Наконец Рюрик воткнул топор и сел передохнуть. Брат осторожно, по шажочку, приблизился к нему.
— Устал?
— Устал, — ответил Рюрик, имея в виду не топор, а всю жизнь.
Брат понял его и вздохнул:
— Есть выморочный надел. Бери вдову в жены, она еще молода… — Тут он замолчал, с сомнением оглядев кольчугу Рюрика, отделанную серебром, его дорогое оружие, золотой пояс. — Конечно, тебе придется просить прощения у старейшин, но, может быть, они позволят тебе откупиться.
Рюрик расхохотался. Громко, зло. Над собой, поняв, что не будет торжественного приема, всеобщего благоговения и девушек с охапками соломы.
— Я разучился ласкать землю. А без ласки она не родит. Как женщина.
— Тебя отравила война. — Брат вздохнул. — Война и кровь. Соха надежнее меча, старики говорят правду.
— Я правитель Великого Новгорода, брат.
— Ты взял его мечом?
— Я захватил его хитростью.
Брат сокрушенно покачал головой. Долго разглядывал корявые ступни, утоптанные тяжким трудом.
— Хитрость острее меча, но то и другое притупляется.
— То и другое надо оттачивать.
— Значит, ты приехал таким нарядным, чтобы сманить юношей в свою ватагу?
— Я много лет не был дома. Я не знаю, сколько голодных зим прошло без меня.
— Великий Тор не допустил голода.
— У нас разные боги, брат, — усмехнулся Рюрик. — У меня — Великий Один, требующий крови и отваги, у тебя — Великий Тор, требующий труда и пота. А ведь мы выросли из одного детства.
— Из детства уходят разными дорогами. И из тех юношей, которых тебе удастся сманить, ни один не станет правителем даже захудалой деревеньки, пока ты жив. Не сей соблазн в селении, Рюрик, тебя забросают камнями. И первый камень брошу я.
Рюрик уехал, несолоно хлебавши, но не мог вернуться в Новгород. Он согласился на условие Госто-мысла править с родом своим только потому, что это обеспечивало наследственность власти. Трувор предан и исполнителен: он утвердит порядок, вырезав сторонников Вадима Храброго и прочих непокорных, но этого мало для будущего спокойствия. Нужен кто-то с мощной дружиной, и такой есть. Есть побратим, с которым он в залог вечного союза обменялся сыновьями. Конунг северных русов Ольбард, прозванный Синеусом. И вместо Новгорода Рюрик направился в Старую Русу — зимовье Синеуса и его дружины.
Синеус встретил его с подобающими почестями. Был трехдневный пир, бои воинов, подарки, и по обе стороны конунга русов сидели Рюрик и Бьерн. Юноша окреп, уже участвовал в боях, и Синеус — шумный, громкий, веселый — предлагал обрить его по обычаям русов, оставив на темени чуб, и женить на русинке.
— Пока Олег подрастет, Бьерн станет водить мою младшую дружину, князь Рюрик. И нам не страшны. будут ни новгородцы, ни кривичи, ни роги, ни чудь с мерью, весью и финнами!
— Юную силу нужно развивать в боях, а не в постелях с женщинами, конунг. Подождем, пока у моего сына созреют плечи и он научится рубить с двух рук, как положено варягу.
— Ты прав, князь Рюрик, но Бьерн уже не варяг. Он сын Новгородского владыки.
Синеусу ничего не надо было рассказывать, потому что он знал все: у него были надежные люди в Новгороде. И Рюрик ничего не рассказывал три дня, пока шли пиры и ристалища. Конунг русов казался слишком шумным, чтобы хитрить, и Рюрик не брал в расчет его хитрости. Правда, Синеус остановил движение родственного русам племени рогов на западе, умело сдерживал напор славян-кривичей с юга, но очень уж давно жил в славянском окружении, то воюя, то мирясь, а потому, с точки зрения побратима, в известной степени подпал под влияние славянского простодушия. И Рюрик терпеливо ждал, когда Си-неусу надоест бражничать.
— Значит, ты предлагаешь мне из равного стать третьим братом, — сказал Синеус, когда они наконец-то перешли к делам. — Ты — варяг, конунг Рюрик, и, кто бы ни назвал тебя князем, навсегда останешься им. Еще не убив медведя, ты уже примеряешь его шкуру на свои плечи, берсерк.
— Это — для новгородцев. Они жаждут порядка, потому что без порядка нет торговли, а без торговли нет Новгорода. А нам с тобой делить нечего, в конце концов, мы всегда сможем договориться, кто сядет выше, а кто — ниже.
— А Трувор Белоголовый? — Нет, конунг русов совсем не был похож на простодушного гуляку. — Он — из твоего племени и всегда быстрее найдет путь к твоему сердцу, чем я. И всегда будет два брата, а не три. Два проще трех для того, кто умеет убеждать. Вот и правьте вдвоем в Новгороде, а нам, русам, оставь свою милость, вечный мир, согласие и… и сына.
Рюрик не спешил с ответом. Конечно, два правителя лучше трех, потому что второму не с кем сговориться. Но у Синеуса — могучая дружина, слава вождя и воля конунга, а что есть у Трувора, кроме преданности? Но преданность нельзя взвесить, а силу дружины Синеуса придется взвешивать всегда. Кроме того, у Трувора есть взгляд. Тот собачий, преданный взгляд, с которым он протянул Рюрику свой меч в поединке. Почему-то в этом взгляде Рюрику чудился другой взгляд: полный презрения взгляд старого конунга… И сказал:
— Трувор очень огорчил меня, конунг Ольбард. Он пренебрег моими просьбами, устроил в Новгороде резню и ожесточил сердца славян. И ты совершенно прав, когда говоришь, что двоим править легче, чем троим.
— Благодарение Перуну, мы поняли друг друга. Какую часть Земли Новгородской ты отдашь своему соправителю?
— Ты хочешь укрепиться в Изборске?
— Я хочу, чтобы с рогами всегда разговаривал ты, князь Рюрик. Мне кажется, нам всем будет удобно, если ты отдашь мне Белоозеро на прокорм дружины. Тогда у меня вряд ли возникнет желание наведываться в Новгород без твоего повеления.
— Мне нравятся твои слова, конунг. Однако, чтобы жизнь потекла по этому руслу, мы должны въехать в Новгород во главе твоей дружины и посмотреть, что же натворил без нас неразумный Трувор.
В начале зимы Рюрик и его названый брат Синеус прибыли в испуганно замерший Новгород во главе отборной дружины русов. На Вечевой площади вместо колокола раскачивался труп. Светясь чувством исполненного долга, Трувор Белоголовый вместе с Гостомыслом и людьми именитыми с великим почетом встречал князя Рюрика и конунга Синеуса.
— Я исполнил твою волю, конунг и князь! Рюрик жестом остановил Трувора, встал, опираясь на стремена:
— Я пришел с родом своим, Господин Великий Новгород! Я выполнил ваши условия и отныне буду править в Новгороде, творя честный суд и защищая вас. Мой брат Синеус будет хранить Белоозерскую пятину, а Трувор — Изборск от рогов и кривичей.
Среди собравшихся бояр раздался недовольный гул, но дружинники Синеуса уже окружили площадь, и ропот утонул в бряцании оружия.
— Я ожидал встречи, но колокол молчит, — продолжал Рюрик. — Вечевой колокол должен гудеть, когда возвращается ваш князь! Почему ты снял колокол, Трувор?
— Он звонил не вовремя, конунг и князь. Я снял его и повесил звонаря.
— Нашел ли ты вдову витязя Вадима Храброго?
— Нет. Ходит упорный слух, что она утопилась.
— Мне больно видеть зло, творимое именем моим, жители Господина Великого Новгорода! — неожиданно с гневом выкрикнул Рюрик. — Мне больно слышать плач и стенания вдов и сирот!. Мне больно чувствовать вашу подавленность и вашу скорбь! Здесь именем моим творились дела жестокие и неправедные, творилось беззаконие и кривда, и повинен в этом мой брат Трувор Белоголовый. Я суров, но я справедлив, и, чтобы Новгород навсегда убедился в моей суровой справедливости, я отдаю на ваш суд Трувора Белоголового!
— Конунг! — отчаянно выкрикнул Трувор.