Потом она пожалела, что не столкнула Стеллу. А Стелла, наверное, пожалела, что не столкнула ее.
Третья работа — «Недвижимость и страхование Твека» в Флэтайрон-билдинг, личным секретарем мистера Твека: Что бы я без тебя делал, моя хорошая?
Мистер Твек платит ей вполне прилично. И он не обижает ее, как на прошлое Рождество, когда ей хотелось умереть.
Сейчас одиннадцать утра. Может, все произойдет уже сегодня? Она дрожит от волнения, от страха.
Ей так хочется сделать ему больно. Наказать!
Сегодня утром, приняв ванну, она завороженно, словно со стороны, наблюдала, как ее рука открывает ящик комода и берет портновские ножницы. Наблюдала, как ее палец легонько касается кончиков лезвий — очень острые. Острые, как нож для колки льда.
Она наблюдала, как ее рука прячет ножницы под сиденье синего плюшевого кресла у окна.
Она прячет ножницы под сиденье не в первый раз. Она не впервые желает его смерти.
Однажды она спрятала ножницы под подушку.
В другой раз — в ящик тумбочки у кровати.
Она его ненавидела всей душой и все-таки (пока) не нашла в себе смелости или еще не дошла до такого отчаяния, чтобы его убить.
(Убить — страшное слово, правда? Если ты убиваешь, то становишься убийцей.)
(Лучше думать об этом как о наказании, справедливом возмездии. Когда нет иных средств, кроме портновских ножниц.)
Она никогда никого не обижала! Даже когда была маленькой, не участвовала в неизбежных детских драках. По крайней мере, не часто. По крайней мере, она такого не помнит.
Это он изувер. Он убил ее мечты.
Его следует наказать, прежде чем он ее бросит.
Каждый раз, когда прячет ножницы, она подходит чуть ближе (как ей представляется) к тому последнему мигу, когда она ими воспользуется. Ударит его — вот тебе, вот! — как он сам бьется в нее, в ее тело, просто используя ее тело, его лицо искажается, такое уродливое, неприятное. Страшно смотреть.
Поступок совершенно немыслимый и предопределенный.
Портновские ножницы больше и крепче обычных ножниц.
Ножницы ей достались от мамы, искусной портнихи. В польском сообществе в Хакенсаке ее мама пользовалась уважением.
Она тоже пытается шить. Хотя у нее получается не так хорошо, как у мамы.
Но все равно надо чинить одежду — подолы платьев, белье, даже чулки. К тому же шитье успокаивает нервы. Как вязание, вышивание, даже печатание на машинке, когда не надо спешить.
Вот только: Ты хорошо отпечатала эти письма, моя дорогая! Но, боюсь, все-таки не идеально. Придется перепечатать заново.
Иногда она ненавидит мистера Твека так же яростно, как ненавидит его.
Под угрозой насилия она сумеет крепко сжать ножницы в руке. Она уверена, что сумеет. Она печатает на машинке с пятнадцати лет, и ее пальцы стали не только сильными, но и уверенными.
Конечно, она понимает: мужчина сильнее. Он запросто сможет отобрать у нее ножницы. Если сообразит, что она собирается сделать. До того, как острые кончики ножниц вонзятся в него.
Надо бить быстро и надо бить в горло.
В сонную артерию. Она знает куда.
Не в сердце. Она не уверена, где именно располагается сердце. К тому же сердце защищают ребра. Он сам крупный и грузный — слишком много жира. Она вряд ли сумеет пронзить ему сердце одним ударом.
Даже со спины, где не такой толстый слой жира. Ей все равно страшно. Ей представляется кошмарная картина: ножницы торчат у него из спины. Вошли недостаточно глубоко, чтобы убить. Просто поранили. Кровь хлещет фонтаном. Он машет руками, кричит от боли и ярости…
Поэтому в шею. В горло.
Горло одинаково уязвимо у мужчин и у женщин.
Когда острые кончики ножниц пронзят его кожу, пробьют артерию, пути назад уже не будет. Для них обоих.
Одиннадцать утра.
Легкий стук в дверь. При-вет.
Ключ поворачивается в замке. А потом…
Он захлопнет за собой дверь. Приблизится к ней.
Будет смотреть на нее. Его глаза, как муравьи, бегущие по ее (обнаженному) телу.
Это как сцена из фильма: вожделение на лице у мужчины. Голодный блеск глаз, ненасытный.
(Заговорить с ним или промолчать? Ей часто кажется, что в такие мгновения, когда он полностью погружен в то, что видит, он даже не воспринимает ее слова.)
(Наверное, и вправду лучше промолчать. Чтобы он не поморщился, услышав гнусавый акцент жительницы Нью-Джерси, чтобы не шикнул на нее: Тсс!)
Прошлой зимой после той жуткой ссоры она попыталась забаррикадироваться в квартире. Подтащила к двери тяжелое кресло, но ему это (конечно) не помешало войти. Хоть и пришлось применить грубую силу.
Глупо и бесполезно пытаться не пустить его в дом.
У него есть свой ключ. Разумеется.