Никогда еще или давно уже Мальцев не был так сердит, как сейчас. Генерала, видимо, возмутило то, что пьянство происходило во время работы, и то, что оно не где-нибудь, а в главной конторе, у него под боком. Как же он сам-то проморгал такое дело? Ведь он хотя и не часто, а раза два в неделю все же заглядывал сюда, встречал по пути конторщиков этих. Они же, полагать надо, пьют не первый день. И сам он шляпа, не только бухгалтер.
Это-то и взбесило его больше всего.
Вот в какую минуту предстояло явиться к генералу Даниле Петровичу с Сенькою.
- Ну, Грачи, хвались успехами своими, - мрачно обратился к ним генерал, лишь только они порог кабинета его переступили. - Вызнали секрет золотого рубина у Жульца?
- Пока еще никак нет, ваше превосходительство, - отвечает генералу Данила Петрович. - Конечно, кое-что мы с мальчонкой моим узнали. А вот главного: сколько золота надо класть в царскую водку, этого еще не удалось нам разузнать. Больно таится немец.
- «Больно таится»! - передразнил Мальцев Данилу Петровича. - Да это я и без твоих слов давно знаю, что он «больно таится». Он и должен таиться, я тебе еще тогда об этом говорил, потому что ему открываться перед кем бы то ни было не с руки. А ты подбирай, подбирай к нему ключи, найди способ обойти его, перехитрить. Что ж ты там дремлешь?
- Никак нет, ваше превосходительство, нам дремать не приходится. Мы с Сенькою уж не одно пробовали. Он мальчонку моему и шишку на лоб присадил, и уши надрал, когда он пытался подсмотреть, как и что немец делает. А все пока без толку, - говорит Данила Петрович.
- «Без толку, без толку»! - снова передразнивает генерал Данилу Петровича. - А мне надо не без толку, а с толком. Видно, не миновать стать, а придется мне снова посылать вас на конюшню. Да приказать вам обоим всыпать уже не тепленьких, а горячих. Авось тогда скорее у вас толк получится с этим делом. Смотри, Грач, я ценю тебя как стекловара хорошего. Но ежели ты к пасхе не сваришь мне сам моего собственного золотого рубина, то я опять тебе повторяю прежние свои слова: конюшни тебе не миновать.
Я своему слову верен, я своих слов на ветер не бросаю, ты это из ума не выкидывай, а помни и знай.
- Мы это и знаем и помним, ваше превосходительство, и никогда не забываем, и забывать не должны, - отвечает Данила Петрович генералу.
Мальцев пытливо посмотрел на Данилу Петровича. Что-то послышалось ему подозрительное в словах стекловара, в тоне их, какой-то другой смысл.
- Ты что сейчас мне сказал? - грозно спрашивает он у Данилы Петровича.
- Я вам сказал, ваше превосходительство, что ваши приказания мы должны всегда помнить, понимать и никогда не забывать, - говорит Данила Петрович, но уже с другим оттенком, более смиренным.
- А-а, это уж другой коленкор. А то мне послышалось было иное, - успокоился Мальцев. - Ну, можете идти. Хлопочи, Грач!
Данила Петрович и Сенька вышли из кабинета в коридор.
- За этим только он нас и вызывал? - засверкал глазенками своими Сенька.
- А тебе что? Этого мало? - спрашивает его Данила Петрович. - Поднапомнить нам ему захотелося, подбодрить нас, чтоб мы пошевеливались, вот и все тут. А заодно и пригрозить нам поркой следующей.
- Не будет этой следующей порки, не будет! - загорячился Сенька. - Если ненароком мы и не разузнаем секрет, то все равно мы больше на конюшню не пойдем!
- А куда ты денешься?
- Куда? А куда и люди. Сбежим куда-либо, в степь или в Сибирь. Бегали же другие от него, ты же сам говорил мне об этом когда-то.
- Говорил. Но кто бежал-то? Молодые ребята, одинокие, у которых все с собой. А как побежим мы с тобой? На кого бросим мать, детишек? Ну ты еще, скажем, и мог бы убежать с этой каторги, если бы чуток старше был. А как же я могу? Нет, брат Сеня, я прикован тут накрепко, меня освободит только могила одна: воли я, видать, так и не дождусь, хотя о ней псе время разговоры идут, - вздохнул Данила Петрович.
«Да вон оно что… Мамка, братишки с сестренками… Я вгорячах было и забыл про них, а тятько-то всегда, вишь, думает о них. Конечно, если мы с тятькой убежим, им каюк, пропадать им без нас… Нет, тут нам остается только одно: вызнать этот чертов секрет у немца! И я его вызнаю, не будь я Сенька Грачев!» - клянется Сенька в который уж раз.
- Что ж вы сегодня поздно так? - спрашивает у них мать, когда они домой пришли. - Аль на работе случилось что?
- На работе ничего не случилося, а задержались мы потому, что нас опять генерал вызвал к себе, - ответил жене Данила Петрович.
- Зачем? - испугалась мать. - Неужто опять туда хочет послать?
- Пока еще нет, но грозится послать в обязательном порядке, если мы не выполним приказа, не научимся рубин золотой сами варить.
- О господи! Спаси и помилуй нас, - закрестилась мать. - И когда же кончатся мучения ваши? Когда же вы научитесь варить-то его?
- Научимся, дай срок, - ответил Сенька матери за отца и за себя.
Пошел в ход мальцевский золотой рубин, пошел, и как еще пошел-то!
Заказы на изделия из него сыпались со всех концов матушки-Руси, со всех городов и весей. Из Москвы, Киева, Харькова, Ростова-на-Дону, Ростова Великого, Одессы,
Нижнего Новгорода, даже из самого Санкт-Петербурга были заказы, даже из далекого Соловецкого монастыря. Управляющий еле успевал подписывать соглашения на поставки изделий из золотого рубина; упаковщики работали день и ночь, готовя ящики с дорогим стеклом к отправке. А в кассу его превосходительства текли денежные чеки, переводы, векселя от заказчиков. И, как и предполагалось, главными заказчиками были купцы-оптовики, торгующие церковной утварью - подсвечниками, люстрами, лампадками, чашами для святых даров, крестами, запрестольными образами и прочим, что требовалось для нужд церкви, для пышного украшения церковной службы.
Особенно большой спрос был на лампадки и люстры из золотого рубина, нежно-розового и яркокрасного, цвета голубиной крови. Они сверкали как настоящие драгоценные рубины, цены которым нет.
Были заказы и на сервизы для стола из золотого рубина - от вельмож и купцов-толстосумов, от владельцев ресторанов и трактиров первого класса. Но таких заказов было немного, да они для Мальцева были и не в счет. Для него сейчас главным было успеть выполнить к пасхе заказы церквей.
Мальцев похохатывал, потирал от удовольствия руки и говорил своим приближенным:
- А правда, господа, я не дал промашки, что привез этого Жульца сюда, а?
- Ваше превосходительство всегда поступает так, как нужно, - отвечали ему они.
- Ну-ну-ну, это уж вы льстите, господа, бывает и на старуху проруха, ошибаюсь и я. Но на сей раз я, кажется, мудро поступил, законтрактовав этого немца, qh не в убыток пришелся нам.
Генерал на радостях снова обласкал Шульца, приказал сшить ему в подарок к празднику новый сюртук, пальто и брюки, сшить из первосортного материала, а вдобавок к тому выдать ему из мануфактурного магазина шляпу-котелок по размеру его башки и новые модные туфли по ноге. И теперь Шульц еще больше заважничал, его прямо-таки распирало от гордости, он еще больше стал похож на индюка.
- Вот счастье-то этому дураку, - говорил в сердцах Сенька отцу. - Ничего почти не делает, а ему всё дают и дают - и деньгами, и одёжею.
- Ну это ты зря его так костишь, - осаживал сына Данила Петрович. - И совсем он не дурак, а совсем напротив, мужик себе на уме. А награждает его генерал недаром: он ему доход своим рубином вон какой приносит, а будет приносить еще больше. Слыхал я, что скоро ему прикажут варить золотой рубин не в одном и даже не в двух горшках, а в четырех, а может, даже и пяти.
- Тогда это что ж получится? И нам работы прибавится? - испугался Сенька.
- Выходит, так, - вздыхает Данила Петрович.
И верно: Шульц получил приказ варить золотой рубин в четырех горшках, чтобы фабрика смогла выполнить все заказы. Шульцу это не ахти как понравилось, а что поделаешь, возразить и он не смог: не было к тому у него никаких оснований, в контракте ведь не оговорено, в скольких горшках и какое количество в день он должен варить рубина. Да если бы и оговорено было, то опять-таки как можно возражать, когда генерал так добр к тебе? И Шульцу - хочешь не хочешь, а пришлось подчиниться новому распоряжению. Да к тому же оно хотя и трудновато, зато прибыльно: теперь уже лишек он кладет себе в карман не от одного горшка, а с целых четырех, шутка ли! А Даниле Петровичу и Сеньке тем более нельзя было и заикнуться, что невмоготу им стало: ведь они крепостные генерала, он что хочет, то с ними и делает; захочет - и другому барину продаст их, как скотину какую. Нет, уж лучше помалкивай, набери в рот воды и молчи, как говорят старики. Трудно не трудно, а делай, что велят.
Даниле Петровичу и Сеньке долго бы пришлось надрываться на работе, если бы у Шульца не произошло аварии, если бы он сразу, в одну варку, не запорол двух своих горшков.