— За последний квартал?
— Да.
— Спасибо. На ужин ещё не звали? — приспустил он очки. Намджун покачал головой и вышел, прикрыв за собой. В спальне сестры горел свет, куда старший брат решил сунуться, здороваясь. Джинни лежала на кровати, уставившись в одну точку, обнимая подушку. Её вот уже месяц голубые волосы оттеняли слишком бледное почему-то лицо. «Чего это она? С Шугой что ли поругались?» — озадачился Намджун.
— Привет, как дела? — Девушка, не моргая и не двигая глазами, замогильно промолвила:
— Нормально.
— А чего ты дома? Разве вы не собирались сегодня на какую-то вечеринку?
— Собирались, — всё так же слабо и трагично сказала Джинни.
— Тогда почему не одеваешься?
— Может, не пойду никуда.
— А чего накрашенная тогда?
— Юнги скоро придёт, — оживлялась Джинни, но нервно, явно недовольная вопросами брата.
— А чего он придёт, если вы никуда не пойдёте?
— Блин, Намджун, отстань! Дома посидим! — приподнялась сестра, упала обратно, и перевернулась на спину.
— Вы поругались?
— Отвали!
— Да в чём дело-то? — ошарашился ни в чем вроде бы не виноватый молодой человек, в которого полетела подушка, которую Джинни только что прижимала к себе.
— Да живот у меня болит! Чего ты пристал? Уйди! — Намджун поймал подушку и, помявшись, всё-таки подошёл к кровати, соболезнуя плохому самочувствию сестры. «Слава Будде, я не баба!» — облегчено вздохнул он.
— Ну… ты это, выпей чего-нибудь, таблетку там…
— Да выпила, без тебя знаю, не подействовала ещё! — страдальчески и брыкаясь ногами по одеялу проныла Джинни, вертясь на постели, ища позу поудобнее, чтобы стало полегче. — Ненавижу месячные, ненавижу! Залететь что ли?
— По жопе отхватишь, а Шугу в дом не пущу, пока не скажешь, что пошутила. — «Хотя ближайшие дня три-четыре, судя по всему, он безопасен» — злорадно похмыкал про себя парень. Сестра поджала губы, покосившись на брата. Гормоны в ней установили диктатуру и требовали репрессий и кровавого террора, что демонстрировалось взглядом.
— Ну ты дурак?! Не всерьёз же я это, в самом деле, мне ещё в универе четыре года корпеть.
— Так, ладно, я пошёл, пока меня не съели заживо.
Намджун вышел от Джинни как раз в момент звонка в дверь. Опередив мать, он подбежал открыть, одновременно с тем ныряя ногами в ботинки. За дверью стоял, улыбаясь, его друг и, по совместительству, жених его сестры, Юнги, среди друзей чаще Шуга или Сахарный. Чёрт знает почему, никогда его не спрашивал, но очень настораживало недавнишнее заявление Джинни, что теперь-то она знает, по какой причине её возлюбленный награждён такой кличкой-эпитетом. Всё-таки надо ей по жопе дать, в профилактических целях.
— Привет, — обулся Намджун, и, меняясь местами с Юнги относительно порога, жал ему руку, — и пока!
— Привет, а ты… а Джинни у себя?
— Джинни нет, но какая-то злобная гарпия в её спальне очень на неё смахивает, пообщайся, может, подойдёт?
— Чё? — нахмурился Юнги, не соображая на ходу, о чём идёт речь. Намджун ещё крепче сжал его ладонь, как бы передавая ему часть сил и терпения.
— Удачи тебе, камикадзе! — И, одевшись и покинув квартиру, Ким-младший поспешил поймать лифт, ещё не уехавший после прибытия Шуги. Прислонившись к стенке кабины, он задумался ещё раз, а нужна ли ему невеста? А выдержит ли он, если у неё будут вот такие перепады настроения? Ладно сестра, побухтел, погрызся, подколол, на следующий день лёгкого пенделя дал, совсем достанет — под замок посадил на пару дней. А с девушкой собственной как такие вопросы решать? Нет, Юнги определённо герой, он встречался с одной из самых капризных и избалованных девчонок, каких знал Намджун, и пока ещё не надумал расстаться, или придушить её. И это притом, что у самого Юнги характер ой не ангельский. Интересно, они там спальню Джинни не разнесут? Родители дома, должны иметь совесть.
Намджун вышел из подъезда, вытягивая брелок из кармана пальто, чтобы снять свой чёрный «хёндай» с сигнализации. Энтузиазм со свиданием немного пропал. Прибавилось здравомыслия и скептицизма. Девушка — это не вещь, и не обслуга по вызову. Она не будет являться только в идеальном наряде, всегда ухоженной, милой и обходительной. Она будет хотеть, не хотеть, скандалить, препираться и злиться. Болеть, плакать, ломать ноготь, жаловаться на неподатливые волосы, занимать ванную на два часа, чтобы сделать эпиляцию, втереть в себя кремов, больше чем весит, потереть скрабом и без того нежную кожу. Ему не надо было рассказывать, как это — жить с девушкой. Он всю жизнь живёт с одной такой, и знает тонкости женской сущности лучше, чем многие женатые.
Когда ей — девушке, — будет нехорошо, он должен будет держать её за руку или приносить ей в кровать покушать, что, наверное, в этот миг делает Юнги, когда у неё испортится настроение, он должен будет пытаться поднять его, или постараться не попасться на глаза, когда ей приспичит пойти ночью в парк смотреть на звёзды — он должен будет пойти с ней. Но зато, если он придёт уставший с работы, то положит голову ей на колени, и она будет ласково запускать пальцы в его волосы, гладить щеку, если заболеет он сам, она прижмётся к нему и согреет, чтобы его не знобило, если ему будет плохо морально, она посмотрит ему в глаза, скажет, что любит, и жизнь наладится. И чёрт с ними, с месячными, истериками, тратами денег и времени на ерунду, ссоры и расхождение во мнениях. Ему не нужна принцесса, снова подумал Намджун, он хотел человеческого, простого и тёплого и, ещё раз сопоставив все «за» и «против», произнёс вслух:
— Хочу! — Но для начала, всё-таки, поехал в бордель. Потому что никто не запрещал хотеть ещё что-нибудь помимо любви, светлой и чистой. Что-нибудь грязненькое и приземлённое.
Юнги осторожно открывал дверь, словно за ней была протянута проволока, прикреплённая к гранате, и распахни шире нужного — прозвучит взрыв. Спальня постепенно открылась перед его взором, а в ней и кровать, на которой пошевелилась Джинни, посмотрев на появившегося.
— Привет, — тихо поздоровался Шуга.
— Привет, — тускло ответила ему девушка, поджимающая коленки к животу. Юнги всё ещё обдумывал слова убежавшего друга, теперь имея возможность сопоставить их с картинкой. Джинни бледнее обычного, не бросается навстречу, не шумит, не веселится, не вертится перед зеркалом, а лежит. Значит, плохо себя чувствует. Если бы болела голова, она бы закрыла глаза или положила руку на лоб, или выключила свет. Почему-то головная боль часто раздражается от яркого света. Но поза выдавала боль другого характера. Юнги стал припоминать, как давно им ничего не мешало заниматься сексом. На прошлой неделе занимались, на позапрошлой тоже, и две недели назад… Ага, ясно. Природная причина женской неуравновешенности и враг безмятежного существования влюбленных пар. Принесённый свежий пошлый анекдот растаял на устах Юнги, потеряв уместность. Парень приблизился к кровати, молча забрался на неё и, улегшись рядом с Джинни, обнял её, поцеловав в щёку.
— Останемся дома?
— Нет, я хочу на вечеринку, — проныла девушка. — К тому же, неудобно не пойти, день рождения же, мы приглашены.
— Ладно. Что мне сделать, чтоб тебе стало лучше?
— Не знаю! Я выпила обезболивающее. Жду. — Шуга скользил по краю, в любой момент он мог всё усугубить, но молчаливость и терпение не его конёк тоже.
— Знающие люди говорят, что помогает секс.
— Ага, обязательно, — отбрыкнулась Джинни. — Оральный?
— Не, обычный.
— Бе-е, это неэстетично, — поморщилась она, представляя, как можно угваздаться.
— Можно в ванной…
— Да, прям мимо родителей туда сейчас вдвоём продефилируем! Ну ты совсем дурачок?!