привели его к Учителю:
"Почтенный! Этот монах затосковал". –
"Так ли?" — спросил Учитель. –
"Всё так". –
"Не поддавайся страстям, монах. От женского полу один грех; тебе нужно избавиться от влюблённости. Утешайся лучше Учением. Ведь уже в древности бывало, что умные, полные духовной мощи люди влюблялись так сильно, что теряли всю свою мощь и взамен обретали жизнь, полную всяких невзгод", — и Учитель рассказал о былом.