В тот момент виновные в теракте еще не были названы, но уже был пущен слух про «чеченский след», и по этому следу тут же помчались, капая слюной, телевизионные гончие. А хоть бы даже след и был чеченским (что еще требовалось доказать, исходя из постулатов если не логики, то правосудия) — но при чем тут ислам и его представители? Разве, черт возьми, папа римский извиняется за теракты, совершенные католиками из ИРА или испанскими басками?!
Кабиров был не особенно религиозен, и его задевало не оскорбление мусульманства, а явная несправедливость и противоречие здравому смыслу. Задевало, возмущало — но, увы, не удивляло.
Принцип «разделяй и властвуй» лежал в основе национальной политики еще в царской России и был отточен до филигранности при советской власти. Сегодня сильные мира сего не меньше прежнего заинтересованы в этой тихой войне. Российской власти для управления страной необходим образ внутреннего врага, особенно в ситуации, когда внешний враг определен нечетко: Америка улыбается во весь рот, Германия готова дружить семьями, а «Аль-Каида» слишком далека и неуловима. Ну, а воротилам с Кавказа и из Средней Азии, тем, что контролируют весь трафик капиталов и рабочей силы на российском направлении, точно так же выгодно внушать людям страх и злобу: русские тебя не любят, держись своих и слушайся нас.
Мурат Гусейнович все это прекрасно понимал, хотя не был ни политиком, ни историком. Он был биологом, и у него в улаживании межнациональных конфликтов имелся свой интерес.
В последние годы, отходя постепенно от преподавания и руководства кафедрой, профессор Кабиров увлекся космической темой. Нет, разумеется, он не впал в старческий маразм настолько, чтобы верить в летающие тарелочки и пришельцев из других миров, которые давно уже заполонили планету и ставят на землянах хитроумные эксперименты. Но он взялся доказать на основе дарвиновской теории и многообразия видов, что жизнь на Земле не может быть единственной во Вселенной. Доказательство было просто и изящно: далеко не все возможные виды жизнедеятельности, даже возникшие на основе углерода, представлены на нашей планете. Следовательно, они должны встречаться где-то еще, поскольку природа, как известно, не терпит пустоты.
Этой мысли была посвящена его первая книга «Одинокие во Вселенной?». Она содержала множество фактов, выкладок и обоснованных рассуждений, но все равно относилась к разряду научно-фантастической публицистики. Ей не хватало только одного, но единственно убедительного аргумента — примера реально существующей жизни на других планетах.
Профессор верил — и не как фантаст, а как ученый, — что жизнь эта, безусловно, есть. Было очень много шансов, что она к тому же разумна. По мнению Кабирова, земляне могли бы уже начинать всерьез готовиться к встрече братьев по разуму, которая может произойти каждый день, с минуты на минуту, во всяком случае, еще при ныне живущем поколении. Более того, она могла бы случиться уже давно. Если бы не…
Если бы, черт возьми, не досадная ограниченность людей, не их воинственное неприятие всего чужого, незнакомого и непонятного. На этом неприятии строилась вся история земных цивилизаций, состоявшая сплошь из национальных и религиозных войн. Как может человек (и каждый в отдельности, и Человек, который звучит гордо) протянуть руку существу из другого мира, если он не способен договориться с себе подобными! Возможно, жители других планет это прекрасно понимают и потому предпочитают не соваться на негостеприимную Землю. А если они просто еще не добрались до нашего отдаленного уголка Галактики и не подозревают об ожидающей здесь опасности, то их явление пред недоверчивые очи землян может кончиться катастрофой. Людям надо срочно учиться терпимости и открытости, привыкать спокойно относиться к тем, кто на них не похож. И первое, что следует сделать в этом направлении, — ликвидировать все межнациональные недоразумения.
Берясь за решение этой проблемы в одном отдельно взятом городе, профессор Кабиров исходил из простого эгоизма. Ему хотелось дожить до Контакта, увидеть иные формы жизнедеятельности, которые страшно интересовали его как биолога и как человека, жадного до новых знаний. Он верил, что приближает это событие, обещающее перевернуть жизнь всех землян и открыть новую эру в истории. Ради него он готов был бесконечно выслушивать малограмотных торговцев, учить плюрализму парней из глухих азербайджанских сел, обивать пороги милиции, судов и городских управ, писать пространные письма в газеты и на телевидение. Он стоически терпел косые взгляды вахтерш в подъезде и воинственные речи типов вроде Арифа, которые считали, что он защищает азербайджанцев из националистических убеждений. Но Париж стоил мессы. Мурат Гусейнович бывал счастлив всякий раз, когда ему удавалось уладить инцидент вроде того, с которым пришли к нему сегодня ребята с рынка. Он отдавал себе отчет, что его бурная деятельность — капля в море, но помнил также и то, что дорога в тысячу ли начинается с одного шага и «раз ступенька, два ступенька — будет лесенка». Делай что должен и будь что будет — вот поистине великие слова.
Все это он собирался рассказать милой армянской девушке. Ему казалось, что она должна его понять. Часто мы находим понимание совсем не там, где ожидаем. Вот, например, дети Кабирова относились к новой теме его исследований как к безобидному стариковскому чудачеству и деликатно избегали бесед на эту тему. А соседка по этажу вполне может стать его единомышленницей. Может быть, и людям проще окажется наладить контакт с иными существами, чем с братьями по планете? Интересная гипотеза…
Но девушка не пришла. Вероятно, она услышала из-за двери громкие мужские голоса и решила, что ее визит будет некстати. Тем более он же сказал, что ждет гостей. Ничего страшного, они еще успеют поговорить, раз живут рядом. Все равно он должен разобраться с этими паскудными листовками. Чем дальше он о них думал, тем больше убеждался, что их появление в армянской квартире — дело рук кого-то из его гостей-соотечественников. А конкретнее — Арифа или его подручных.
Профессор не хотел ограничиваться одними подозрениями даже по отношению к таким беспредельщикам, как Ариф. Хватит того, что он так позорно опростоволосился, доказывая Карине вину ее квартирного хозяина. Ему предстояло найти способ получить верные доказательства и докопаться до правды. Мурат Гусейнович пока не знал, как решить эту задачу, однако был убежден, что не только сумеет это сделать, но и примерно накажет виновных. Как он, одинокий старик, будет наказывать мафиозных боссов, в чьем распоряжении десятки накачанных, вооруженных «шестерок», — это ему в голову не приходило. Кабиров по праву считал себя уважаемым членом азербайджанской общины и потому был чересчур, опасно самонадеян.
«Сначала разбег. Ветер в лицо, высокие травинки, бьющие по голым икрам, — неизвестно откуда они берутся, хотя поле уже давно вытоптано сотней ног. Стрекотание лебедки и вечный, несмотря на опыт, страх споткнуться. Что-то суеверное есть в этом страхе. Казалось бы, ну споткнулся — пойдешь на следующую попытку. Но нет, каждый упущенный шанс словно отнимает что-то от твоей способности подниматься в небо. Взлетать надо с первого раза, без осечек.
Прыжок! Ты толкаешься изо всех сил, отпихиваешь от себя землю, поджимаешь ноги и летишь не вниз, а вверх. Ветер играет с тобой, в шутку зажимая нос и рот мягкой лапой. Потом над головой расправляется крыло и начинает работать иная, не известная науке сила притяжения, которая тянет не к земле, а к небесам. Словно гигантский рот втягивает воздух, а вместе с ним и твою невесомую фигурку, прицепленную к лепестку парашюта. Ты набираешь высоту, отстегиваешь трос, и тогда все посторонние силы оставляют тебя в покое. Мотор лебедки жужжит где-то далеко, похожий сейчас на писк комара. В небе царит тишина, не просто отсутствие звуков, а Ее Величество Тишина, которая не пускает никого в свое бескрайнее царство. Ты паришь в тишине над землей, расправив руки, и крыло слушается малейшего твоего движения, уносясь то туда, то сюда и медленно, очень медленно снижаясь. Ты успеваешь рассмотреть поле под ногами, поселок, где крошечные человечки копошатся за своими заборами, думая, что скрыты от посторонних глаз. Ты видишь машины, которые несутся по шоссе и сворачивают на проселочную дорогу, — в них едут те, кто хочет вместе с тобой подняться в небо. Ты видишь своих друзей, они машут тебе, указывая на метку, в которую ты должен приземлиться. Земля, покачиваясь, открывает свои объятья, чтобы принять тебя. От земли никуда не денешься, но она не ревнива и не будет долго прижимать тебя к груди. Ты отдышишься, поболтаешь и покуришь с ребятами, правильно уложишь свое крыло и снова уйдешь в полет. Что же гонит тебя вверх? Тайна, желание узнать, что там, немного выше неба».
Такой текст написал один журналист после того, как в первый раз поднялся на параплане. Олег в то время только начал заниматься, и красивые слова, над которыми ребята посмеивались, показались ему удивительно точными, он даже выучил отрывок наизусть. Как этот парень смог прочувствовать все за один полет! Олег даже хотел найти его и сказать спасибо за эту замечательную статью.
Потом он научился летать не хуже других, набрался опыта, к восторгам новичков стал относиться снисходительно, как и все бывалые парапланеристы. Но у него по-прежнему перехватывало дыхание в каждом полете, и он знал, что так бывает со всеми ребятами. Они сумасшедшие, влюбленные в небо романтики, хотя строят из себя непробиваемых бывалых профессионалов.
Но любовь к небу приносила и небольшие деньги: по выходным он катал на крыле отдыхающих. Среди них были и журналисты, и фотографы, и молодожены, и дети. Кое-кто из парапланеристов боялся поднимать детей — испугается, закричит, заплачет, — а Олег, наоборот, любил. Ему нравилось открывать небо маленькому пассажиру, чувствовать его восхищение и испуг. Неба надо бояться, это правильно. Бояться и любить, любить и бояться, иначе оно тебя не примет.
Клиентам, которые казались ему умнее других, он объяснял про тайну, которую можно найти немного выше неба. Но в основном со взрослыми было не так интересно, хотя они порой кричали и визжали от восторга не меньше детей. Как раз малыши вели себя более сдержанно, понимая серьезность момента. Коля, руководитель их клуба, знал пристрастия Олега и малышей старался направлять именно к нему.
Олег снял шлем и улыбнулся белобрысой девчушке, которая строго и боязливо смотрела на него из-под светлой челки. Волосы у девочки были заплетены в несколько тонких косичек, по нынешней молодежной моде, хотя сама она была от горшка два вершка. Рядом стояли родители — полная встревоженная мамаша (сейчас скажет мужу: «Да может не стоит, опасно, смотри, как высоко!») и молодой коренастый мужик с любительской видеокамерой на груди.
— Вы Олег? Нам сказали к вам подойти, — произнес мужик, кивая на Колин пост посреди поля.
— Сколько стоит подняться для ребенка? — недовольно спросила мамаша.
— Пятьсот рублей, — сказал Олег.
— А в Интернете написано — четыреста, — проворчала женщина.
— Ладно, Вик, какая разница, — вступился молодой папа. — Таким маленьким тоже можно?
Он покрутил девочке косичку. Она увернулась и поймала отца за палец.
— Можно, — ответил Олег, — хоть грудным. Тебе сколько лет?
— Пять, — важно ответила косичка. — У меня вчера был день рождения.
— Понятно, — весело откликнулся Олег. — И тебе подарили на день рождения полет на параплане. Правильно я угадал?
Девочка гордо кивнула.
— Катюш, ты правда не боишься? — не успокаивалась мамаша.
— Не боюсь, — сердито сказала Катюша, — мам, ну я хочу!..
— Катя, меня зовут Олег, — представился он, наклоняясь и протягивая малышке руку. — Я твой инструктор. Я поднимусь с тобой. Если, конечно, твои родители разрешат.
— Разрешат! — крикнула девочка и на всякий случай скорчила плаксивую рожицу.
Олег вопросительно глянул на мужика, который казался более покладистым, чем его неугомонная супруга.
Мужик кивнул и достал из спортивного рюкзачка бумажник.
— Это потом, — остановил его Олег. — А то вдруг полет по какой-то причине не состоится, а я ваши деньги уже успею прогулять.
Папа девочки Кати оценил шутку и фыркнул, мама пожала плечами. Но Олега родители уже не интересовали, он переключился на ребенка.
— Катюша, сейчас мы с тобой выберем и подгоним шлем, без него летать нельзя. Если у тебя есть какая-нибудь кофточка, надень ее, потому что наверху холоднее, чем на земле.
Девочка повернулась к маме и дернула ее за рукав. Но сердитая Вика уже сама вынимала из пакета розовую курточку с какими-то бантиками и рюшечками.
— Мы с тобой наденем специальные корзинки на лямках и побежим. Не бойся, я буду тебя держать. Но бежать надо очень быстро, а когда я крикну: «Отпускай!» — подпрыгнуть вверх и поджать ноги. Ты сможешь бежать, или взять тебя на руки?
— Бежать, — упрямо сказала девочка.
— После этого мы взлетим, ты увидишь сверху маму и папу и помашешь им. Да? — говорил Олег, затягивая ремешки под Катюшиным подбородком. Даже детский шлем был ей великоват, но ничего, не свалится.
— Кать, ты не боишься? — без особой надежды снова спросила мама Вика.
Дочка даже не удостоила ее ответом.