— Конечно, — вставил Джимми, — что же тебе еще оставалось делать? А он что? Или дальше нам уже нельзя…
— А он хоть бы что, — сказала Анна. — А потом он захихикал и исчез прямо сквозь стену. Я чуть не умерла от возмущения!
— Еще бы не возмутиться, — посочувствовал Джимми. — Подумать только, захихикал!
Анна пояснила, что ее возмущение было вызвано отнюдь не хихиканьем.
— Ужасно то, — продолжала она, — что подобного рода вещи допускаются. Если мужчинам уже стало позволено беспрепятственно проходить сквозь стены ванных комнат, где моются девушки, до чего они тогда дойдут?
Ничего не скажешь, вопрос резонный.
В этот момент прибыл шеф. Я последовал за ним в его кабинет. У него был явно озабоченный вид.
— Что за чертовщина творится в этом проклятом городе? — обратился он ко мне. — Приходит вчера жена домой и обнаруживает в гостиной двух экстравагантных девиц. Тут же решает, что это имеет отношение ко мне. Первая сцена за двадцать лет, в ходе которой девицы исчезают, — дельно изложил он.
Ничем другим, кроме сочувственного поддакивания, помочь ему я не мог.
В этот же вечер я пошел к Салли и увидел, что она сидит на ступеньках своего дома прямо под моросящим дождем.
— Ты что… — удивился я.
Она послала мне мрачный взгляд.
— Они пришли ко мне в комнату, — сказала она с несчастным видом. — Двое: мужчина и женщина. Не хотели уходить. Засмеялись прямо мне в лицо. Потом стали себя вести так, словно меня там не было. Мне стало… словом, Джерри, я не могла там оставаться. — И она разрыдалась.
С этого времени события стали стремительно нарастать. На следующее утро жаркая, хотя несколько односторонняя схватка произошла на главной улице. Мисс Дотерби, представительница одного из наиболее респектабельных семейств в Уэстуиче, при виде четырех взлохмаченных девиц, громко хихикающих на углу Нортгейт, почувствовала себя оскорбленной в своих самых святых чувствах. Как только ей удалось вернуть на место свою отвисшую нижнюю челюсть и восстановить слегка нарушенный дыхательный процесс, она не раздумывала ни минуты. Потрясая зонтом, словно это был меч ее доблестных предков, мисс Дотерби ринулась на врага. Она прошла сквозь них, рассыпая удары направо и налево, но, обернувшись, увидела, что девицы смеются над ней. В ярости она снова набросилась на них, но они продолжали потешаться. Тут она начала что-то бессвязно бормотать, и тогда кто-то из зрителей вызвал скорую помощь, чтобы доставить ее домой.
К концу дня город был полон громко возмущавшихся матерей и растерянных отцов, а на мэра города и полицию обрушился целый дождь заявлений с требованием, чтобы кто-нибудь, наконец, принял какие-нибудь меры.
Больше всего беспорядков вспыхивало в районе, который Джимми ранее отметил на своей карте. Пришельцы попадались во всех частях города, но в этом районе просто шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на вереницу мужчин в пестрых рубахах под руку с женщинами с удивительными прическами и еще более удивительными узорами на одежде, которые неторопливо выходили из стен домов и с одинаковым безразличием прохаживались как сквозь людей, так и сквозь машины. Они останавливались, где им вздумается, и, показывая друг другу на что-нибудь привлекшее их внимание, покатывались от безудержного и беззвучного хохота. Особенно веселились они, когда им удавалось навлечь на себя чей-нибудь гнев. Выбирая наиболее чопорных из прохожих, они строили им рожи и делали знаки, пока не доводили их до состояния слепого бешенства, — и получали от этого колоссальное удовольствие. Они прогуливались, где им заблагорассудится: сквозь магазины, банки, конторы и частные квартиры, невзирая на ярость обитателей. Повсюду стали появляться таблички с надписью «Входа нет», но это служило лишь еще одним поводом для веселья.
В этом центральном районе от них просто никуда нельзя было скрыться, хотя те уровни, на которых они действовали, не всегда совпадали с нашими. В некоторых местах, правда, создавалось впечатление, что они ходят по земле или по полу, но обычно они двигались на несколько сантиметров выше земли, а иногда твердая поверхность земли оказывалась у них где-нибудь на уровне колен. Очень скоро стало ясно, что они так же не способны услышать нас, как и мы их, и что нет никакого смысла обращаться к ним или пугать их с помощью слов; а те объявления, которые для них вывешивались, лишь усугубляли их любопытство.
По прошествии трех дней в городе воцарился хаос. В местах наибольшего засилья пришельцев исчезла всякая возможность уединения. В самые интимные минуты они могли прошествовать мимо вас, открыто хихикая или хохоча вам в лицо. Полиции, конечно, хорошо было объявлять, что они не представляют собой никакой опасности, что они явно не в состоянии что-нибудь нам сделать и что лучше всего их просто не замечать. Но бывает время и бывают места, когда для того, чтобы не замечать хихикающие стаи молодых людей и девиц, требуется больше силы воли, чем можно ожидать от обыкновенного смертного. Даже такой добродушный человек, как я, по временам совершенно выходил из себя, а разнообразные женские комитеты и общества по борьбе с безнравственностью постоянно пребывали в состоянии бессильной ярости.
Слухи о том, что у нас происходит, начали распространяться вокруг, и это отнюдь не облегчало положения. В город хлынул поток разного рода охотников за сенсациями. Они заполнили город. По улицам, словно полчища змей, поползли провода от кинокамер, телекамер и микрофонов, фоторепортеры и операторы днем и ночью шныряли по всем закоулкам, щелкая затворами камер, и, будучи отнюдь не бесплотными, действовали на нервы не меньше пришельцев.
Но ситуация еще не достигла своего апогея. Нам с Джимми довелось быть свидетелями начального этапа следующей стадии развития событий. Мы отправились в обеденный перерыв в кафе, проходя прямо через пришельцев и, согласно полученной инструкции, всячески стараясь их игнорировать. Джимми был мрачен: под нажимом фактов ему пришлось отказаться от всех своих теорий. У самого кафе мы заметили впереди на главной улице какое-то волнение, центр которого явно двигался в нашу сторону. Вскоре мы увидели, как сквозь остановившиеся машины к нам приближается со скоростью 9-10 км в час повозка — нечто вроде той платформы, которую мы с Салли видели на перекрестке в прошлую субботу, только модель «люкс». Она имела закрытые борта, свежеокрашенные в красный, желтый и синий цвета, и несколько рядов сидений по четыре в ряд. Большинство пассажиров были молоды, хотя попадались представители и более солидного возраста, одежда которых представляла собой более строгий вариант все того же костюма. За этой платформой двигалось полдюжины других.
По мере того, как они проезжали мимо, мы читали надписи, украшавшие их боковые и задние борта:
Живые картины Поули — величайшее достижение века.
Курс истории без зубрежки — всего за 1 фунт.
Так жила ваша пра-прабабушка в добром старом двадцатом веке! Изучайте историю с комфортом — древние костюмы и старинные обычаи в натуре.
Восполняйте свое образование! Знакомьтесь с образом жизни примитивного общества — жизненным уровнем ваших предков! Посетите романтическое двадцатое столетие — безопасность гарантируется.
Изучайте историю вашей страны. Повышайте свой культурный уровень! Стоимость экскурсии — 1 фунт стерлингов.
Крупный денежный приз тому, кто сумеет опознать свою прабабушку или своего прадедушку!
Пассажиры этих платформ вертели головами во все стороны, глядя вокруг полными наивного удивления глазами и время от времени давясь от приступов неудержимого хохота. Молодые люди размахивали руками и изощрялись в беззвучных остротах, вызывая у своей аудитории спазмы столь же беззвучного смеха. Некоторые, лениво откинувшись на спинки сидений, жевали какие-то крупные желтые плоды, иногда посматривая по сторонам, но главное свое внимание направляя на дам, чьи талии они обнимали. На заднем борту предпоследней платформы красовалась надпись:
Была ли ваша пра-прабабушка так добродетельна, как она утверждала?
Вы имеете возможность узнать то, о чем умалчивает ваша семейная история.
А на последней:
Опознавайте знаменитостей, пока они не научились прятаться — новые интересные сведения обеспечат вам крупный приз!
После того как процессия скрылась из вида, потрясенные жители еще долго не могли двинуться с места. Ни у кого не было желания разговаривать.
Этот кортеж носил, вероятно, характер какой-то грандиозной премьеры или открытия, потому что если потом и приходилось на каждом шагу натыкаться на нагруженные до отказа развлекающимися пришельцами платформы с рекламой вроде:
История — это культура. Вы имеете возможность расширить свой горизонт всего за 1 фунт
или:
Вас ждут ответы на многие неясные вопросы из истории вашей семьи
то о другой такой процессии мне слышать не приходилось.
В мэрии рвали на себе остатки волос и развешивали по всему городу объявления, перечисляющие то, чего нельзя делать «туристам», — вызывая этим лишь новые волны хохота — а тем временем дело принимало все более серьезный и неприятный оборот. Пешие «туристы» завели себе привычку подходить к вам, заглядывать в лицо и сравнивать вас с чем-то в книжке или на клочках газеты, которые они таскали с собой, после чего с явным разочарованием и раздражением они отходили и устремлялись к кому-нибудь еще. Я пришел к выводу, что за меня совсем не полагалось никакого приза.
Как бы то ни было, приходилось как-то жить и работать. Поскольку мы не могли от них избавиться, ничего другого не оставалось, как примириться с ними. Немало семейств выехало из города в поисках уединения, а также в целях защиты своих дочерей от пагубного влияния новой моды в одежде и прочих вещах, но большинство из нас вынуждено было по мере сил и возможностей перебиваться, кто как мог. Почти каждый, кто встречался вам в эти дни, выглядел либо мрачным, либо ошеломленным — за исключением, разумеется, «туристов».
Однажды вечером, недели через две после процессии платформ, я зашел за Салли. Когда мы вышли из ее дома, то увидели неподалеку такого рода сцену: две девушки, головы которых походили на плетеные позолоченные шары, с остервенением вцепились друг в друга. Один из стоявших рядом молодых людей выглядел очень довольным собой, а остальная часть компании подзадоривала дерущихся. Мы повернулись и пошли в другую сторону.
— Наш город стал совсем чужим, — сказала Салли. — Даже наши дома больше нам не принадлежат. Ну почему, почему они не могут уйти и оставить нас в покое? К черту их всех! Как я их ненавижу!
В этот момент у самого входа в парк нам попалась хризантемоголовая девушка, которая, сидя в буквальном смысле слова ни на чем, отчаянно рыдала. Эта сцена несколько смягчила сердце Салли.
— Может быть в них и есть что-то человеческое. В некоторых из них. Но по какому праву они превращают наш город в какой-то гнусный балаган?