— А потом, сын мой, я свалял дурака! Совесть, видишь ли, заговорила! В общем, я отнес малышку обратно. Но в своем преступлении я пошел еще дальше — отдал ее матери бриллиант! И вот справедливое возмездие: шестнадцать лет у меня снова не было своего угла, а у тебя теперь ни гроша в кармане!
— Но кто та женщина? И тот господин, что отдавал вам такие странные приказы?
— Это не моя тайна, сынок… Но слушай же! Из-за моей преступной глупости ты нищ, как библейский Иов. Хотя в остальном ты мало похож на этого праведного мужа, который отличался кротостью, богобоязненностью и целомудрием.
Щеки Жана порозовели, а Пардальян-старший немного помолчал и заговорил снова:
— А теперь, мальчик мой, хоорошенько запомни мои слова. Я хочу, чтобы ты запечатлел их в своем сердце, и, клянусь Богом, это будет не самое худшее наследство, какое отец может оставить сыну. Вот тебе мои наставления…
Жан затаил дыхание и приготовился с трепетом внимать тому, что почитал родительским заветом.
— Во-первых, — неторопливо промолвил закаленный в боях ветеран, — никогда не верь мужчинам. Ни один из них не стоит даже куска той веревки, которая по нему плачет. Если ты заметил утопающего, вежливо приподними шляпу и иди по своим делам. Если на улице бандиты грабят почтенного обывателя, сверни в первый попавшийся переулок. Если какой-то человек уверяет, что он твой друг, немедленно прикинь, каких подлостей от него можно ожидать. Если твой знакомый заявляет, что желает тебе добра, ни днем, ни ночью не снимай кольчуги. Позовут на помощь — зажми уши. Ты обещаешь мне не забывать моих советов?
— Да, отец, конечно… Что еще?
— Во-вторых, ни при каких обстоятельствах не верь женщинам. Самая милая и кроткая все равно окажется мегерой. Их прекрасные волосы опутают тебя как сети и удавят как змеи. Их очи разят подобно кинжалам. Их улыбки источают яд. Пойми меня правильно, мальчик мой! Заводи себе столько любовниц, сколько захочешь. С твоей-то внешностью от них отбоя не будет. Но никогда не позволяй женщине завладеть твоим сердцем, иначе твоя жизнь будет разбита и ты захлебнешься в море лжи и измен. Не верь женщинам, сын мой!
— Хорошо, отец. Что дальше?
— В-третьих, не верь самому себе, да, да, особенно себе! Подавляй в зародыше те скверные мысли, что будут внушаться тебе добротой, состраданием и любовью. Это коварные силки, которые раскинет тебе твое доброе сердце. Со временем это, разумеется, пройдет. Оглянуться не успеешь, уже станешь таким же, как все вокруг: злым, безжалостным, себялюбивым — и тогда, наконец, будешь надежно защищен от всех превратностей судьбы. Запомнил?
— Да, отец. Отныне я всегда буду руководствоваться исключительно вашими наставлениями.
— Отлично! Теперь я могу спокойно покинуть Париж. Дарю тебе Молнию! — С этими словами Пардальян бережно взял в руки шпагу и вручил ее сыну.
— Теперь ты — настоящий дворянин! — торжественно произнес он.
И словно монарх, посвящающий юного оруженосца в рыцари, Пардальян-старший сказал сыну на прощание:
— Научись побеждать самого себя, научись побеждать женщин, научись побеждать мужчин. Молния тебя не подведет; она тот друг, что не предаст, и та любовница, что не изменит. Ну, прощай мой сын!
— О отец! — вскричал Жан, не в силах справиться с собой. — Откройте мне имя женщины, которой вы отдали дочку, и имя человека, по чьему приказу вы ее похитили…
— Сын мой! — нахмурился седой ветеран. — Я ведь уже сказал тебе: это не моя тайна!
Жан понял, что больше ничего не добьется от отца. Юноша перестал расспрашивать старика и долго провожал его, оставив далеко позади городские ворота. Отец медленно ехал на своем коне, а сын шагал рядом. Когда они оказались на порядочном расстоянии от Парижа, в деревне Монмартр, Пардальян-старший спешился, со слезами на глазах расцеловал сына, взлетел в седло и умчался.
А опечаленный Жан даже забыл на время о тех двух людях, имен которых так и не назвал ему отец.
Таким образом юноша и остался в Париже один как перст — нет, вдвоем с верной Молнией!
Однажды вечером, недели через две после того, как уехал отец, молодой шевалье де Пардальян грустно брел вдоль берега Сены и внезапно заметил мальчишек, которые уже собрались бросить в воду какого-то пса с камнем на шее. Жан подбежал к маленьким негодяям, надавал им крепких подзатыльников и освободил несчастное животное.
— Насколько я помню, — пробормотал шевалье, — отец заклинал меня не спасать тонущих людей, но про собак он, по-моему, не сказал ни слова. Так что мой поступок нельзя счесть сыновним неповиновением.
Стоит ли говорить, что пес немедленно увязался за своим спасителем и повсюду следовал за шевалье? Пардальян, который сам-то жил почти впроголодь, попытался было прогнать собаку. Но та растянулась на земле у ног Жана, и юноша прочитал в ее добрых глазах такую горячую мольбу, что махнул рукой и взял пса к себе, на постоялый двор «У ворожеи».
Через три месяца Пардальян прекрасно изучил все достоинства и недостатки своего нового друга. Он назвал пса Пипо. Почему Пипо? Откуда мы можем это знать? Мы ведь обещали рассказать читателям о жизни и приключениях наших героев, а не вдаваться в рассуждения по поводу их имен.
Пипо был овчаркой, рыжей и лохматой. Красавцем он не выглядел, но и уродом его тоже никто бы не назвал. Он оказался очень резвым и необыкновенно умным псом с удивительно красивыми ласковыми карими глазами. Природа наградила Пипо мощными железными челюстями и веселым нравом. Он обожал гонять воробьев, стрелой кидаясь на птиц и опрокидывая все на своем пути.
Кроме того, Пипо был прожорлив, вороват, драчлив и любил приврать — последнее его качество не должно удивлять наших читателей, ибо всем известно, что собаки разговаривают, только не всякому дано их понять. Имея множество недостатков, Пипо обладал кое-какими достоинствами: он отличался исключительной храбростью, что же касается преданности, то тут с ним не могла сравниться ни одна собака.
Тем вечером, когда шевалье привел на постоялый двор Пипо, а значит, примерно через полмесяца после внезапного отъезда Пардальяна-старшего, юноша тихонько поднялся по лестнице в свою мрачную комнатенку и окинул тоскливым взором этот унылый душный закуток.
— Сил моих больше нет торчать в этой дыре! — воскликнул Жан. — Теперь, без отца, я чувствую себя таким одиноким и покинутым. Да я просто отдам тут концы! Клянусь Пилатом и Вараввой, как любил говаривать господин де Пардальян! Нет, мне необходимо найти человеческое пристанище — вот только где?
Раздумывая об этом, юноша вдруг увидел прямо напротив входа в свою каморку неплотно закрытую дверь. Он пересек коридор, осторожно отворил эту дверь и оказался в просторном, светлом помещении. Жильцов он там не увидел, зато обнаружил прекрасную кровать, стол со стульями и — о чудо! — большое кресло.
— Эти апартаменты мне подходят! — решил восхищенный Пардальян.
Он распахнул окно и выглянул на улицу Сен-Дени.
— И пейзаж замечательный, — удовлетворенно вздохнул Жан, — навевает мысли трезвые и практические.
И шевалье хотел уже захлопнуть окно, как вдруг его взгляд задержался на противоположном доме, более низком, чем тот, в котором находился он сам. В мансарде Жан заметил девушку и замер в восхищении: белокурая незнакомка поразила его своей красотой. Ее дивное лицо светилось такой душевной чистотой и неземной прелестью, что Пардальян готов был принять девушку за ангела. Но вскоре он с удивлением понял, что не однажды видел ее на улице Сен-Дени.
Красавица почувствовала его пристальный взгляд, обернулась, вспыхнула и поспешно задернула штору.
Прекрасное видение исчезло, но Жан все не мог оторвать глаз от заветного окна. Наконец через час чей-то сердитый крик вывел юношу из оцепенения. Медленно оглянувшись, Жан обнаружил у себя за спиной почтеннейшего Ландри Грегуара, в прошлом — сына и наследника Грегуара-старшего, ныне же — хозяина постоялого двора «У ворожеи».
Господин Ландри всегда был мал и коротконог. То есть в детстве он, разумеется, рос, но почему-то не так вверх, как вширь. И с годами уважаемый хозяин «Ворожеи» стал похож на шарик из теста, перекатывающийся на крошечных ножках и увенчанный жирненьким пончиком с двумя изюминками-глазками, быстрыми, недоверчивыми и хитрыми.
— А я к вам, месье! — объявил Ландри.
— Очень кстати, — кивнул Пардальян. — Я как раз хотел вам сообщить, что переселяюсь в эту комнату.
Господин Грегуар побагровел.
— Месье, я направлялся к вам для того, чтобы предложить вам как можно быстрее освободить ту клетушку, которую вы занимаете!
— Но именно это я и собираюсь сделать!
— Вы ведь не платите за постой! А теперь еще претендуете на лучшие апартаменты, которые стоят пятьдесят экю в год… Когда ваш почтенный отец оказал честь моему заведению и два года назад переехал сюда, он уверил меня, что будет аккуратно вносить плату за комнату. Но за последние шесть месяцев он не дал мне ни гроша, а когда я напомнил ему о долге…
— Господин Пардальян, разумеется, вернул его вам?