— Все это очень хорошо, но пока что, как я понимаю, мы оба голодные и нам надо где-нибудь поесть. Если ты не против, пойдем в какую-нибудь таверну на Кава-Баха…
— Куда ты сказать…
Они сносно поужинали, Альмудена все продолжал мечтать, как они вместе отправятся в Иерусалим, прося милостыню на земле и на море, идти будут не спеша, без забот и печалей. Проведут в пути много месяцев, может, целый год, но в конце концов придут в Палестину, хотя бы пришлось идти пешком до самого Константинополя. А сколько прекрасных стран будет у них на пути! Нина возражала: не для ее ног такие длинные дороги, и тогда африканец, не зная, чем еще ее убедить, напомнил:
— Испания — неблагодарный страна… Надо ходить далеко, бежать от неблагодарные люди.
Поужинав, устроились на ночлег в доме Бернарды, в нижних залах, где койки — по два реала за ночь. Альмудена провел ночь беспокойно, долго не мог уснуть, бредил путешествием в Иерусалим; Бенина, чтобы успокоить его, сказала, что согласна на такое дальнее путешествие. Мордехай беспокойно ворочался на койке, словно лежал на колючках, жаловался на зуд и болезненные уколы, будто его кто кусал, однако, скажем сразу, причина была не в насекомых, спутниках нищеты, против которых придуманы разные порошки. А дело было в том, что болезнь марокканца перешла в другую стадию: наутро лихорадка сменилась красной сыпью на руках и ногах. Несчастный отчаянно чесался, и Бенина повела его на улицу в надежде, что на свежем воздухе ему станет легче. Останавливаясь в разных местах, они просили милостыню, чтобы не забыть свое ремесло, потом пошли на улицу Сан-Карлос, где жила Хулиана, и Бенина поднялась к ней за своими вещами. Та вынесла ей небольшой узел и посоветовала, пока они будут хлопотать насчет ее принятия в «Милосердие», снять где-нибудь комнату подешевле, с этим мужчиной или без него, что было бы лучше для ее репутации, подобный союз — нарушение приличий. И еще Хулиана сказала, что, когда Бенина смоет с себя всю грязь, собранную в Эль-Пардо, она может навестить донью Паку, та с радостью ее примет; но о возвращении в дом пусть и не думает, этого не желают дети, они хотят, чтобы их мать всегда была обихожена и обеспечена всем необходимым. С этим старушка согласилась, в подобной перемене она видела повеление свыше.
Хулиана не была злой, а лишь властолюбивой, ей больше всего хотелось проявлять свои богоданные хозяйственные таланты, она умела цепко держать все, что попадало ей в руки. Не лишена была она и любви к ближнему, жалела Бенину и, когда та сказала, что слепой ждет ее у дома, захотела взглянуть, что он за человек. Вид несчастного африканца произвел на нее удручающее впечатление: она страдальчески поморщилась и, махнув рукой, сказала презрительным тоном:
— Да я его знаю, видела, как он просил милостыню на улице Герцога Альбы. Место неплохое, у него губа не дура. Сеньор Альмудена, правда, что вы любите женщин?
— Я любить Бенина, амри…
— Ха-ха-ха… Бедняжечка Бенина, ничего себе кавалера отхватила! Если вы с ним возитесь из милосердия, я тоже скажу, что вы святая.
— Он болен, и без помощи ему не обойтись.
Мавра одолевал нестерпимый зуд, и он, засучив рукава, вовсю царапал руки и грудь; швея подошла, взглянула и охнула:
— Да у него проказа! Господи Иисусе, как есть проказа! Я такое уже видела, сенья Бенина, у одного нищего, тоже из мавров, тот был родом из Орана, просил недалеко от площади Пуэрта-Серрада, у мастерской моего отчима. И так одолела его эта болезнь, что никто не решался к нему подойти, и в больницу для бедных его не принимали…
— Кусать, сильно кусать, — только и твердил Альмудена, проводя ногтями по руке от предплечья до кисти, словно расчесывал спутавшиеся волосы.
Не показывая своего отвращения, чтобы не обидеть несчастную пару, Хулиана сказала Нине:
— Ну и забота вам выпала с этим молодчиком! Ведь болезнь-то заразная. Пристанет к вам чесотка, за милую душу, вот хороши будете, красота, да и только. Вы что, совсем рехнулись, как тот дурачок из сказки, который хотел поджарить кусок масла, или что с вами такое?
Бенина только взглядом показала свою жалость к бедному слепому, решимость не покидать его и готовность вынести все беды, какие пошлет ей господь бог. В это время возвращавшийся домой Сапата увидел свою жену рядом с живописной парой, подошел к ним и, узнав, в чем дело, посоветовал Бенине отвести мавра к врачу-дерматологу на улицу Сан-Хуан-де-Диос.
— Лучше всего было бы отправить его на родину, — заявила Хулиана.
— Далеко, далеко, — сказал Альмудена. — Мы ходить в Хиерусалайм.
— Неплохо придумано. «Из Мадрида в Иерусалим, или Семейство дядюшки Маромы»… Недурно, недурно. Теперь о деле, женушка, не бей меня и выслушай. Я не смог выполнить твое поручение, потому что… Я же просил тебя не драться.
— Небось заходил в биллиардную, подлец… Иди домой, там я с тобой рассчитаюсь.
— Не пойду, надо что-то решить с этими чертовыми телегами.
— Что, что, негодяй?
— Все это очень хорошо, но пока что, как я понимаю, мы оба голодные и нам надо где-нибудь поесть. Если ты не против, пойдем в какую-нибудь таверну на Кава-Баха…
— Куда ты сказать…
Они сносно поужинали, Альмудена все продолжал мечтать, как они вместе отправятся в Иерусалим, прося милостыню на земле и на море, идти будут не спеша, без забот и печалей. Проведут в пути много месяцев, может, целый год, но в конце концов придут в Палестину, хотя бы пришлось идти пешком до самого Константинополя. А сколько прекрасных стран будет у них на пути! Нина возражала: не для ее ног такие длинные дороги, и тогда африканец, не зная, чем еще ее убедить, напомнил:
— Испания — неблагодарный страна… Надо ходить далеко, бежать от неблагодарные люди.
Поужинав, устроились на ночлег в доме Бернарды, в нижних залах, где койки — по два реала за ночь. Альмудена провел ночь беспокойно, долго не мог уснуть, бредил путешествием в Иерусалим; Бенина, чтобы успокоить его, сказала, что согласна на такое дальнее путешествие. Мордехай беспокойно ворочался на койке, словно лежал на колючках, жаловался на зуд и болезненные уколы, будто его кто кусал, однако, скажем сразу, причина была не в насекомых, спутниках нищеты, против которых придуманы разные порошки. А дело было в том, что болезнь марокканца перешла в другую стадию: наутро лихорадка сменилась красной сыпью на руках и ногах. Несчастный отчаянно чесался, и Бенина повела его на улицу в надежде, что на свежем воздухе ему станет легче. Останавливаясь в разных местах, они просили милостыню, чтобы не забыть свое ремесло, потом пошли на улицу Сан-Карлос, где жила Хулиана, и Бенина поднялась к ней за своими вещами. Та вынесла ей небольшой узел и посоветовала, пока они будут хлопотать насчет ее принятия в «Милосердие», снять где-нибудь комнату подешевле, с этим мужчиной или без него, что было бы лучше для ее репутации, подобный союз — нарушение приличий. И еще Хулиана сказала, что, когда Бенина смоет с себя всю грязь, собранную в Эль-Пардо, она может навестить донью Паку, та с радостью ее примет; но о возвращении в дом пусть и не думает, этого не желают дети, они хотят, чтобы их мать всегда была обихожена и обеспечена всем необходимым. С этим старушка согласилась, в подобной перемене она видела повеление свыше.
Хулиана не была злой, а лишь властолюбивой, ей больше всего хотелось проявлять свои богоданные хозяйственные таланты, она умела цепко держать все, что попадало ей в руки. Не лишена была она и любви к ближнему, жалела Бенину и, когда та сказала, что слепой ждет ее у дома, захотела взглянуть, что он за человек. Вид несчастного африканца произвел на нее удручающее впечатление: она страдальчески поморщилась и, махнув рукой, сказала презрительным тоном:
— Да я его знаю, видела, как он просил милостыню на улице Герцога Альбы. Место неплохое, у него губа не дура. Сеньор Альмудена, правда, что вы любите женщин?
— Я любить Бенина, амри…
— Ха-ха-ха… Бедняжечка Бенина, ничего себе кавалера отхватила! Если вы с ним возитесь из милосердия, я тоже скажу, что вы святая.
— Он болен, и без помощи ему не обойтись.
Мавра одолевал нестерпимый зуд, и он, засучив рукава, вовсю царапал руки и грудь; швея подошла, взглянула и охнула:
— Да у него проказа! Господи Иисусе, как есть проказа! Я такое уже видела, сенья Бенина, у одного нищего, тоже из мавров, тот был родом из Орана, просил недалеко от площади Пуэрта-Серрада, у мастерской моего отчима. И так одолела его эта болезнь, что никто не решался к нему подойти, и в больницу для бедных его не принимали…
— Кусать, сильно кусать, — только и твердил Альмудена, проводя ногтями по руке от предплечья до кисти, словно расчесывал спутавшиеся волосы.
Не показывая своего отвращения, чтобы не обидеть несчастную пару, Хулиана сказала Нине:
— Ну и забота вам выпала с этим молодчиком! Ведь болезнь-то заразная. Пристанет к вам чесотка, за милую душу, вот хороши будете, красота, да и только. Вы что, совсем рехнулись, как тот дурачок из сказки, который хотел поджарить кусок масла, или что с вами такое?
Бенина только взглядом показала свою жалость к бедному слепому, решимость не покидать его и готовность вынести все беды, какие пошлет ей господь бог. В это время возвращавшийся домой Сапата увидел свою жену рядом с живописной парой, подошел к ним и, узнав, в чем дело, посоветовал Бенине отвести мавра к врачу-дерматологу на улицу Сан-Хуан-де-Диос.
— Лучше всего было бы отправить его на родину, — заявила Хулиана.
— Далеко, далеко, — сказал Альмудена. — Мы ходить в Хиерусалайм.
— Неплохо придумано. «Из Мадрида в Иерусалим, или Семейство дядюшки Маромы»… Недурно, недурно. Теперь о деле, женушка, не бей меня и выслушай. Я не смог выполнить твое поручение, потому что… Я же просил тебя не драться.
— Небось заходил в биллиардную, подлец… Иди домой, там я с тобой рассчитаюсь.
— Не пойду, надо что-то решить с этими чертовыми телегами.
— Что, что, негодяй?